— Дяденька, заберите меня! – к нему тянула худенькие ручки маленькая девочка в рваных измятых юбках, лицо ее было залито слезами. Подхватив малышку, он покинул казарму, где среди пьяных солдат развлекалась ее мать.
На следующий же день разъяренная женщина стояла у дверей русского живописца Ореста Кипренского и требовала отдать дочь. В этот раз он был готов и встретил вздорную женщину с кошельком денег и бумагой, заверенной у нотариуса.
Согласно этому договору, к Оресту Адамовичу переходили все права на девочку восьми лет, он обязывался дать ей воспитание, сообразно своим средствам, и заботиться, как о родной дочери. Эта предосторожность была необходима, ведь один раз у него уже отняли Мариуччу.
В 1816 году пансионер Императорской Академии искусств, имевший аттестат 1-й степени и награжденный шпагой, прибыл в Италию. Так уж повелось, что по окончании учебы лучших посылали в Италию обучаться, но только тех, кто не был женат. Здесь они копировали старых мастеров, оттачивали собственный стиль и делали первые успехи в карьере.
В Риме найти натурщицу было несложно, за монету девица с улицы соглашалась позировать, а еще могла и окружить теплом и лаской. У одной из таких натурщиц была дочь Анна-Мария, к которой молодой художник чувствовал невероятную приязнь.
Он несколько раз изображал черты малышки, прозванной Мариуччи, и взялся за ее портрет.
Мать, быстро сообразив свою выгоду, требовала денег за позирование дочери, причем каждый раз все больше и больше.
В конце концов Орест Адамович согласился ежемесячно выплачивать женщине сумму, требуемую сумму денег, с тем условием, что Мариучча будет жить при нем. Однако и этого вскоре показалось мало, и мать явилась в его квартиру с несколькими скандалистами и забрала ребенка.
Но ведь картина не была закончена. С полотна смотрела на него малышка с печальным взглядом, белокурый ангел с огромными глазами. Цветочный венок на тонких волосах лежал нимбом, вся она — нежность и любовь. Та самая, божественная любовь, не требующая ничего взамен.
Нет, нельзя оставлять ребенка на попечении развратной женщины. Ведь если ничего не сделать, то и Мариуччу ждет печальная судьба. На следующий же день Кипренский отправился на поиски беспутной женщины и нашел ее в казарме, забрал Мариуччу и подготовил бумагу.
Для Анны Марии он нанял учителей, чтобы учили ребенка чтению и письму, закончил портрет «Девочка в маковом венке с гвоздикой в руке» и был вполне доволен своей жизнью. Он привязался к Мариучче, размышляя, как бы забрать ее с собой в Россию.
Ведь, несмотря на подписанную в присутствии адвоката бумагу, он не имел никаких прав на девочку и не мог бы увести ее. Она была вся его, словно родная доченька, но в то же время чужой ребенок.
Вдруг случился невероятный скандал. В мастерской Кипренского сгорела женщина. Она была однажды его натурщицей, но, закончив работу, Орест Адамович больше не имел с ней дел, а вот его итальянский слуга воспылал к черноволосой красавице страстью.
Неизвестно, что произошло, но прежде всего в убийстве обвинили самого художника, правда, он не был арестован, а через неделю скончался и слуга, стало ясно, что это он облил пьяную спящую женщину скипидаром и поджег.
Кипренский тяжело переживал и случившееся, и обвинения против него, а еще ему пришлось покинуть Рим на время, как он надеялся. Решено было ехать в Париж. Но забрать с собой любимую девочку было невозможно.
Вернуть ее к матери — тоже. Кипренский понимал: там Анну-Марию ждет беспросветное существование нищенки и панель. Он договорился определить девочку на воспитание в монастырь, оставил денег на ее содержание.
*
«Ты не поверишь, как может иногда блаженствовать отец чужого дитяти, — это я испытываю на себе! Полагаю, ты понимаешь, что я хочу этим выразить. Ты не можешь, ты не должен, я уверен, позабыть моей малютки, о которой я писал тебе.
В настоящее время она одна соединяет в себе для моего сердца, для моего воображения всё пространство времени и мира. Мне кажется, что мысль моя блещет только сквозь ее мысль, что всё на свете я способен любить только после нее и только то, что она любит. Ни одного чувства, которое бы к ней не относилось, не пробегает в душе моей.
Ни одного разговора не проходит, в который бы хоть тайно да не вмешивалось ее имя», — писал Орест Адамович другу, будучи разлученным со своей воспитанницей.
Он скучал по ней, но не имел никаких сведений, так как мать Мариуччи подняла скандал, и суд запретил Кипренскому перевести Анну-Марию на воспитание в Париж, но и мать не имела отныне прав распоряжаться ее судьбой. Казалось, что девочка потеряна для художника.
Он пытался узнать ее судьбу через итальянских посланников в России, переписывался с оставшимися в Риме друзьями, но всё, что было известно, — она в монастыре. Только в 1828 году Кипренский смог вернуться в Рим и сразу же начал выяснять подробности о судьбе Анны-Марии Фалькуччи. Ему удалось встретиться с ней.
Шестнадцатилетняя Мариуччи, скромно опускающая глаза, с радостной благодарностью встретившая его, показалась Кипренскому еще прекраснее. Чтобы не допустить ее пострига в монахини, Орест сделал предложение.
Между ними было много лет разницы, художник уже достиг сорокашестилетнего возраста. И всё же девушка с радостью согласилась стать его женой, только молила: «Заберите меня к себе!». Все счастливое, что она помнила, было связано с Орестом Адамовичем.
Им пришлось ждать еще несколько лет. Кипренский хотел скопить достаточно денег, чтобы обеспечить невесте достойную жизнь, к тому же имели место быть юридические проволочки. Не мог он жениться на католичке, пришлось принять ее веру. В пятьдесят четыре года Орест Адамович стал католиком.
Всего три месяца счастья было отмеряно Оресту Кипренскому и его Мариучче. 17 октября 1836 года художник скончался в Риме от воспаления легких. Он оставил супруге всё, что имел, а еще ребенка под сердцем.
Император Николай I назначил вдове Кипренского небольшую пенсию, к тому же у нее оставались его работы, высоко ценящиеся современниками. Будущее девочки Анны-Марии было обеспечено.
Родившуюся дочь Анна-Мария нарекла Клотильдой. Через несколько лет она вновь вышла замуж, и следы девочки в цветочном венке потерялись в истории.
