— Потерпите ещё немного, дорогая, и все получится! — увещевал жену Петр между судорожными вздохами.
Оля цокнула: бестолковая возня ее мужа в постели изо дня в день не приносила ей ничего кроме разочарования. В раздражении она уставилась в потолок и удобнее устроилась на простынях. Они все так же оставались белыми — уже не первый год! — и последняя надежда таяла с каждым днём.
Оленька Андреевна Жемчужникова к своей свадьбе готовилась очень тщательно. Что же делать, коли кроме как красивым платьем похвастать ей было нечем? Ни женихом, ни приданым, ни пышным торжеством, ни, в конце концов, натуральной красотой…
Давным давно уже приняла Оля тот факт, что природа на ней отдохнула и наградила внешностью самой незавидной. На Оленьку, в отличие от ее подруг, на прогулках никогда не обращали внимания галантные кавалеры, а на танцы ее приглашали исключительно из вежливости. Возраст девицы Жемчужниковой уже угрожающе подходил к отметке «синего чулка», когда к ней посватался ротмистр Петр Курбатов.
Петр Петрович был субтильным, болезненным человечком с желтоватым и одутловатым лицом. И кроме достаточного скромного жалования и небольшой квартиры он не имел за душой ничего выдающегося.
— Тут уж не до перебора, — вздыхала матушка Оленьки, Надежда Дмитриевна. — Нужно соглашаться на то, что дают. С лица воду не пьют, да и ты не красавица!
Оле оставалось только соглашаться. После смерти ее отца, непрямого потомка бравого героя Наполеоновских войн Аполлона Степановича Жемчужникова, дела у них в семье шли плохо.
Даром, что покойный тятенька Оленьки служил генерал-майором — после себя он практически ничего не оставил кроме небольшой коллекции сигар, да вороха бумаг. Потому долго над предложением ротмистра Оленька не думала.
— Я сделаю все, чтобы быть Вам хорошей и порядочной женой, — только и сказала она, глядя в рыбьи мутноватые глаза своего жениха.
Все время подготовки к свадьбе Оля старалась отыскать в своем будущем муже хоть какие-то достоинства. И оные даже находились — Петр Петрович не имел пагубных пристрастий, не любил шумных сборищ, жизнь вел высоконравственную и скромную и очень ревностно придерживался религиозных правил.
— В браке главное — чистота, — объяснял он Оленьке. — Не понимаю я нынешней моды требовать целомудрия только от дам. А пока барышня бережет свою честь для будущего мужа, он сам уже всех служанок перепробовать успевает?! Нет, так дела категорически не делаются!
Оле такой серьезный подход в чём-то даже льстил. Это же так волнующе, что их первая брачная ночь станет по-настоящему первой для них двоих. Истинный союз двух сердец, заключённый на небесах!
Такими мыслями Оленька пыталась себя успокоить и подготовить перед супружеской жизнью. Однако как бы она ни старалась, к своему жениху девица Жемчужникова до сих пор не испытывала ничего кроме лёгкой брезгливости.
Давно выскочившие замуж подружки без стеснения поведали ей, чего ей стоит ждать, когда они с Петром впервые останутся наедине как муж и жена, и живое воображение подкидывало Оле самые страшные картинки.
Будущая госпожа Курбатова старалась ни о чем таком не задумываться, а то сгорела бы со стыда, ещё не дойдя до алтаря. Ей оставалось только искренне верить в то, что после первой неловкости все пойдет как надо, и дальше заживут они с Петром, если не в любви и гармонии, то хотя бы во взаимном уважении.
Скромное торжество прошло без сучка без задоринки, а когда тот самый момент настал, Оленька, как истинная дочь военного, взяла себя в руки и ничем не показала своих чувств. Спокойно она облачилась в подготовленную ночную рубашку, легла на кровать и принялась ждать.
Петр вошёл в комнату в одном исподнем, и Оленька заметила, что переживал он гораздо сильнее ее самой. Это придало ей уверенности: с вымученной улыбкой она откинула край пухового одеяла. Петр лег рядом, и Оля непроизвольно задержала дыхание, но ничего не произошло. Через несколько минут она услышала и странные звуки…
— Я, должно быть, перенервничал, — сконфуженно признался ее муж. — Попробуем завтра.
Против воли Оля вздохнула с облегчением, но на следующую ночь все повторилось в точности. И в ночь за ней, и за ней… Несколько месяцев спустя Оля уже писала матушке полное переживаний письмо:
«Я всё ещё девица!» — прыгали строчки по бумаге.
Надежда Дмитриевна не знала, как помочь дочери — сама она с такой деликатной проблемой никогда не сталкивалась. И все же она спросила совета у пожилой служанки, которая слыла искусной травницей. Увы, запаренные листья клевера не исправили плачевного положения… Всезнающие подружки на осторожные вопросы тоже разводили руками, и Оля совсем пригорюнилась.
Общение с Петром со временем свелось исключительно к безуспешным попыткам «консумации» брака. Ротмистр почти не появлялся дома, а даже когда неизбежно сталкивался с супругой, — стыдливо отводил взгляд , бледнел и спешил поскорее спрятаться в своем кабинете.
Оля страдала: совершенно не так она представляла себе супружескую жизнь! Ей самой было неловко уже смотреть людям в глаза, когда ей задавали набивший оскомину вопрос, не ждёт ли она ребёночка — ведь давно уже пора!
Мать Оли тоже не оставляла зятя в покое: она чувствовала некую ответственность за то, что настояла на браке дочери. Быть может, и не осталась бы Оля одна — кто знает? Был бы ещё шанс найти достойного мужчину — а так словно быть замужем, да только наполовину!
Петр не мог игнорировать гневные письма горячо любимой тещи, и робко отвечал, что делает все от себя зависящее, да вот только… В одном из последних посланий он уже от отчаяния признался, что о своей «болезни» знал задолго до брака, но до последнего надеялся излечиться.
Это письмо Надежда Дмитриевна показала дочери, и для Оленьки оно стало последней каплей. Она твердо решила, что ждать и надеяться понапрасну больше не намерена. Шутка ли — почти три года в браке, а всё ещё жена только на бумаге!
В 1860 году Оля обратилась в Московскую духовную консисторию с просьбой разорвать ее союз с «несостоятельным» мужем. Как известно, расторгали браки в Российской империи неохотно, но в этом случае все карты были на руках у бывшей девицы Жемчужниковой: «неспособность супруга к брачному сожитию» была одной из немногих весомых причин для развода.
Для подтверждения жалоб Ольги Петру Петровичу пришлось пройти процедуру унизительного медицинского освидетельствования. Врач постановил, что телосложения ротмистр был посредственного, лицо имел бледновато-желтоватое, а мужское достоинство и достоинством назвать было нельзя. «Ни к чему не пригоден», — таков был медицинский вердикт.
Важным обстоятельством для расторжения брака был факт наличия болезни до вступления в супружество, но Курбатов клялся, что о столь досадном обстоятельстве мог только подозревать.
— Беззаконных сообщений с женщинами я не имел и возможностью убедиться в своем бессилии не располагал, — печально признавался Петр Петрович комиссии.
И все же врач обозначил в заключении, что «неспособность» Курбатова была вызвана скрытой хронической, холодно-лихорадочной болезнью, от которой тот явно страдал уже долгие годы, если не всю жизнь.
Ротмистру было предписано лечение травами и холодной водой, которое — на удивление — не дало никаких результатов. Несчастный Петр Петрович совершенно поник, и на дознаниях покорно соглашался со всеми претензиями супруги и, кажется, готов был на все, лишь бы все закончилось как можно быстрее.
Суд не смог найти причину для неудовлетворения иска Курбатовой, и Оленька получила свободу от опостылевшего мужа вместе с некоторой долью его небольшого состояния. Небывалая удача по тем временам!
По всей видимости, она все же смогла выйти замуж ещё раз и даже подарить новому супругу детей. Петр Петрович же провел остаток жизни под унизительным клеймом «всегдадшего безбрачия».
