— Она моя! — в исступлении кричал горец, прижимая к себе бледную девушку.
— Нет, она наша! — вторили ему крепкие мужчины, за руки оттаскивая ее назад.
В канцелярии по местным делам стоял страшный гвалт: люди разных возрастов и сословий толпились в дверях, шумно переговариваясь и мешая друг другу смотреть за разыгравшейся на их глазах драмой.
— Жену забрали! — слышались обрывки чьих-то разговоров. — Где это видано…Дважды за жену платить!
Начальник ведомства устало потёр переносицу и развернул перед собой бумаги. Подобные сцены он наблюдал день ото дня на протяжении многих лет с тех пор, как стал чиновником администрации Терской области.
Местные были народом горячим, быстрым на расправу и рьяно чтущим все многовековые традиции. Если кому-то приходило в голову, что какой-то обычай вдруг был не соблюден, сразу же начинались шумные выяснения вплоть до кровавых потасовок. Этого поручик В. на своем месте старался, конечно, не допускать.
Чаще всего ссорились осетины из-за женщин или скота — и те и другие имели в их картине мира примерно одинаковое положение. Женщина, как и корова или кобыла, в середине19 века и до этого не имела право на свое мнение или желание и могла подчиняться лишь старшему мужчине — отцу, брату или мужу.
В традиционном обществе считалось унизительным даже показывать жалость по отношению к женщине или обращаться с ней излишне трепетно. Чем жёстче и презрительнее муж на людях вел себя по отношению к жене, тем крепче был их союз. С сильным мужчиной не забалуешь, зато всегда дом и хозяйство в порядке, и другие косо смотреть не будут!
Муж считал, что имеет на жену все законные права, так как приобрел ее за немалую цену: за хорошую девицу калым иной раз мог достигать тысячи рублей или даже больше. Конечно, за такую сумму жена должна была вести себя идеально и ни в чем мужу не перечить.
Осетинки почти никогда не решались на настоящий бунт и покорно принимали свое приниженное положение, молча снося все унижения. Если же женщина редко и жаловалась на свою горькую судьбу, то даже в окружении подруг или родственниц не получала поддержки: многие жили ещё хуже и слова поперек сказать не решались, терпи и ты!
Женщины зачастую не имели мнения даже в том, что касалось их внешности или здоровья. В некоторых аулах был распространен унизительный и опасный обычай обшивать маленьким девочкам грудь сырой козьей кожей, чтобы бюст не рос и оставался таким же плоским — это по какой-то причине считалось более красивым, чем округлые изгибы.
Разумеется, такие зверские манипуляции часто приводили к развитию различных болезней, но никого женские страдания не интересовали.
Отцов благополучие дочери тоже заботило гораздо меньше, чем возможность выручить за нее побольше. Иногда особо жадные родители назначали за свою дочурку такой огромный калым, что заплатить его обычному человеку было невозможно. Приходилось действовать хитростью — например, насильно красть девицу и увозить ее из родного дома.
Если похитителя успевали найти обозленные родители или родственники, то ему приходилось несладко, но если жениху удавалось увезти невесту на достаточное расстояние, то единственное, что ему грозило, — иск в канцелярию о неуплате калыма.
Иногда и этот иск можно было оспорить, и тогда новоиспеченный муж оказывался в выигрыше со всех сторон. О чувствах его жены, разумеется, никто не думал.
Временами и среди родственников невесты попадались люди ушлые и охочие до лёгких денег. Бывало, что дядюшки или другие дальние родственники настаивали на том, что и им полагался процент от калыма.
В этом случае муж тоже имел право обратиться за разбирательством в канцелярию. Так и получалось, что в приемной поручика В. почти круглосуточно толпились разные страждущие, считавшие себя обкраденными или обманутыми.
Один случай запомнился чиновнику особенно хорошо: к нему явился некий молодой осетин по имени Бицки, заявивший, что братья его жены незаконно требуют с него калым. Обозначенные шурины тоже толпились в приемной, наперебой заявляя, что их зять недостаточно заплатил за свою жену.
Выяснилось, что юная девица после смерти своего отца воспитывалась в доме дяди, который и запросил у Бицки за нее немалый калым: шестьсот рублей золотом и ещё четыреста — скотом. Бицки девушка очень понравилась, и он сразу же заплатил всю необходимую сумму.
Вскоре мулла заключил брак, и все были счастливы — кроме братьев девушки, с которыми калымом никто не поделился.
Они потребовали у Бицки еще шестьсот рублей, но тот их выплачивать отказался — и так все эти свадебные траты ощутимо приуменьшили его богатство. Тогда братья, недолго думая, просто выкрали свою сестру из дома ее законного мужа и увезли в дом их овдовевшей матери.
Бицки, конечно, взбесился и потребовал объяснений, и на следующие утро в канцелярии было не продохнуть от гомона многочисленных родственников со всех сторон. Для разбирательства был вызван также и местный кадий и мулла, женивший молодых.
Внимательно изучив материалы дела, чиновник сделал вывод, что брак был законным, и Бицки может забрать жену себе.
Однако не успел обрадованный муж выйти со своей женой за порог, как прибыл гонец с новым письмом: начальник региона, которого братья ввели в заблуждение своим лукавым рассказом, распоряжался признать брак недействительным, а «девицу» вернуть семье до уплаты калыма.
Бицки в ярости смотрел на то, как его супругу, которая не высказывала к происходящему никакого интереса, отдают под поручительство ее семьи.
Всем было понятно, что так просто он этого дела не оставит и, верно: пока братья ждали формальных бумаг, Бицки устроил им засаду. Стоило его недругам приблизиться, как он налетел на них верхом на своем скакуне, выхватил жену из рук ее братьев и, грубо бросив в телегу, увез прочь.
Разумеется, безнаказанным за такое нахальство Бицки не остался: его бросили в тюрьму на месяц, затем на три года сослали на остров Чечень, и только после этого он мог вернуться в родное село и воссоединиться с женой.
