Она выла, вцепившись в подушку, размазывая слезы по красному опухшему от рыданий лицу. Кто сказал, что горе должно быть красиво?
Но боль, казалось, уже была излита, а Айседора, сильная и жесткая Айседора, своим упрямством достигавшая невероятных высот, лежала словно брошенная кукла. Боль сломала ее. Стоило ей закрыть глаза, как в сознании вспыхивала самая ужасная картина, а виски пронзал нечеловеческий крик:
— Дети…дети…погибли!
Апрель уже радовал теплом, и Айседора все чаще распахивала окна, чтобы насладиться весной. Замирая от внезапно нахлынувшего счастья, она прислушивалась в смеху игравших в саду детей и ласковому ворчанию их доброй няни Энни.
Старшенькую из малышей — Дердре — Айседора родила в 29 лет от известного британского режиссера-постановщика Эдварда Гордона Крейга. Вне брака, наперекор обществу.
Избегая осуждения, которое непременно обрушилось бы на нее, а за ним — отмена контрактов и отказ в гастролях, свою беременность Айседора проводила на тихой вилле у моря, где ее тайна оставалась в безопасности. Недели, месяцы в одиночестве давались непросто.
Мать, прежде самый близкий ей человек, отказалась приезжать: мысль о том, что дитя будет рождено вне брака, противоречила ее убеждениям. Эдвард Крейг тоже не стремился стать отцом: погруженный в искусство, он опасался погрязнуть в семейной трясине. Только выписанная за месяц до родов акушерка скрашивала похожие друг на друга дни.
Первые роды непросто дались Айседоре: два дня и две ночи длились схватки, и лишь на утро третьего на свет появилась ее малышка. Ангелок с голубыми глазами и золотыми кудряшками. «Наконец-то я узнала эту огромную любовь, превышающую любовь мужчины», — потрясенно признавалась Айседора.
Девочка, названная Крейгом Дердре — «любовь Ирландии», — стала для нее целым миром: «В течение первых недель я часами лежала с ребенком на руках, глядя, как он спит. Какими словами описать это счастье?»
И, хотя роман с Эдвардом Крейгом оказался мимолетен, Айседора ни разу не пожалела о случившемся. Нищая и полуголодная юность давно осталась позади, широкий круг знакомств и популярность в Европе и за ее пределами обеспечивали неизменно выгодную работу.
Гастроли в России, Италии, Франции, США, своя школа…Айседора обладала достаточным состоянием, чтобы жить, не зная нужды и самой обеспечивать дочь, а также двадцать-тридцать девочек-учениц, которым она на собственные средства предоставляла стол и кров.
Элегантная и экстравагантная, шокирующая общество своими скроенными в греческом стиле туниками, Айседора Дункан нравилась мужчинам. И, не связанная обязательствами, она легко завязывала отношения.
Но все прежние друзья — актеры, художники, музыканты — померкли в памяти, когда однажды в дверь ее гримерки вошел красивый белокурый мужчина.
— Пэрис Эжен Зингер, — представился он.
Делец и богач, потомок Исаака Зингера, известного всему миру своими швейными машинами, Пэрис Зингер готов был оказать покровительство школе танца Айседоры Дункан, взяв на себя расходы на воспитание учениц. Перед неслыханной щедростью к детям, которых она обожала, Айседора не смогла устоять.
Бурный роман обернулся второй беременностью, от которой Айседора не стала отказываться, несмотря на предложение врача. Она мечтала о сыне — таком же прелестном как маленькая Дердре. И 1 мая 1910 года, спустя четыре года после рождения дочери, Дункан родила мальчика, названного Патриком.
В отличие от своего предшественника, Пэрис Зингер оказался заботливым отцом. Он даже решился предложить Айседоре — скандальной танцовщице, шокировавшей публику своими босыми ногами, — брак, поставив единственное условие: она откажется от сцены!
Но взамен Патрик и Дердре будут расти в полной семье, войдя в светское общество как законные дети богатого промышленника, а не плод внебрачной любви легкомысленной артистки. Они ни в чем не будут знать отказа!
Соблазнительные условия Дункан решительно отвергла: ее танец, школа, веселый круг богемы не сравнятся с чопорной скукой лицемерной аристократии. К тому же, свободолюбивая Айседора не стремилась посвятить жизнь одному человеку: когда схлынуло яркое очарование новизны, ее вновь увлекли прежние забавы.
Талантливый скрипач, одаренный пианист — вокруг было слишком много блестящих мужчин. Измученный ревностью и оскорбленный отказом, Пэрис Зингер покинул Европу, отправившись в путешествие по Египту, а Айседора уехала на гастроли в Россию.
Однако через несколько месяцев оба вновь оказались в Париже. Зингера звали торговые дела, а Айседора не любила надолго оставлять детей на попечении няни. Не решаясь брать их с собой, она отчаянно скучала по дочери и сыну и, едва отработав контракт, бросалась к детям в тихий особняк, стоящий близ Булонского леса.
В эту зиму Айседора отчего-то была особенно нежна к малышам. Странная тревога грызла сердце и не давала покоя. То мерещились ей темные фигуры в траурных платьях, то вдруг сильный запах похоронных цветов — туберозы, — возникший словно ниоткуда, туманил сознание.
Врач, к которому она обратилась, посетовав на расшалившиеся нервы, посоветовал больше гулять и чаще бывать в приятном обществе, дабы развеять тоску. И Айседора решила примириться с Зингером, который, вернувшись из поездки, охотно навещал любимого сына.
В тот теплый весенний день Айседору увлек прочь от окна звонок: Зингер сообщил, что хочет увидеть детей. Эта встреча могла стать для Айседоры шансом начать все сначала. Она немедленно бросилась к малышам, чтобы рассказать хорошую новость. Сегодня они едут в итальянский ресторан, где встретят своего доброго друга Пэриса!
– Патрик! – рассмеялась Дердре, тормоша серьезного брата. – Как ты думаешь, куда мы сегодня отправимся?
– Сударыня, мне кажется, будет дождь, – возмутилась встревоженная суетой няня. – Не лучше ли детям остаться дома?
Однако Айседора настояла: поездка состоится!
Когда кончился обед, Айседора собралась на репетицию, Пэрис Зингер отправился к друзьям, а детей вместе с няней посадили в машину. Трехлетний Патрик уже устал, да и девятилетней Дердре не место было в компании взрослых.
Счастье, преисполнявшее Айседору, разлетелось вдребезги в один миг, когда в дверях появился бледный, весь словно постаревший Зингер.
– Дети… дети… погибли!
Автомобиль, в котором ехали Дердре, Патрик и их няня Энни МакКессак, заглох на дороге у бульвара Бурдон близ Сены. Водитель вышел, чтобы завести двигатель, но забыл надавить ручник.
Как только двигатель заработал, неуправляемый авто скатился со склона в реку. Выбраться из большой машины с уснувшими детьми на руках няня Энни не успела.
Чудовищный удар до глубины души ранил Айседору Дункан. Она искренне любила детей и видела в них свою жизнь…А теперь — все было разбито.
Потрясенный гибелью сына и состоянием близкой ему женщины, Пэрис Зингер отправил Айседору в Грецию, прочь от напоминавшего о трагедии Парижа. Но сам поехать с ней не захотел: слишком пугала его она, словно закаменевшая в своем страшном горе.
Время затягивало раны, но прежней легкости уже не было в сердце. Ища лекарство от гложущей тоски, Айседора бросилась в Италию, где ждала ее старинная подруга — Элеонора Дузе. Вместе они рассматривали фотографии Дердре и Патрика, и говорили, говорили.
Айседора возвращалась к жизни, охваченная полумистической верой в то, что рождение нового ребенка поможет ей стать ближе к потерянным. Случайная связь с молодым итальянским скульптором подхлестнула эту ей надежду. Она вновь ждала ребенка.
— Кто ты? Дердре или Патрик? – шептала Айседора, взяв на руки младенца, которого подала ей акушерка. – Ты ко мне вернулся.
Однако трепетное ожидание сменилось мучительной скорбью: дитя, появившееся на свет, оказалось слишком слабым.
– Бедная Айседора… Твой ребенок… умер… — сообщили ей через несколько часов после родов. Она даже не успела дать ему имя.
«Я считаю, что в тот момент я достигла пика человеческой боли; это было похоже на повторение первой агонии, с примесью новых страданий», — записала тогда Дункан.
Заводить детей она больше не отваживалась, отдавая всю свою нерастраченную материнскую нежность маленьким ученицам.
Утраты изменили Айседору: в глубине ее души поселилась пустота, которую невозможно было заполнить. Она ездила по миру — США, Россия, Европа — и стремительно меняла мужчин. Единственное, в чем она сохраняла постоянство — забота о своих ученицах.
На них одних Дункан тратила немалые средства, стремясь сделать жизнь девочек лучше. Шестерых из них она удочерила, передав дело всей своей жизни Ирме Дункан, которая заботилась о школе еще двадцать лет после того, как в 1927 году Айседоры не стало.
Ее смерть — трагическое совпадение! — тоже была связана с автомобилем.
