Знаменитый французский актер Жан-Поль Бельмондо лежал в своей палате парижского госпиталя Сен-Жозеф. После перенесенного 8 августа 2001 года инсульта состояние его было критическим.
Превозмогая боль и слабость, Бельмондо трясущейся рукой набирал номер своего верного друга и адвоката Бенуа Мунье. Гудок, второй, третий… Наконец на том конце провода раздался встревоженный голос:
— Алло, Жан-Поль? Что случилось?
— Бенуа, бросай все и дуй ко мне в Сен-Жозеф! Нужно срочно составить завещание. Врачи говорят, я в критическом состоянии. Боюсь, это конец… — голос Бельмондо дрогнул, но он тут же взял себя в руки. — Давай быстрее, и не забудь все нужные бумаги!
Адвокат застыл с телефонной трубкой в руке, слушая гудки и пытаясь осознать услышанное. Как же так? Еще пару дней назад доктора обнадеживали, что Жан-Поль пошел на поправку и вскоре будет как огурчик. И тут на тебе — завещание ему подавай! Уж не случился ли новый удар?
В полнейшем смятении Бенуа опрометью бросился к машине и помчался в госпиталь, то и дело нарушая правила дорожного движения. Сейчас его мысли занимало лишь одно — успеть, пока не стало слишком поздно.
Спустя полчаса взмыленный Мунье уже сидел в палате у постели своего друга, с трудом узнавая в бледном измученном человеке некогда неугомонного весельчака и балагура.
Каждое слово давалось Бельмондо с неимоверным трудом, казалось, даже просто дышать для него было невыносимой пыткой. Но упрямый Жан-Поль не собирался сдаваться. Он жестом попросил Бенуа придвинуться поближе и еле слышно прохрипел:
— Значит так, голубчик. Слушай внимательно и записывай всё дословно. Я хочу, чтобы не было никаких кривотолков после моего ухода. Итак, начнем. Все мои сценические костюмы я завещаю… Алену Делону! Записал?
Бенуа чуть не выронил ручку от изумления. Он знал, что Бельмондо и Делон, мягко говоря, не питали друг к другу особо теплых чувств. Их давняя конкуренция и взаимные пикировки были притчей во языцех всего французского бомонда. Но завещать костюмы своему злейшему врагу? Это уже ни в какие ворота!
Жан-Поль, заметив замешательство приятеля, лишь горько усмехнулся:
— Я хочу, чтобы Ален порадовался напоследок. Там ведь не какой-то секонд-хенд, а эксклюзив от лучших модельеров. На каждой пуговице мои инициалы! Вот пусть и щеголяет в обновках. Хоть какая-то польза будет от наших вечных склок.
Бельмондо прикрыл глаза, проваливаясь в воспоминания. Их бесконечная грызня с Делоном… Сколько копий было сломано, сколько острот отпущено!
А началось всё еще на съемках «Борсалино», когда два главных героя французского кино выясняли, чье имя будет стоять первым на афишах. Тогда по всему Парижу разразился жуткий скандал, а в Каннах и вовсе чуть не случилась рукопашная.
Или взять хотя бы их последний совместный фильм «Один шанс на двоих». Каждый пытался переплюнуть другого роскошью особняков и экипажей, не говоря уже о соблазнительных юных старлетках в массовке. До чего же глупо они тогда себя вели! Но публика-то как ликовала, наблюдая за баталиями двух вечно молодых сердцеедов.
— А ведь в первую же ночь после инсульта, Ален примчался сюда. Представляешь, Бенуа, припёрся с охапкой цветов, разбудил весь персонал! — Жан-Поль страдальчески скривился. — Небось боялся, что я концы отдам, не оставив ему ни строчки в завещании. Старый лис!
Адвокат ошарашенно внимал этим откровениям, силясь сохранять невозмутимый вид. А Бельмондо, будто и не замечая его состояния, продолжал диктовать:
— Так, теперь Элоди, моя единственная официальная жена. Ей, Бенуа, передашь вот что. В моем кабинете, в верхнем ящике стола, лежит спичечный коробок. Пустой. Вот его и отдай со словами: «Жан-Поль просил напомнить, чтобы все твои слёзы, пролитые из-за него, уместились в этой коробке».
У адвоката голова пошла кругом. Что за бред несет Жан-Поль? Какие еще слезы, какие коробки? Уж не помутился ли рассудок великого актера на фоне болезни? Но Бельмондо, словно не замечая замешательства Бенуа, погрузился в воспоминания о своем первом браке.
Ах, Элоди… Рене Констан, утонченная балерина с лебедиными ножками. Как давно это было! Их судьбоносная встреча в богемном Сен-Жермен-де-Пре, искра, вспыхнувшая с первого взгляда. Потом свадьба, рождение дочерей Патрисии и Флоранс, сына Поля.
Элоди была удивительной женщиной. Она никогда не устраивала сцен, стоически сносила все выходки мужа. Даже когда в один непрекрасный день Жан-Поль заявил, что уходит к молоденькой актрисе Урсуле Андресс.
— Урсуле, кстати, тоже кое-что завещаю. Запиши, Бенуа, — встрепенулся вдруг Бельмондо. — Одну пачку мятных леденцов «Vichy». Только проследи, чтобы были самые свежие. Видишь ли, наша швейцарская пастушка души не чаяла в этих конфетках.
Вечно сосала их, даже когда мы целовались! Вот пусть теперь лакомится и вспоминает меня… добрым словом.
Жан-Поль мечтательно улыбнулся, погружаясь в сладкое марево любовной истории. Их бурный роман с Урсулой начался так забавно! Однажды, когда их съемочная группа ужинала в ресторане, он отпустил очередную шуточку, и девушка так расхохоталась, что у нее отвалились накладные ресницы.
Прямо в тарелку с супом! С тех пор они стали неразлучны — семь лет страсти, путешествий, ныряний за жемчугом.
Бенуа деликатно кашлянул, возвращая Бельмондо из грёз к реальности. Актер тряхнул головой и внезапно расплылся в лукавой ухмылке:
— Но особая статья в моем завещании — это, конечно, Майя. Ты ведь помнишь Майю, Бенуа? Моего обожаемого йоркширского терьера? Запиши дословно: всё, абсолютно всё мое состояние, до последнего цента, я завещаю этой несравненной собачке!
Адвокат подавился и чуть не свалился со стула. Он уставился на друга, пытаясь понять, не ослышался ли:
— Жан-Поль, вы что, серьезно? Всё ваше многомиллионное состояние — песику?!
Но Бельмондо как ни в чем не бывало закатил глаза и возвестил:
— А что мне, по-твоему, с ним делать? Не с собой же забирать! А Майечке еще старость встречать, опять же проводы справить с почестями, как положено. Памятник мраморный опять же заказать, с золотыми буковками. Вот пусть и спускает денежки на радостях, моя красотуля!
И Жан-Поль принялся с умилением рассказывать, как крошечная Майя появилась в его жизни. Подарок от очередной пассии, знойной бразильянки Карлос Сотомайор.
Поначалу Бельмондо всячески открещивался от назойливого комочка шерсти, мол, негоже мачо вроде него таскаться с карманной собачонкой. Куда солиднее смотрелся бы мастиф или на худой конец ризеншнауцер.
Но Майя мигом просекла фишку. Она забралась в тапок будущего хозяина и категорически отказалась выселяться. Преданно заглядывала в глаза, приносила в зубах сорванные с клумбы цветочки, восторженно тявкала, когда Бельмондо крутили по телеку. Короче, прибрала мужика к своим миниатюрным лапкам!
С тех пор эта парочка стала неразлучной. Куда Жан-Поль, туда и Майя. Красные дорожки кинофестивалей, светские рауты, съемочные площадки. Йорочка восседала в директорском кресле и грозно рычала на каждого, кто смел косо глянуть на хозяина.
А уж сколько дублей было запорото из-за того, что псинка кидалась защищать Бельмондо во время экранных потасовок — не сосчитать!
— Кстати, Карлос тоже кое-что причитается, — спохватился Жан-Поль. — Как там ее любимый тибетский спаниель поживает? Вроде Калипсо зовут. Короче, Бенуа, будь другом, закажи для него самый крутой собачий шампунь.
Ну и витаминки не забудь, для густоты шерсти который. А то бедняжка Калипсо совсем облезла на нервной почве, когда мы с Карлос расставались.
Бельмондо скорчил плаксивую мину, но глаза его при этом смеялись. Ох уж эти латиноамериканские страсти! Сколько они с Карлиньос разбили сервизов, выясняя отношения. Особенно после того случая, когда в разгар «семейного» скандала у бразильянки сдали нервы и она побрила налысо свою обожаемую собачку!
Адвокат мрачно черкал в блокноте, с содроганием думая, куда заведет хозяина вся эта история. А Бельмондо как ни в чем ни бывало переключился на другую тему:
— Так, Бенуа, ближе к телу. Всем этим эскулапам, что держали меня тут, завещаю по бутылочке винца из моих личных погребов. Красненького, золотая коллекция урожая 1995 года. Пусть помянут меня, старого пройдохи, и выпьют за моё, якобы «богатырское» здоровье!
Актер заливисто расхохотался и тут же скривился от боли. Бенуа невольно поежился — в этой циничной шутке звучало слишком много неприкрытой горечи. Уж кто-кто, а Мунье слишком хорошо знал, во что превратили некогда крепкое тело друга все эти бесконечные переломы, вывихи, сотрясения, разрывы связок.
Не говоря уже о неприятном ожоге лица, после которого актеру пришлось несколько месяцев провести на больничной койке.
— Эх, жаль, предков давно на свете нет! — неожиданно посерьезнел Жан-Поль. — Отцу оставил бы тот знаменитый накладной нос, с которым играл Сирано. Пусть бы батя им любовался и радовался, во что превратился его сорванец-оболтус.
А мамочке — флакончик «Chanel No. 5». Она ведь грезила этими духами смолоду, да только мы тогда еле концы с концами сводили. Куда уж там было на парфюм разоряться!
Бельмондо шмыгнул носом, на глаза его навернулись слезы. Видно было, как мучительны для него воспоминания о непростом детстве в небогатой семье скульптора. Вечно Жан-Поль доставлял родным одни неприятности!
То из школы выгонят, то из церковного хора за непотребное поведение. А сколько седых волос прибавилось у мамы, когда отпрыск сбежал из дома в деревню, овец, видите ли, пасти собрался! От греха подальше отправили тогда юного хулигана к тетке в провинцию. Там-то, на свежем воздухе, он и определился со своим призванием.
— Так, дорогой мой Бенуа, дальше что у нас по списку? — встрепенулся вдруг актер. — Ах да, Жан-Пьер, голубчик! Мариелю завещаю коробку носовых платочков. С монограммой и нашим гербом. Пусть утирает слезы умиления, как начнёт вспоминать наши лихие похождения!
И Бельмондо принялся со смаком описывать их совместные проделки с другом и коллегой Мариелем. Чего только не выделывала неугомонная парочка! То притворялись туристами-иностранцами, лопоча на придуманном языке, то изображали слабоумных братьев, пугая старушек в парках непотребными выходками.
А уж как лихо Жан-Поль изображал эпилептические припадки прямо посреди людных улиц, пока Жан-Пьер обчищал карманы сердобольных прохожих! Ох, и весело же им жилось тогда, до первых серьезных ролей в кино.
У Бенуа от этих рассказов волосы на затылке зашевелились. Это ж надо было удумать — грабить почтенную публику среди бела дня! И ничего, всё сходило с рук, не иначе как за обаяние бесшабашной улыбки и дьявольский прищур синих глаз.
Мунье с содроганием представил, что сталось бы с его адвокатской репутацией, вздумай он выкинуть хоть сотую долю подобных фортелей.
— О, а это что у нас? — картинно удивился Бельмондо, выуживая очередное имя из недр памяти. — Никак Жан-Люк Годар собственной персоной! Запиши, Бенуа: этому старому пройдохе оставляю… молоток.
Да-да, самый обычный, из хозяйственного магазина. Пусть наконец расколотит им свои идиотские черные очочки и полюбуется на мир, так сказать, незамутненным взором!
Жан-Поль зло расхохотался, но тут же скривился от очередного приступа боли. Упоминание одиозного режиссера явно подняло в нем со дна души какую-то застарелую обиду. Ещё бы — именно Годар в своё время разглядел в никому не известном театральном хулигане Бельмондо потенциальную кинозвезду.
Это он, гений и провидец «новой волны», подарил Жан-Полю судьбоносную роль в фильме «На последнем дыхании». Вот только какой ценой далась актеру их совместная работа!
Чего стоил один только первый съемочный день, когда на площадке Жан-Поль с ужасом понял, что Годар ведет себя как форменный псих! Бегал кругами, бормотал себе под нос, хихикал без причины и вечно теребил свои треклятые черные очки, за которыми прятал безумный взгляд.
Но хуже всего оказался момент, когда Годар вдруг сграбастал новоиспеченного актера в охапку и неожиданно выдохнул: «Ах, мой Бельмондо, какой же вы привлекательный! Я хочу снимать вас. Всего. Прямо здесь, в моем гостиничном номере».
Бедняга Жан-Поль чуть не поседел от страха — уж не за непотребствами ли Годар его зазвал в свой хваленый «авторский кинематограф»?! Еле-еле успокоился, уговорил себя не лупить «товарища» смазливой физиономией об стенку.
Спасибо Элоди, она поддержала, подбодрила. «Не трусь, Жано!» — весело напутствовала она мужа. «Чай не красна девица, постоять сумеешь за честь свою мужскую. В крайнем случае, возьмешь и отметелишь этого доходягу малость, да и дело с концом».
Вот только расхлебывать заваренную Годаром кашу Жан-Полю пришлось очень долго. Фильм-то вышел на ура, прогремел на весь мир. Но и надолго пришпилил актера к образу обаятельного бандита с пушкой наперевес.
Сколько Бельмондо потом ни бился, а выбраться из этого кинематографического гетто ему так и не удалось. Публика желала видеть любимца исключительно в амплуа брутального мачо, рубахи-парня, этакого Робин Гуда наоборот.
— Ты знаешь, Бенуа, — задумчиво протянул Жан-Поль, — я ведь из-за этого типажа чуть концы не отдал однажды. Если б не моя дурацкая популярность, глядишь, и жив бы остался тот бедолага-велосипедист!
И он принялся рассказывать, как поздней ночью ехал с вечеринки в честь своего 30-летия. Нетрезвый, веселый, в приподнятом настроении. Как вдруг на безлюдной улице толпа, крики, беготня. Какой-то водитель сбил человека и скрылся. Несчастный лежал посреди дороги, толпа в панике металась вокруг, не зная, что предпринять — «скорая» все не ехала.
Бельмондо притормозил, кинулся к пострадавшему. Пытался помочь, чем мог. Когда, наконец, приехала полиция, толпа уже была на грани. Разъяренные люди с кулаками кинулись на равнодушных полицейских, обступили их плотным кольцом.
Тут один из стражей порядка, пытаясь пробиться через толпу, с силой отпихнул с дороги Жан-Поля. «Прочь с дороги!» — прошипел он сквозь зубы. Взбешенный Бельмондо рявкнул в ответ какое-то ругательство, сам точно не помнит какое.
И тут страж закона отвесил актеру такой удар, что тот кубарем полетел на асфальт. Два дюжих «копа» мигом скрутили Бельмондо и потащили в машину, бормоча на ходу: «Надо же, сам месье Великий Актер! А туда же, хулиганит, нарушает, бузит!
Ничего, в обезьяннике мигом поумнеет!» Жан-Поль брыкался и вопил, требуя объяснений. На шум прибежал его приятель Фредерик, но полицейские и его скрутили в два счета.
Избитых, полуживых друзей швырнули в КПЗ, даже не удосужившись оказать медпомощь. От верной гибели друзей спас адвокат Бельмондо, сумевший вытащить их из кутузки спустя 18 часов.
Естественно, громкое дело мгновенно стало достоянием общественности. На целый месяц вся Франция превратилась в один огромный зал судебных заседаний. «Бельмондо против полиции!» — вопили заголовки газет.
«Он пострадал из-за своего экранного образа!» — захлебывались восторгом репортеры. А по ходу процесса выяснились и вовсе пикантные подробности. Оказывается, лицо Жан-Поля просто показалось полицейскому смутно знакомым — то ли по оперативным сводкам, то ли из хроники происшествий.
Вот и влепил служивый подозрительному типу промеж глаз чтоб неповадно было. Ну а то, что подозрительный тип на поверку оказался национальным достоянием Франции, так то не его, копа, печаль. Знаменитой на всю страну стала реплика судьи, брошенная оправдывающемуся Бельмондо:
«Что это вы, месье актер, так вжились в свои бандитские роли? Не пора ли вернуться к реальности и вести себя прилично?» На что Жан-Поль парировал с неподражаемым сарказмом: «Ваша честь, но я ведь играл и святых. Так, может, мне теперь в церковь податься и грехи отпускать?»
Процесс Бельмондо с треском продул. С него не взыскали ни единого су, но и не принесли положенных в таких случаях извинений. Так, пожурили слегка провинившихся полицейских и отпустили восвояси. Все, мол, было при исполнении. Знай свое место, звезда!
— Кстати, об этом бравом служаке, — встрепенулся вдруг Жан-Поль. — Будь другом, Бенуа, закажи-ка для него толковый словарь. Ну, знаешь, такой, с объяснением всяких заковыристых ругательств.
А то он меня тогда обложил по матушке, а сам небось и половины этих слов не понял. Вот пусть речь свою непотребную развивает. Глядишь, в следующий раз посодержательнее выразится!
Бельмондо зашелся лающим смехом, да так старательно, что из палаты выглянула встревоженная медсестра. Но, увидев, что пациент скалится от уха до уха, лишь неодобрительно поджала губы и скрылась из виду. А Жан-Поль, отсмеявшись, продолжал диктовать:
— Так, кто там у нас еще остался? Ах да, мой славный учитель актерского мастерства! Вот уж кого не забуду, так это его. Ему, Бенуа, завещаю игрушку. Не абы какую, а специальную, знаешь, такой резиновый мешочек с записанным внутри человеческим смехом. Как надавишь, он заливается смехом, совсем как живой!
Вот пусть месье профессор помнит, как отговаривал меня когда-то от карьеры актера. Дескать, куда вам, Бельмондо, с вашей заурядной внешностью! Амплуа слуги ваш потолок, да и то во втором составе. Эх, видел бы он, каким слугой народа я стал! Вся Франция у моих ног!
Жан-Поль мечтательно покачал головой, явно наслаждаясь собственной славой и успехом. И плевать, что сейчас он представлял собой насквозь больного измученного человека. Бельмондо всегда умел находить в жизни место озорству и веселью.
— Ладно, голубчик, утомил я тебя что-то своей болтовней, — спохватился он вдруг, заметив, что адвокат клюет носом над своими записями. — Ты давай закругляйся потихоньку, не до утра же нам тут рассиживать. Да и сестричка небось заждалась.
— Бенуа, дорогуша, — внезапно сладким голосом протянул Бельмондо, — ты уж не серчай на меня, старого дурака. Все никак не уймусь, да и только. Все шучу, паясничаю. А ведь, по правде сказать, дело-то нешуточное. Того гляди, помру скоро — а ты со мной тут лясы точишь. Непорядок!
Адвокат вскинул на друга полный тревоги взгляд. Неужели тот и впрямь так плох? Уж не пора ли звать врачей? Но Жан-Поль лишь отмахнулся:
— Да не дрейфь ты, Бенуа! Чай не рассыплюсь, чтоб вот так сразу вперед ногами. Тут главное — дух не терять и хвост морковкой держать.
Бельмондо подмигнул, всем своим видом излучая неистребимый оптимизм. И Бенуа не мог не улыбнуться в ответ, до того заразительной была эта мальчишеская бравада.
Даже на больничной койке, измученный недугами, Жан-Поль оставался самим собой. Неугомонным сорвиголовой, плюющим в лицо любым неприятностям. Может, в этом и крылся секрет его невероятного актерского и человеческого обаяния?
— Ладненько, голубчик, — спохватился вдруг актер. — Засиделись мы что-то с тобой. Давай-ка на этом закруглимся — а то тебя небось тебя уже жена потеряла. Не ровен час, решит, что мы тут с тобой с девчонками развлекаемся, ищи потом алиби!
Бельмондо расхохотался собственной шутке, да так заразительно, что Бенуа невольно присоединился. Боже, каким же балагуром был Жан-Поль в любой, даже самой тяжкой ситуации умудрялся сохранять присутствие духа и чувство юмора.
Отсмеявшись, адвокат принялся сгребать в папку исписанные листы с завещанием. Эка удружил ему друг-затейник! И ведь не откажешься, не на того напал. Вот и приходилось, скрипя зубами, протоколировать весь этот бред сумасшедшего.
Впрочем, кому еще Жан-Поль мог бы довериться в столь щепетильном деле? Только самому близкому человеку, почти что брату.
