Распластавшись на полу, рыдала шестнадцатилетняя девка. Казак выругался и сунул отцу ее тридцать рублей. «Завтра же свадебку сыграем», — грозно проревел он и велел сторожить избу, чтоб будущая «ампиратрица» не убёгла.
Трижды приезжал свататься самозванец, объявивший себя чудом спасшимся императором Петром Федоровичем. Дочь яицкого казака Петра Кузнецова не желала такой участи. Присоединившись к восстанию «ампиратора» , казак сохранил от разорения свое хозяйство и надеялся уберечь семью.
Только не верилось ему в спасение чудесное. И дочери своей говорил, что знать не знает, правду ли говорит этот ампиратор, али просто разбойник.
Росли сомнения в войске Емельяна Пугачева, когда решил он жениться. Казаки и простой народ рассуждали, что не по-божески это, ведь ежели он и вправду император, то Екатерина II ему законная жена, пусть и предавшая.
Разве можно при живой жене венчаться, да еще и царю на простой казачке. А ежели он не ампиратор, то у Емельки Пугачева есть уж жена, вон она, Софья с детками, в шатре живет. Потом Пугачев обвинит во всем своих казаков, скажет, это они его заставили жениться.
Красота Устиньи прельщала страстного атамана, хотел он сперва повернуть дело так, чтоб без венчания обойтись. Но тут казаки решительно восстали, желая защитить и своих дочерей от посягательств. Среди назначенных самозванным ампиратором графов и фельдмаршалов, неспособных даже собственное имя написать, фрейлин, что обслуживали этот двор, не хватало императрицы.
Трижды приезжали сваты в дом казака Кузнецова. Первый раз испуганная Устинья спряталась в погребе, ведь никого в доме не было, и девушка боялась поругания. На крики нетрезвых сватов не вышла, чуть жива сидела тихо, как мышка.
Второй раз Устинья подготовилась, встречала сватов с женой своего брата, да поколотили бабы сватов скалками и прогнали. Отборной бранью разразилась та, кого прочили на роль «ампиратрицы».
Третий уж раз Пугачев сам поехал в дом казака Кузнецова. Девицу, что, завидев новых сватов, пыталась сбежать к соседям, схватили и привели к жениху. Сунул отцу ее тридцать рублей и повелел готовиться к свадьбе, пригрозив: «А коли противиться будет, так я силой возьму».
Для молодых выстроен был в Яицком городке дом, объявленный императорским дворцом. К государыне-императрице Устинье приставлены девки-фрейлины. В этом маскараде Устинья нашла для себя радость, приятно было, когда кланяются и прислуживают. А сомнения все же не оставляли.
— Подлинно ли ты государь, и я сумневаюсь в том, потому что ты женился на казачке. И как я вижу, что ты меня обманул и заел мою молодость, ибо ты — человек старой, а я — молодёхонька.
— Я со временем бороду-то сбрею и буду моложе.
— Так казаки любить не будут!
— Потому-то я и сам оной веры не люблю, что бороду брить, а сделаю угодность разве тебе одной. (Из протокола допроса Устиньи Кузнецовой)
Через три дня после свадебных гуляний Пугачев отправился в поход.
Устинья же исправно получала от него указания, читать она не умела, приставлен к ней был мальчик-секретарь, что расшифровывал каракули ампиратора.
Недолго радовалась Устинья императорским почестям. После разгрома восстания Пугачева арестовали ее и допрашивали обо всех обстоятельствах. Если первую законную жену Пугачева, Софью, государыня Екатерина II готова была простить, то против Устиньи имелись у нее другие счеты, ведь та называлась императрицей, а значит, была угрозой неимоверно большей.
Когда ей показали казачку, государыня громогласно произнесла:
— А не такая уж она и красавица, разговоров-то…
Женская ревность говорила в Екатерине Алексеевне, до нее дошли слухи, что пока фальшивая императрица была под надзором князя Потемкина, тот оказывал ей знаки внимания.
Жен самозванца не казнили, отправили в ссылку в отдаленную крепость. Горько рыдала молодая Устинья, упрекала Пугачева, что съел ее молодость, обрек невиновную на жалкое существование в плену.
Тридцать лет томилась Устинья вместе с Софьей Пугачевой и детьми в башне, дозволено им было выходить только чтобы сделать какую-то простую работу, за которую им платили копеечку. Сложно представить, какие отношения должны были связать первую отвергнутую жену и загубленную красавицу.
На содержание выделяли 15 копеек в день. Император Александр I смягчил условия содержания, но уже почти пятидесятилетней старухе все одно было, молодость прошла, жизнь прошла… «Съел мою молодость», — с ненавистью шептала она.
