Фридерика Цвейг брела по промозглым лондонским улицам, не разбирая дороги. Холодный осенний дождь беспощадно хлестал по лицу, но она даже не пыталась раскрыть зонт. Мысли ее витали далеко…где-то в прошлом, где все было совсем иначе.
Внезапно до нее донесся обрывок фразы, который вырвал женщину из задумчивости: «…горький хлеб изгнания…» Фридерика вздрогнула. Ведь эти слова имели прямое отношение и к ней самой. Она тоже была эмигранткой, как и те двое, что только что прошли мимо. Как и ее муж, знаменитый писатель Стефан Цвейг.
Воспоминания нахлынули на нее бурным потоком. Вот она, юная Фридерика Бургер, сидит в венском литературном кафе. Она пока замужем за почтенным господином фон Винтерницем и считается образцовой матерью двух очаровательных дочек.
Но сердце ее уже не принадлежит супругу. Оно трепещет под пристальным взглядом щегольски одетого красавца в пенсне. Стефан Цвейг улыбается ей так нежно и дерзко, что Фридерика мгновенно забывает о приличиях.
Их знакомство начинается с восторженного письма, которое фрау Винтерниц отправляет своему кумиру. Она подписывается загадочными инициалами Ф.М.Ф.Ф., не решаясь открыть свое имя. Между ними завязывается переписка, постепенно перерастающая в нечто большее, чем просто восхищение творчеством друг друга.
Но путь к счастью оказывается тернист. Стефан Цвейг дорожит своей свободой и опасается потерять ее в браке. Да и сама Фридерика, пережив развод с предателем-мужем, не торопится снова связывать себя узами. Они сближаются и отдаляются, не решаясь перейти последнюю черту.
Устав от неопределенности, Стефан сбегает от возлюбленной в Париж. Там у него закручивается страстный роман с ослепительной модисткой Марселлой. Он честно пишет об этом Фридерике, словно испытывая ее чувства. Неужели она станет ревновать? Предъявит свои права?
Но мудрая женщина выбирает иную тактику. Она отвечает другу в тоне дружеского участия, всячески демонстрируя, что нисколько не задета новой интрижкой. Такая реакция обескураживает Стефана. Уж не потерял ли он Фридерику навсегда? Охваченный страхом, Цвейг спешит сделать ей предложение.
Так начинается их семейная жизнь, которая продлится четверть века. Двадцать пять лет они прожили душа в душу. Уютный дом в Зальцбурге, творческая атмосфера, взаимопонимание — все способствовало гармонии и покою. Но грянула Вторая Мировая, и идиллия разрушилась в одночасье.
От фашистов супруги Цвейг бежали в Лондон. Здесь, на чужбине, оказалось нелегко сводить концы с концами, несмотря на мировую славу Стефана. Тогда-то Фридерика и решила подыскать мужу секретаршу, чтобы она помогала в работе и немного разгрузила бюджет.
Выбор пал на тихую неприметную Шарлотту Альтманн. Это робкое созданье показалось фрау Цвейг идеальной кандидатурой. Кто бы мог подумать, что вскоре она застанет мужа в объятиях этой серой мышки!
Гордость не позволила Фридерике устраивать скандал. Да и к лицу ли обвинять великого писателя, чьи книги обожает весь мир? Стефан Цвейг привык к всеобщему обожанию, ему прощали любые выходки. Вечером он явился с повинной, уверяя, что глупышка Лотта ровным счетом ничего для него не значит. Однако увольнять свою пассию даже не подумал.
Настали тяжелые времена. Фридерика целыми днями слышала, как муж и секретарша что-то строчат в кабинете. Этот стрекот пишущей машинки сводил ее с ума. Однако крепче всего по самолюбию ударил торжествующий взгляд разлучницы, который та бросила на свою благодетельницу за обедом.
Терпение фрау Цвейг лопнуло. Она велела Шарлотте подыскивать другое место. Но куда там! Стефан и слышать не желал об увольнении фаворитки. Ссылаясь на ее бедственное положение, он упрямо игнорировал страдания жены.
Так минуло три мучительных года. Фридерика стоически сносила двусмысленность своего положения, но в душе ждала перемен. И они грянули, как гром среди ясного неба. Однажды, вернувшись домой, она увидела осколки разбитой вазы на полу и зареванную Лотту.
«Представляешь, милая, она разбила вазу и пыталась выброситься из окна! — сокрушался Стефан. — Дальше так продолжаться не может. Я… я прошу у тебя развода.»
В этот миг Фридерика поняла, что в сущности, все решилось уже давно. Просто Стефан трусил сделать окончательный выбор. Она вспомнила, как когда-то они гуляли по Зальцбургу и увидели дряхлого старика под ручку с юной девицей.
«Вот он, рецепт вечной молодости! — пошутил тогда Цвейг. — Любовь девственницы способна оживить даже развалину». Похоже, сейчас он сам вознамерился опробовать это снадобье…
Супруги развелись. Но едва Фридерика смирилась с утратой, как Шарлотта нанесла новый удар. Вдохновленная победой над соперницей, она спешила стать новой фрау Цвейг. Мало ей было увести мужа у своей благодетельницы! Хотелось еще и официального статуса.
Впрочем, судя по всему, сам Стефан не слишком был рад своему выбору. Из далекой Бразилии, куда он сбежал с молодой женой, до Фридерики долетали отголоски его тоски и сожалений. «Судьбу не обманешь, царь Давид из меня не вышел», — признавался он в письме. А в другом горестно вопрошал: «Ах, Фридерика, что же мы наделали?»
Но прошлого было не вернуть. Фрау Цвейг собрала волю в кулак и попыталась начать все заново. Она поселилась с дочерьми в Нью-Йорке, с головой ушла в собственное творчество. Однако сердце ее разрывалось от боли. Особенно невыносимо становилось по утрам, когда Фридерика подолгу сидела над чашкой остывшего кофе, тщетно пытаясь написать бывшему мужу.
О чем просить? О чем молить? Умолять вернуться — унизительно. Корить за предательство — глупо и мелочно. Но так хотелось высказать все, что накипело в душе! Фридерика комкала один черновик за другим, не в силах подобрать нужные слова.
Внезапно в комнату ворвалась дочь. Молча швырнула на стол свежую газету. С первой полосы кричал жирный заголовок: «Суицид Стефана Цвейга». И пониже: «Шестидесятилетний писатель и его юная жена добровольно ушли из жизни…»
У Фридерики потемнело в глазах. Она не верила, не хотела верить в реальность случившегося. Стефан, ее Стефан — его больше нет?! И рядом с ним, в одной могиле — эта (цензура дзен) Лотта? Нет, не может этого быть! Должно быть, просто дурной сон…
Но факты говорили сами за себя. Газетчики смаковали детали трагедии, смакуя на все лады «горький хлеб изгнания» и «непомерное бремя славы». Писали, что Цвейг оставил прощальные письма. В одном якобы распорядился насчет собаки. Надо же, какая предусмотрительность!
Оказывается, супруги приняли слишком много снотворного и легли в постель. Когда их нашли, оба были аккуратно одеты и укрыты пледом. Будто собрались не на тот свет, а на званый ужин. Пораженная Бразилия рыдала и рвала на себе волосы. Еще бы, ведь Цвейг так лестно писал о ней в своей последней книге! Теперь страна готовилась с помпой похоронить своего восторженного поклонника.
Одна лишь Фридерика понимала, какая жестокая ирония судьбы скрывается за красивой картинкой в газетах. Ее Стефан, ее гений, ее первая и последняя любовь предпочел разделить вечность с ничтожной секретаршей. Как он мог? Как посмел так подло обмануть, так унизить женщину, которая столько лет была ему верной подругой и музой?
Никакие громкие речи и пышные почести не могли заглушить боль в сердце Фридерики. Она навсегда потеряла мужчину, с которым когда-то осмелилась связать свою судьбу. Того, кому робко писала: «Дорогой Стефан!» на школьной тетрадке, сгорая от стыда и желания. Того, о ком мечтала долгими венскими ночами, лаская себя и шепча его имя, как заклинание.
Поняв, что пережитого не воротишь, Фридерика поклялась больше никогда никого не полюбить. Она отдала всю себя детям и внукам, заботам и домашним хлопотам. Со стороны могло показаться, что фрау Цвейг вполне счастлива. Но те, кто знал ее близко, порой замечали странную тоску в ее глазах. Словно всякий раз, глядя на подрастающих малышей, она неизбежно вспоминала их деда.
Стефан Цвейг так и остался главной любовью Фридерики, ее благословением и проклятием. Человек, с которым она познала высочайшее наслаждение и горчайшую муку. Тот, кто вдохновлял ее своим гением и в то же время терзал мелочным эгоизмом.
Она простила своему гению все, даже последнее и самое страшное предательство. Ведь в конечном счете, у каждого своя судьба. И свой крест, который надо нести с достоинством…
…Вот и сегодня, в очередную годовщину гибели Стефана, Фридерика Цвейг брела по чужому городу, не разбирая дороги. Холодный дождь слепил глаза, но она почти не замечала его. В памяти всплывали картины былого — смех, ссоры, признания, обиды.
И над всем этим — неизбывная, неостывшая нежность. Будь он неладен, этот австрийский гений с душой изменщика и сердцем ребенка! Сколько бы лет ни прошло — она не разлюбит его. Не сможет разлюбить.
Устало опустившись на скамейку, Фридерика подставила лицо дождю. И вдруг услышала знакомую мелодию. Это какой-то прохожий весело насвистывал арию герцога из «Риголетто». Ту самую, которую когда-то любил напевать Стефан.
«La donna e mobile…» — звенело над промокшими лондонскими крышами. «Сердце красавицы склонно к измене…» Хрустальные звуки прорезали густой туман, уносясь в свинцовое небо. Прохожий удалялся, насвистывая, а Фридерика сидела, закрыв глаза. По ее щекам струились слезы, но губы невольно шевелились, повторяя слова страстной песни. Той, что так любил ее Стефан…
Фридерика не знала, сколько времени просидела вот так, охваченная воспоминаниями. Очнулась она, когда совсем стемнело и дождь почти прекратился. Тусклые фонари расплывались желтыми пятнами в синеватом тумане. Редкие прохожие спешили укрыться от сырости, никто не обращал внимания на одинокую женщину на скамейке.
С трудом поднявшись, Фридерика побрела домой. Тело затекло и ныло от долгой неподвижности, но на душе стало легче. Словно она наконец излила всю боль, что копилась годами. Слезы смыли горечь обид и недомолвок, примирили с прошлым.
Дома ее ждал сюрприз. На журнальном столике лежал большой конверт с бразильскими марками. Взволнованная Фридерика вскрыла его трясущимися руками. Внутри оказалась толстая пачка исписанных листов и короткая записка: «Это последнее, неоконченное произведение доктора Цвейга. Он очень хотел, чтобы после его смерти рукопись непременно передали Вам».
Всю ночь Фридерика читала, лихорадочно перебирая страницы. Это была чудесная, печальная история любви, удивительно созвучная ее собственной судьбе. Герой, известный писатель, разрывался между двумя женщинами — верной подругой юности и юной музой. Он метался, не в силах решить, кому отдать предпочтение. И в итоге… решился уйти, не вынеся груза вины и бессилия.
Горький комок подступил к горлу Фридерики, когда она осознала весь трагизм прочитанного. Так вот о чем думал Стефан в последние дни! Вот почему он не отвечал на ее письма, хотя обычно писал часто и подробно. Он пытался разобраться в себе, искупить невольную вину перед любимыми женщинами. И, отчаявшись, выбрал самый страшный, непоправимый путь…
Рыдания сотрясали хрупкие плечи Фридерики, но это были уже слезы не обиды, а сострадания. Как же, должно быть, измучился Стефан, если решился на такой шаг! Он, так любивший жизнь, упивавшийся каждым ее мгновением. Значит, ему было поистине невыносимо. И единственным выходом представлялся добровольный уход в расцвете лет и славы.
К рассвету Фридерика дочитала рукопись до конца. На последней странице было всего несколько строк, написанных корявым, прерывистым почерком: «Я ухожу, потому что слишком стар, чтобы лгать себе и другим. Ухожу, сознавая, что так и не сумел найти гармонию ни в жизни, ни в творчестве.
Мой единственный и самый страшный грех — малодушие. Я не нашел в себе сил ни порвать с прошлым, ни принять настоящее. Прости меня, Фредерика. Прости, если сможешь».
Под этими словами стояла размашистая подпись — Stefan Zweig. И дата — 22 февраля 1942 года. День, когда Стефан Цвейг и его юная жена Лотта покончили с собой в далеком бразильском городке Петрополис.
