Он вёз любимой букет эдельвейсов и семнадцать чемоданов багажа. 3 мая 1937 года Уоллис Симпсон, наконец-то, получила развод №2. Теперь бывший король мог жениться на ней. Вечерами перед свадьбой герцог Виндзорский… вязал для будущей жены синюю кофту! Не самый известный факт в его биографии. В их паре один явно любил, а другой позволял себя любить.
Когда он еще был королем, то планировал провести коронацию 12 мая 1937 года. Сначала для торжества выбрали июнь, но потом решили: листья на деревьях уже распустятся, и жители верхних этажей домов (и те, кто заберется на крыши) не смогут разглядеть все великолепие кортежа, который будет шествовать по улицам. После отречения Эдуарда дату оставили прежней. Поменялся только король.
«Мы назначим нашу свадьбу на дату, чтобы всем было удобно приехать», — рассуждал герцог Виндзорский. Он не был готов к тому, что семья… просто не приедет. Более того. Друзьям и знакомым было велено тоже не приходить на гражданскую церемонию бракосочетания Эдуарда и Уоллис Симпсон.
Перси Браунлоу пригрозили, что он потеряет пост лорда-лейтенанта Линкольншира, а Александру Улику – что он лишится должности «хранителя денег на личные расходы короля», если окажется среди гостей. Таким образом, круг персон, которые могли бы безбоязненно поздравить новобрачных, стремительно сужался.
Церковь не одобряла брак разведенных людей. И королевская семья, как оплот англиканской церкви, официально не могла его признать. Поэтому к середине мая 1937 года Эдуард получил четкий сигнал – его родные проигнорируют свадьбу. А потом еще один, очень обидный для него.
Оказывается, Уоллис после замужества не станет называться «королевским высочеством». Это означало, что перед герцогом все по-прежнему будут обязаны приседать в реверансе, а перед его женой – нет. Уоллис оказывалась морганатической супругой, не равной своему мужу.
«У него была вспышка гнева, — писала жена ближайшего к Эдуарду человека – Фрути Меткалфа, — Эдуард обвинял брата в малодушии. Для человека, воспитанного на идее важности титула, это стало настоящим оскорблением».
Репутация Уоллис к июню 1937 года была удручающей. Газеты откровенно не любили ее, и миссис Симпсон пришлось давать интервью, чтобы хоть немного обелить свое имя. В «Нью-Йорк Таймс» она рассказывала, что ее ничто не связывало с Риббентропом (обвинение, которое звучало не единожды):
«Я не могу припомнить, — говорила она, — чтобы была в компании герра фон Риббентропа больше двух раз. Однажды на вечеринке леди Кунард, второй раз – на большом приеме. Я не оставалась только в его компании и между нами не было ничего, кроме обмена светскими репликами».
Одно из изданий обвинило Уоллис в том, что она, якобы, успела забрать из королевского дворца изумруды королевы Александры Датской. И на это тоже приходилось отвечать. Было интервью о роли королевы, и Уоллис призналась – вполне искренне – что она никогда не планировала стать королевой.
Все, кто знали ее, могли подтвердить: это чистая правда. Уоллис Симпсон не видела себя в роли жены государя, не могла ею быть и вполне довольствовалась бы ролью фаворитки при Эдуарде.
Свадьба Уоллис и Эдуарда была назначена на 3 июня. Это был солнечный день, и сотни туристов съезжались к воротам замка, чтобы поглядеть на жениха и невесту. Дорогу в итоге перекрыли, чтобы не мешать частной церемонии.
Ночь накануне Эдуард и его будущая жена провели в разных спальнях, а утром Уоллис долго прихорашивалась. Она заказала платье из светло-голубого крепа с жакетом и шляпой в тон. Герцог подарил ей на свадьбу бриллиантовую брошь, которая дополнила образ.
Гости съезжались… и из Британии их было только семеро. Приехал Уолтер Монктон, адвокат герцога, Рэндольф Черчилль, Хью Ллойд Томас, леди Селби без мужа (ему советовали не приезжать), а также были Фрути и его супруга.
Кроме того, появилась единственная родственница Уоллис, ее тетя. А еще супруги Роджерсы, супруги Ротшильды и Бедоксы. Как заметила Александра Меткалф, Уоллис не произвела впечатление на приехавших.
«В любом помещении, — писала Александра Меткалф, — где есть хотя бы умеренно красивые женщины, она всегда будет самой некрасивой. У нее худая, совершенно без изгибов фигура… Я провожу выходные в странном замке с людьми, которые непривлекательны на вид и совершенно не осознают, что происходит».
В 11:30 Уоллис спустилась в гостиную для церемонии заключения брака. Ее проводил мэр Монса, о чем договорились заранее. Затем была двадцатиминутная религиозная служба в музыкальном салоне (пришлось потрудиться, чтобы найти священника, готового обвенчать бывшего короля с его дамой сердца).
Герцог заметно нервничал, а Уоллис была спокойна и совершенно безрадостна. Даже для фотосессии она не стала улыбаться. Все выглядело как в старой пословице: когда один любит, а другой позволяет себя любить…
«Если бы она позволяла себе периодически хотя бы малейшее проявление нежности к Эдуарду, — писала жена Фрути, — смотрела на него влюбленными глазами, можно было бы потеплеть по отношению к ней. Но сложилось тягостное впечатление, будто пожилую женщину не трогает пылкая любовь молодого мужчины».
После церемонии подавали омаров и клубнику. Для гостей – игристое, для Эдуарда – чашку крепкого чая. Веселье казалось искусственным, и довольно скоро прибывшие разъехались. Многие признавались, что испытывали чувство неловкости.
