— Все женщины сходят с ума от нашего папы. Это чересчур расстраивает маму, — шепнула на ухо маленькому Мише сестра Леля.
Михаил Иванович бессовестно изменял своей жене. Она злилась, ревновала и постоянно вовлекала в свои страдания детей. Будучи актрисой в недавнем прошлом, Елена Осиповна делала это излишне театрально — c заламыванием рук, рыданиями и слезами:
— Ваш отец никого не любит. У него закрытое сердце!
— А у меня тоже закрытое сердце? Значит, и я не буду никого любить? — спросил Миша.
— Да, наверное, и ты будешь таким. Это большое несчастье — никого не любить.
Много лет спустя, когда отца уже не будет в живых, Миша познакомит мать со своей избранницей. В первую же встречу Елена Осиповна скажет ей:
— Верочка, я намучилась с его отцом, но, боюсь, и вы будете мучиться с Мишей…
Вера не услышит предостережений будущей свекрови, а позже в ее дневнике появится запись: «Сбылась моя давнишняя мечта. Я — жена писателя».
И все-таки своего супруга в Михаиле она разглядела не сразу.
Знакомство
Шел май 1916 года. Молодой штабс-капитан Михаил Михайлович Зощенко прибыл в отпуск в Петроград…
— Вера, Вера! Там такой красавец в белом башлыке! — сказала младшая сестра, высунувшись в окно, — Пойдем посмотрим!
Зощенко стоял неподалеку, одетый в военную форму, светлый суконный капюшон выгодно подчеркивал необычный оттенок его смуглой кожи, какой-то оливковый: говорили, что в его роду были итальянцы.
Верочка отвлеклась от окна, потом взглянула в зеркало и поправила прическу. Она была очень хорошенькой:
Все же я недурна собой — выше среднего роста, тоненькая, изящная… У меня каштановые с золотистым отливом волосы — беспорядочная, кудрявая головка. Не модно, но стильно.
Насмотревшись на себя, Вера вышла из дома. Она медленно прошлась по улице мимо Михаила, тряхнув очаровательными кудряшками — так, чтобы он уж наверняка успел ее разглядеть.
Вскоре они были представлены друг другу в компании общих друзей. Вместе весело проводили время: катались на лодке, общались, но сблизились много позже. Михаил тогда написал Вере в альбом:
Мы (мужчины) не верим в любовь, но говорим, преступно говорим… иначе нет дороги к женскому телу. Не ищите любви — верьте страсти.
Первая любовь
У Зощенко к тому времени уже был неудачный любовный опыт, что, вероятно, стало одной из причин такого циничного отношения к женщинам.
Наденька Русанова — его первая любовь. Они собирались пожениться. Однако после того, как он ушел на фронт, Надя обручилась с каким-то богачом, подарившем ей целое поместье. Михаил был взбешен, сделал все, чтобы вычеркнуть ее из своей жизни, но это глубокое юношеское чувство навсегда сохранилось в его памяти.
Эта женщина будет напоминать ему об ушедшей навсегда эпохе и о нем самом, каким он был тогда. Зощенко неоднократно упоминал Надежду в своих произведениях, а ее фотография какое-то время стояла у него в кабинете, когда он уже был женат.
Я ее очень любил. И эта любовь не прошла до сих пор…
Герой войны
Именно к Русановой приезжал Зощенко в тот отпуск, когда впервые встретил Веру. У них тогда состоялось тяжелое объяснение, после чего их пути навсегда разошлись. Михаил снова отбыл на фронт, откуда вернулся уже к Верочке Кербиц, тогда у них и начались любовные отношения.
На войне Зощенко оказался не столько из патриотического порыва, сколько из-за материальных трудностей и отсутствия иных перспектив. В 1914 году его отчислили из Университета, потому что семья не смогла оплатить учебу. Михаил был из обедневших дворян, после ухода из жизни отца семье стало совсем тяжело.
Зощенко смел, решителен, молод. Он очень быстро делает военную карьеру. Придя на фронт прапорщиком, он дослужился до командира батальона. Имел пять боевых орденов — настоящий герой войны, хотя он сам считал иначе:
…это не означало, что я был герой. Это означало, что два года подряд я был на позициях. Я участвовал во многих боях, был ранен, отравлен газами. Испортил сердце.
Казалось, он нашел то, чему посвятит всю свою жизнь, но судьба распорядилась иначе. Находясь на позиции, Михаил почувствовал странный запах — это немцы пустили по ним газ. Зощенко только успел крикнуть: «Газы! Маски!»
Очнулся уже в госпитале и сразу попросил у доктора спирту:
— С больным сердцем нельзя пить ни капли!
— Но у меня никогда не болело сердце!
— Теперь будет болеть.
Михаил спас боевых товарищей, но сам наглотался отравы и стал инвалидом. Он был комиссован, а его военная карьера — закончена. Зощенко еще какое-то время этому отчаянно сопротивлялся. После революции даже записался в ряды Красной армии, но с первым же сердечным приступом снова был отправлен домой в Петроград.
Верочкин брак
За то время, пока Михаил воевал, Веру успели выдать замуж за будущего генерала Виталия Мартануса. Однако чувств она к нему никаких не испытывала и «до смерти была рада, что его забрали на фронт».
Как раз в этот момент в жизни Верочки снова появился Зощенко.
В одну из белых ночей 1918 года Михаил объяснился ей в любви:
Я влюблен в солнечный зайчик и в Вас.
Позже он настоял на том, чтобы Вера развелась и принадлежала только ему:
В его обращении со мной проскальзывал сквозь нежную ласку тон собственника…
Мирная жизнь
Поженились они не сразу. После возвращения с фронта Михаил отчаянно искал себе новое занятие. С детства он сторонился людей, но почему-то каждый раз нарочно выбирал себе профессии, максимально связанные с общением. Он был телефонистом, сапожником, милиционером, конторщиком, даже инструктором по кролиководству.
Смена профессий сопровождалась и перемещением по стране. Он уезжал — Вера оставалась. Там у Зощенко не обходилось без романов. Она ждала его писем, а он, вырываясь из пут очередной связи, вдруг ощущал звериную тоску по ней. Их отношения давно уже перестали быть платоническими:
Это была ночь его рождения. Он сказал мне тогда: «Сегодня мое рождение». И я, лукаво улыбаясь, спросила: «Что же вам подарить?» И он шепнул: «Себя!»
Брак
В 1919 году Михаил позвал Веру замуж, на что она сказала:
— Я хочу свободных отношений.
— Нет, брак так брак. Никаких свобод.
Верочка ответила отказом, и Михаилу пришлось делать ей предложение дважды. Когда через год от испанки умерла его мать, они все-таки поженились. Зощенко вспоминал об этом буднично:
На тележке маленький письменный стол, два кресла, ковер и этажерка. Я везу эти вещи на новую квартиру. В моей жизни перемена. Я не мог остаться в квартире, где была смерть. Одна женщина, которая меня любила, сказала мне: «Ваша мать умерла. Переезжайте ко мне». Я пошел в загс с этой женщиной.
Единственная любовь
Михаил не оставляет попыток найти себе занятие по душе. Еще в гимназии он писал рассказы, а теперь решился отправить свою новеллу в «Красную газету», но сделал это анонимно — не хотел афишировать свою фамилию. Кто-то из редакторов по манере изложения догадался, что автор «из бывших». И написал критический отзыв:
Нам нужен ржаной хлеб, а не сыр бри!
И хоть этот опыт оказался неудачным, Зощенко понял, что литература — это именно то, чем он в дальнейшем хочет заниматься. За письменным столом он мог создавать свою реальность — смешную, потешную и абсолютно комфортную для себя. В ней люди из грубых и порочных превращались в забавных, милых, обаятельных и даже беззащитных.
В свой придуманный мир он уходил все чаще и чаще. Вера тогда спросила его:
— Что же для вас самое главное в жизни?
Она была уверена, что услышит: «Конечно же, ты». Но он сказал очень серьезно и убежденно:
— Конечно же, моя литература…
Брак и успех
Вскоре Вера забеременела. Ожидание ребенка слилось для супругов с нетерпеливым ожиданием литературного успеха. Зощенко научился «давать читателю ржаной хлеб», он стал писать не о графах и графинях, а о ворах, проститутках и взяточниках.
Ему самому эти герои были чужды, зато наборщики в типографии хохотали над каждой фразой. Дело пошло, Михаила «благословил» сам Горький, чье влияние в литературных кругах тех лет было почти безграничным.
В мае 1921 года родился их с Верой сын, названный Валерием, или по-домашнему Валей. А потом Зощенко отдал в печать свой первый сборник «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова», который имел большой успех и несколько раз допечатывался.
Порознь
С появлением ребенка отношения Михаила и Веры начали портиться, он стал все чаще сбегать из дома в более комфортную для себя среду. В конце концов, переселился в Дом искусств на Мойке, к друзьям литераторам. Но семью Зощенко не бросает, наезжает время от времени и регулярно шлет продукты и письма. Правда, теперь они мало напоминают романтическую переписку:
С совершенным своим решпектом посылаю Вам, жена моя Вера, один малый куверт песку — сахарного рафинада, другой малый куверт, но побольше — белой вермишели и вовсе малый оковалок свинины…
На все попытки супруги вернуть прежние отношения, он говорил:
— Веруша, так у всех. Любовь из пальца не высосешь.
Так проходит несколько лет. С литературными успехами приходят большие гонорары и небывалое внимание женщин. Зощенко еще молод, красив и невероятно популярен. Его узнают на улице и буквально не дают прохода, по другим городам гастролируют его «двойники» и «внебрачные дети». При этом он называет свою жизнь холостой, что обижает Веру. До нее доходят слухи о его коротких романах.
— Счастливый вы, Миша, человек. 150 миллионов жителей страны вам должны завидовать. Все при вас — талант, деньги, — говорил Корней Чуковский.
— А у меня одна тоска на душе, одна тоска, — отвечал ему Зощенко.
Тоска
Казалось бы, живи да радуйся! Но последствия отравления газами давали о себе знать приступами паники и отчаяния. Панические атаки накатывали внезапно, после чего Михаил еще долго приходил в себя через тоску и депрессию. Вера очень преданно заботилась о здоровье супруга:
Мой бедный мальчик! Он так плохо себя чувствует все время! Больное сердце. Слабые легкие! А работать приходится много, слишком много, не жалея себя, не щадя своих сил…
Тогда подобные недуги толком и не знали как лечить. Походы ко врачам результатов особо не давали. Однажды на приеме у психиатра Михаилу посоветовали прочитать пару рассказов писателя Зощенко:
— Доктор, я и есть Зощенко.
«Ты мне надоела»
Когда до Веры долетала очередная сплетня об «офицерских» интрижках супруга, она устраивала ему сцены. Михаил в такие моменты старался поскорее сбежать:
— Мне тяжело общаться с тобой, ты невыносима. Я делаюсь больным после общения с тобой!
— Тогда зачем ты приходишь?
— То есть как зачем? Во-первых, я должен иметь нормальный обед, во-вторых, я требую минимальной заботы о моих вещах и помощи в перепечатке..
К удивлению, супруги не расходятся, напротив — покупают большую квартиру и снова съезжаются.
Мещанка
Когда-то в юности Вера написала в своем дневнике:
Хочу роскоши, довольства, а в роскоши, в богатстве так много красоты, так много поэзии, наслаждения…
Теперь у нее появилась такая возможность. Она с энтузиазмом взялась обставлять свою половину квартиры на гонорары мужа и, казалось, делала это в отместку за его адюльтеры. Откуда-то взялась огромная кровать в стиле Людовика XVI, украшенная пошлыми розочками, многочисленные фарфоровые статуэтки и картины с золочеными рамами, а в углу — раскидистая пальма.
Вера словно срисовывала этот быт с рассказов мужа. Однажды пришедший к ним в гости критик Шкловский воскликнул:
— Пальма! Миша, ведь это как в твоих рассказах!
Зощенко смутился и растерялся. Раньше он этого всего вокруг как-то не замечал…
«Старая баба»
Теперь Вере было странно вспоминать, что когда-то ее тело было желанным подарком для Михаила. Былая страсть давно исчезла. Вместо себя она теперь дарила ему на День рождения банку абрикосового варенья и он был счастлив.
— Что я для Михаила? Сестра, мать, друг, пожалуй, — но не жена, последнее время и не любовница даже.
— Ты старая баба, иди к черту, ты мне надоела, — как-то сказал Зощенко в сердцах. А Вере было всего-то 29 лет…
Однажды Михаил словно «прозрел», а если он неправ, требуя безграничной свободы для себя и постоянно ограничивая во всем Веру?
Может быть, я ничего не буду иметь против того, чтобы у тебя был любовник, если это будет обставлено прилично.
Вера была окружена поклонниками, но ничего из этого хорошего не вышло. Рано или поздно она влюбилась в одного женатого партийного функционера и уступила его страсти. Михаил все это слышал и помнил, и эту глупость она не простила себе до конца дней. В 1937 году этого функционера вместе с женой репрессировали, а их сын Володя потом жил в семье Зощенко.
«Око за око»
Годы шли, и «око за око» счет ошибок множился с обеих сторон. Зощенко выдавал замуж очередную любовницу, одаривая ее приданым за свой счет, а Вера в отместку продолжала спускать гонорары мужа на очередной безвкусный «шедевр». Когда настанут голодные годы, этот антиквариат станет хорошим подспорьем для их семьи.
Возраст лишь добавлял Михаилу привлекательности у противоположного пола. Он красиво ухаживал, был интересным рассказчиком и ему казалось, что он неплохо понимает женскую психологию, во всяком случае слишком «сложных» дам он для себя не выбирал. Был щедр.
Однажды где-то нашел и подарил одной из любовниц ананас, так она даже не знала, что с ним делать. Звали ее Лидия Чалова и она еще сыграет в жизни Зощенко определенную роль.
Михаила все чаще подводит здоровье, приступы депрессии становятся все длительнее. Он уже не доверяет врачам и занимается самолечением. Зощенко готовится к написанию серьезной автобиографической книги, которую назовет главной в своей жизни.
Война
Началась война. В сентябре 1941 года Михаила Михайловича вызывали в Смольный. Ему предписано в течение двух дней эвакуироваться из Ленинграда в Алма-Ату. Отказаться было невозможно — особо ценных и известных людей немцы могли использовать для антисоветской агитации.
О том, что дело плохо, и город со дня на день ожидает настоящий кошмар, Зощенко сообщил молодой сотрудник НКВД, который явился за ним вечером того же дня.
Михаилу разрешают взять с собой супругу, но сын должен остаться. Валерию уже 20 лет и он подлежит призыву на фронт. Зощенко летит в Алма-Ату один, потому что Вера наотрез отказалась покидать сына. Вскоре он был призван в армию, а его мать пережила все ужасы блокады, потерю близких.
Зощенко обычно упрекают в том, что он бросил жену одну в окруженном городе, а она тогда переживала только о том, как он со своим сердцем перенесет перелет. Но что еще он мог сделать? В первые же дни войны он, 47-летний бывший офицер царской армии, записался в добровольцы, но со своим изношенным сердцем не прошел медкомиссию.
Если бы он мог отправиться на войну вместо сына, или остаться в Ленинграде вместо жены, он несомненно бы сделал это тысячу раз. Никогда Михаил Михайлович не был ни трусом, ни подлецом.
В эвакуации
В Алма-Ату Зощенко прибыл почти без вещей, только с рукописями будущей книги. Он ни с кем не общается и целиком поглощен работой над своим главным шедевром. Изредка шлет жене и сыну короткие письма и телеграммы:
Веруша, я огорчился, что ты пишешь будто я равнодушен к Валечке и тебе. Нет дня, чтоб я не мучился за вас. Еще раз прошу тебя не укорять меня в равнодушии к твоим и валиным страданиям. Этого нет и мне это очень горько слышать.
Каждую неделю Зощенко посылал семье деньги и при любой оказии продукты. Такая забота была воспринята Верой как долгожданное проявление любви:
Мне казалось — только он один нужен мне, что теперь мы поняли, наконец, друг друга, что когда он вернется, начнется у нас новая, светлая жизнь… Мне поверилось, что и он любит меня, что эта разлука показала, как я нужна и дорога ему!.. Боже, как я ошибалась!..
Перед восходом солнца
Вскоре в Алма-Ату по вызову Зощенко прибудет одна из его любовниц — Лидия Чалова, та самая дама с ананасом. Она найдет Михаила Михайловича в плачевном состоянии, он был сильно истощен. Все его время отнимала работа над книгой, за год в эвакуации он так и не устроился в бытовом плане. Питался хлебом, луком и молоком и даже не знал, что ему полагается что-то еще.
Чалова выходила его, можно сказать — спасла от смерти. Краем глаза она взглянула на его рукописи и, как опытный редактор, пришла в ужас. Это никто никогда не должен был увидеть! «Перед восходом солнца» — это очень личная книга, совершенно не соответствующая военному времени.
Но было поздно. Зощенко уже отправил ее в редакцию журнала «Октябрь» и они начали публикацию, которая была остановлена партийным руководством страны на середине книги как «пошлое и вредоносное произведение»:
С отвращением читаешь эти пошлые рассказы о встречах с женщинами. У Зощенко женщины изображены лишенными морали и чести; они только и мечтают о том, как бы обмануть мужа, а потом и любовников. Какие-то самки… бродят по страницам повести Зощенко
Михаила Михайловича начинают «прорабатывать на собраниях», но это еще цветочки.
Возвращение
С Верой они увиделись только в 1944 году. За эти годы она сильно постарела. В блокаду потеряла мать, близких, друзей. Его письма и посылки были для нее единственным светлым пятном. Но радости от встречи хватило на полчаса:
— У меня там были женщины, но было бы странным, если бы их не было столько времени, — изрек он, читая вопрос в ее глазах.
Он даже возмутился, увидев мое разочарование. Он ничего не понял. Не понял того страшного кошмара, который я пережила без него все эти два с половиной года.
Травля
Неприятности с книгой оказались гораздо серьезней, чем показались в начале. В 1946 году Зощенко исключают из Союза писателей с клеймом «пропагандиста гнилой безыдейности». Это по сути означало запрет на профессию. В том же роковом постановлении фигурировало и имя Анны Ахматовой.
Настоящие друзья
От Зощенко тогда отвернулись многие, перестали здороваться соседи, переходили на другу сторону улицы знакомые. Лишь самые верные друзья периодически подкидывали денег Вере, чтобы они не умерли с голоду. Сам бы Михаил Михайлович никогда бы у них ничего не взял. Ну что за русский офицер, который не может обеспечить семью?
Зощенко оставался на свободе, зарабатывал на жизнь изготовлением стелек для общества инвалидов, мелкими переводами и публикациями. Но как популярного писателя его более не существовало. Многие знают советский фильм «За спичками», снятый по повести финского автора, перевел которую Михаил Михайлович именно в те тяжелые годы.
Он писал фельетоны для сатирика Аркадия Райкина, но не знал, что он их никак не использует в выступлениях, просто кладет в стол — они были совсем не в его стиле. Таким образом Райкин помогал Зощенко выживать, зная что прямую помощь он не примет.
Все эти добрые люди продлевали ему жизнь.
После смерти Сталина Зощенко предложили восстановить его членство в Союзе писателей, снова начать печатать его произведения. Но взамен просили написать что-нибудь порочащее Иосифа Виссарионовича. Выслушав все аргументы, Михаил Михайлович встал и сказал:
Я никогда не был и не буду ослом, который пинает мертвого льва!
«Как же нелепо мы жили…»
В 1958 году в Москве состоялся торжественный обед в честь 90-летия со дня рождения Максима Горького. Зощенко был на него приглашен, и впервые за долгое время появился на публике. Все ужаснулись тому, каким он стал за годы забвения. Корней Чуковский так описывал Михаила Михайловича:
Это труп, заколоченный в гроб. Даже странно, что он говорит. Говорит он нудно, тягуче, длиннейшими предложениями, словно в труп вставили говорильную машину, — через минуту такого разговора вам становится жутко, хочется бежать, заткнуть уши… Задушенный, убитый талант. Я по его глазам увидел, что он ничего не пишет и не может написать.
В том же году друзья, наконец, выхлопотали ему персональную пенсию. Зощенко был счастлив, но не за себя:
Веруша, теперь я за тебя спокоен. Умру — ты будешь получать половину моей пенсии. Завтра надо завещание… деньги Валичке!
Он чувствовал, что уходит. Михаил Зощенко скончался в Сестрорецке 22 июля 1958 года. За несколько часов до смерти он попросил принести ему бумажник. Достал оттуда тысячу рублей и протянул своему сыну Валерию. Видимо, именно так всегда и выражалась его забота и любовь к близким: материально, деньгами и «кувертами с вермишелью». Иначе просто не умел, он жил в совсем другой литературной реальности.
Перед смертью Зощенко прижался к жене, положил голову ей на плечо и грустно сказал:
Как странно, Верочка, как странно… Как же нелепо я жил...
Вера Владимировна была с супругом до последнего его вздоха. Она пережила его на 23 года. Скончалась в 1981 году, оставив после себя больше 20 тысяч страниц воспоминаний. Их она завещала племяннице Валерии Кербиц, когда-то удочеренной ею:
Почитай, я бы из них сделала книжку «Как не надо жить».
В своих дневниках Вера Зощенко-Кербиц так и не ответила на главный вопрос:
… и прожили мы с ним целую жизнь, 41 год. А была ли это любовь? Не знаю.
