Двадцатый век был богат на страшные судьбы. Жизнь поэтессы Елизаветы Кузьминой-Караваевой была и великой, и героической, и, несомненно, очень трагической. «Чую крылья у усталых плеч, вижу небывалую судьбу я», — так напишет она о себе в ранней юности, не подозревая, какими пророческими окажутся ее слова.
Елизавета Юрьевна Пиленко (прославившаяся как мать Мария) родилась в 1891 году в Риге. Все детство свое она провела у моря — в Анапе, а потом и в Ялте. Девочка была очень привязана к отцу, и его неожиданная смерть в 1906 году стала для нее тяжёлым ударом, от которого она нескоро смогла оправиться.
В этом же году семья переехала в Петербург. После перенесенной утраты весь мир казался четырнадцатилетней Лизе жестоким и несправедливым. Она часами бродила по темным, мрачным улицам города, который ненавидела всей душой, и не могла найти себе места.
«Я ненавидела Петербург. Мне было трудно заставить себя учиться. Вместо гимназии я отправлялась бродить далеко через Петровский парк, па свалку, мимо голубиного стрельбища. Самая острая тоска за всю жизнь была именно тогда. И душе хотелось подвига, гибели за всю неправду мира, чтобы не было этого рыжего тумана и бессмыслицы.» (Из воспоминаний Е.Ю. Кузьминой-Караваевой)
На одном из поэтических вечеров она впервые познакомилась с творчеством Александра Блока. Поэт сам читал свои стихи, и их строки произвели на юную несчастную Лизу невероятное впечатление. Да и сам Блок своим трагическим холодным лицом «будто бы высеченным из камня» поразил ее до глубины души.
«Человек с таким далеким, безразличным, красивым лицом, это совсем не то, что другие. Передо мной что-то небывалое, головой выше всего, что я знаю, что-то отмеченное. В стихах много тоски, безнадежности, много голосов страшного Петербурга» (Из воспоминаний Е.Ю. Кузьминой-Караваевой)
Лиза поняла, что только этот человек способен прогнать смуту, жившую в ее душе. Несколько дней она решалась, а потом, раздобыв адрес поэта, отправилась к нему домой на Галерную улицу.
Она рассказала Блоку все, что мучало ее, и он выслушал с теплотой и участием.
«Он внимателен, почтителен и серьёзен, он всё понимает, совсем не поучает и, кажется, не замечает, что я не взрослая». (Из воспоминаний Е.Ю. Кузьминой-Караваевой)
Маленькой Лизе Блок казался тогда невероятно взрослым и всезнающим. «Ему, наверное, лет 25» (на самом деле 28) напишет она с восхищением в своем дневнике.
В гостях у Блока она впервые за долгое время почувствовала, что ее понимают и ценят.
«Мы долго говорим. За окном уже темно. <…> Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я, что ему еще тоскливее, что бессмыслица не убита, не уничтожена. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность. Мне большого человека ужасно жалко. Я начинаю его осторожно утешать, утешая и себя.»
Лиза покинула дом поэта воодушевленной и, несомненно, глубоко очарованной.
А через неделю с момента их встречи Лизе пришел от Блока конверт, в который было вложено то самое стихотворение:
«Поучающий» тон Лизу обидел и рассердил: Блок прямо заявил, что знает о ее влюбленности (в которой она сама себе не признавалась) и просит влюбиться в другого, «простого» человека. В сердцах девушка разорвала конверт и совету поэта не последовала, хотя и повторной встречи с ним долгое время не искала.
Два года спустя, ещё не успев окончить курсы, Елизавета вышла замуж за Дмитрия Кузьмина-Караваева – известного в Петербурге юриста.
Но о Блоке Елизавета не забыла: пару раз они встречались на творческих вечерах, но поговорить наедине им больше не удалось. В одном из ее стихотворений этого времени содержится и вполне однозначный намек на то, что любить поэта она не перестает.
«Хорошо, хорошо, отойду я теперь,
крепкий узел, смеясь, разрублю.
Но, Владыка мой тёмный, навеки, поверь,
что я та же и так же люблю».
Вскоре богемная жизнь «эстетствующей элиты», которую ведёт ее супруг, Елизавете окончательно надоела: пространные речи интеллигентов казались ей пустыми и трусливыми.
Оставив Бестужевские курсы, так и не получив диплома об образовании, Елизавета уехала сначала в Германию «подлечить сердце», а потом на юг — в Анапу. Тогда же она окончательно ушла от мужа (хотя официальный развод был оформлен лишь три года спустя). Осенью 1913 года Кузьмина- Караваева родила девочку Гаяну («земную»), как завещал ей Блок от «простого мужчины».
В 1914 году Елизавета возвратилась в Петербург с «твердой решимостью не видеть Блока», но в тот же день, не успев разобрать вещи, отправилась к нему. Между поэтом и Елизаветой установились теплые отношения: они проводили в разговорах целые дни. Последняя их встреча состоялась весной 1915 года, а вскоре Блока призвали на фронт.
Елизавета писала ему письмо за письмом, но Блок сначала отвечал односложно, а потом и вовсе перестал. Однако Лизу это не смущало, она так и отправляла ему полные страсти послания:
«Вы для меня — всегдашняя радость. Пусто на душе сейчас, и вокруг, кажется, куда ни посмотришь,- никого нет, никого. <…> Милый Вы мой, такой желанный мой, ведь Вы даже, может быть, не станете читать всего этого. А я так хочу Вас, так изголодалась о Вас. <…> Любимый, любимый Вы мой: крепче всякой случайности, и радости, и тоски крепче.» (Из писем Кузьминой-Караваевой Блоку)
В 1917 году она выслала ему последнее письмо, в котором сообщила, что снова надолго покидает Петербург, отметив, что она бы «с радостью свернула с любого пути, если бы Вы этого захотели«.
Октябрьская революция застала Кузьмину-Караваеву в Анапе, где она в то время принимала живое участие в собраниях эсеров и даже была избрана городским головой. Длилось это, правда, недолго: вскоре город был захвачен белогвардейцами, и Елизавету судили. Ей грозила смертная казнь, и лишь благодаря заступничеству русских писателей ее освободили.
Председателем суда был деникинский офицер Данила Ермолаевич Скобцев, с которым у Елизаветы завязался роман, и вскоре они поженились. В 1923 году пара с тремя детьми (Гаяной и рождёнными в браке Юрием и Анастасией) эмигрировала в Париж.
Для Лизы настало тяжелое время, полное лишений и страданий. Едва оправившись от потери дочери Насти, она получила известие о гибели Блока. Горе ее было беспредельно, и она стала искать утешения в вере.
Получив развод, Елизавета приняла монашеский постриг под именем Марии. Она полностью посвятила себя благотворительности: помогала бездомным и больным, открывала общежития и школы…При этом мать Мария постоянно конфликтовала с официальной церковью, считавшей, что монахиня не должна сама ходить по неблагонадежным районам и сумасшедшим домам, вызволяя попадших в беду соотечественников.
«Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет… На страшном суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме. И только это спросят».
Судьба была к ней безжалостна: в 1936 году мать Мария узнала о смерти своей дочери Гаяны, которую сама проводила на родину.
«Сила мне дается непосильная,
Не было б ее — давно упала бы,
Тело я на камнях распластала бы,
Плакала б, чтобы
Услышал жалобы,
Чтоб слезой прожглась земля могильная». (1937 год)
С началом оккупации Франции мать Мария налаживала связь с Французским Сопротивлением, оказывала помощь тем, кто боролся против захватчиков, пыталась спасти евреев, выдавая им подложные свидетельства о крещении. В феврале 1943 года гестапо арестовало Марию и ее сына Юрия.
Юрия отправили в Бухенвальд, где он погиб, но его мать так об этом и не узнала. Ее саму переправили в концлагерь Равенсбрюк. Даже там она находила в себе силы поддерживать других узниц.
31 марта 1945 года, за неделю до освобождения заключенных солдатами Красной Армии, мать Мария погибла в газовой камере. Согласно воспоминаниям выживших, она обменялась одеждой с другой девушкой и пошла на смерть вместо нее.
