– …и ещё, Ань, ты не против, если они у нас недельку поживут?
Анна резко подняла голову от тарелки с остывающей гречкой. В глазах мелькнуло недоумение, потом — настороженность.
– Кто они?
– Ну, Олег с Наташей и их пацан. Ты их знаешь. Помнишь, мы к ним на свадьбу ездили два года назад?
– Подожди. Ты сказал недельку поживут?.. – голос дрогнул. – Когда?
Саша с ленивой уверенностью продолжал ковырять вилкой в салате, будто обсуждал прогноз погоды.
– Да сегодня вечером приедут. С поезда их заберу. Я думал, ты в курсе.
Тарелка застыла в руке. В горле пересохло.
– Ты… ты думал, я в курсе?.. – переспросила тихо, почти шепотом, но с таким накалом, что даже их годовалый сын Захар, до этого счастливо жующий печеньку, вдруг заинтересовался — что за странная тишина повисла в комнате?
– Ну, я же говорил, что у них ремонт! – махнул рукой Саша. – Где им ещё жить? С гостиницей дорого, у родителей места нет… А у нас — целая комната свободна.
Анна встала.
– Это не комната, Саш. Это — детская. Где Захар спит! Где я ночью к нему по сто раз встаю! Ты… ты хоть представляешь, ЧТО ты сделал?!
Саша пожал плечами:
– Да чего ты так завелась? Люди — не чужие. Поможем. Подвинемся чуть-чуть. Ты же у меня добрая.
Добрая?!
Голова загудела от переполняющих эмоций. Секунда — и в груди уже кипит гнев, скребётся обида. А в голове — только одно: он даже не подумал спросить. Просто поставил перед фактом. Как будто я тут не живу. Как будто я — не жена, не мать его ребёнка… а просто кто-то на подхвате.
– И ты даже не удосужился меня предупредить? Ни за день, ни за два? – Анна еле сдерживала дрожь. – А если бы я была с температурой? Или Захар? А если бы я просто хотела… отдохнуть, понимаешь?! ОТДОХНУТЬ!
Он фыркнул.
– Ты же в декрете. Что тебе мешает? Дом, ты, ребёнок – всё в порядке. Справишься.
Всё. Она его ударит. Прямо сейчас, ложкой по лбу. Или тарелкой. Или сковородой. А лучше — чемоданом с вещами, и к поезду.
Анна глубоко вдохнула. Потом — ещё раз.
– Саша. Это неуважение. Это плевок мне в лицо. И в личное пространство. Ты даже не спросил. Просто… привозишь людей!
– Да чего ты… Не истери. Я же не чужих тебе тащу! Это мои родственники. Всё, хватит. Раздула из мухи слона.
Он встал, бросив салфетку на стол. Захар захныкал от напряжённой атмосферы.
Анна взяла сына на руки. В груди всё сжалось. Хотелось кричать, плакать, хлопать дверьми… Но она просто молча развернулась и пошла в спальню.
Он даже не понимает, что сделал. А может, и понимает. Просто ему — плевать.
Вечер растянулся, как жевательная резинка — липкий, затянутый, противный.
Анна носилась по квартире на грани нервного срыва. Пылесос, тряпка, скомканные подгузники, пятна от яблочного пюре на полу — всё раздражало до невозможности. Она не готова. Ни морально, ни физически. И самое обидное — её даже не спросили, хочет ли она гостей.
– Мамочка, пойдём спать? – Захар зевнул и потянулся к ней, кулачки растирая глаза.
– Скоро, зайчик, скоро… Только постельку поменяю.
Она бросила взгляд в сторону «гостевой» комнаты — той самой, где стояла кроватка сына, и где теперь расстилались свежие простыни для Сашиных родственников. Людей, которым «деваться некуда». А её собственному ребёнку — деваться куда?
Саша с шумом вошёл в квартиру чуть позже девяти.
– Ну вот мы и приехали! – радостно объявил он, как будто в цирк билеты выиграл.
В прихожую ввалились двое взрослых и мальчишка лет пяти — крепкий, шумный, с машинкой в руке. Наташа, худая, с выражением вечной усталости, сразу же скинула куртку и громко сказала:
– Ой, как хорошо у вас тепло! Мы чуть в поезде не замёрзли! А где умыться можно?
– Прямо налево, – с натянутой улыбкой ответила Анна.
Олег — высокий, с пивным животом и запахом табака — ткнул Сашу в бок:
– Ну ты молодец, брат! Подстраховал! А то у мамки там бардак, мы бы с Натахой не влезли…
У мамки не влезли — так к невестке влезли. Замечательно.
Анна машинально кивала, а в голове – гудело. Чайник поставлен, кружки достаны, тарелки разложены. Всё — на автомате.
– А у нас, представляешь, в квартире весь потолок протёк! – Наташа уже вовсю жевала булочку. – Ужас просто. Ну, хорошо, что вы нас приютили. Аня, а у вас с горячей водой нормально?
– Нормально, – выдавила из себя Анна, мысленно считая: полотенец три, постель две, завтрака нет… а холодильник – почти пуст.
Саша был доволен. Поставил сумки, сел, закинул ногу на ногу. Хозяин.
– Ну, вот! Устроились! Сейчас в карты зарубимся!
– Аня, – Наташа хлопнула себя по лбу. – А у тебя шампуня не найдётся? Я свой забыла, и крем ещё. Ну и фен, наверное, если не сложно.
– Конечно, найдётся, – кивнула Анна. – Всё найдётся. У меня ж всё под рукой. Как же иначе?
Она повернулась и пошла в ванную. Дверь за ней захлопнулась громко. Пожалуй, слишком.
А чего они хотели? Чтобы я ещё и обрадовалась?
В зеркале отражалось уставшее лицо с тенью синяков под глазами. Анна смотрела в него, будто впервые.
Я устала. Я не живу — я кому-то служу. Без права голоса. Без уважения. Без элементарного… понимания.
За дверью раздавался смех, возня, чавканье, машинка врезалась в ножки стула. Кто-то крикнул «Налей мне чаю!», кто-то — «Где пульт?».
А внутри Анны что-то начало тихо ломаться.
На третий день началось настоящее испытание.
Олег громко храпел ночами. Захар просыпался от каждого «хрр-пф-фу», начинал плакать, и Анна, укачивая его в обнимку с подушкой, тихо ненавидела весь белый свет. Вечером Наташа вслух сокрушалась:
– Не понимаю, как вы тут справляетесь! Такой малыш — и без помощи!
Анна стирала его пелёнки, мыла за ними посуду и подавала тёплые одеяла. Потому что чужие не могут влезть, а она — может. Ей ведь не сложно. Она же «добрая». Ей же «в декрете делать нечего».
– А у вас яиц не найдётся? – бросил утром Олег, когда она только открыла глаза. – Яичницу бы. Я вот без яичницы не человек.
– У нас вообще-то яйца — Захару на завтрак, – буркнула она, на автомате натягивая халат.
– Ну, одно-то можно подрезать? – усмехнулся он, почесывая живот.
Анна не ответила. Просто прошла мимо.
А днём Наташа уселась на кухне с телефоном и выдала:
– Аня, ты уж прости, но у тебя полы какие-то липкие. И воздух — будто влажный… Вы что, окна не открываете?
– Конечно, – отозвалась Анна через зубы. – Просто мы тут ещё спим, едим, стираем, по ночам по трое в одной комнате дышим. Бывает, да.
– А-а… – Наташа нахмурилась. – А ты чего раздражённая такая?
А ты чего такая… назойливая? Наглая? Без такта? Без совести?
Вечером, когда Захар уснул, Анна попыталась просто лечь. Просто — упасть и исчезнуть. Но не вышло. Через стенку, как назло, зазвенел голос Саши:
– Ну чего ты опять не в духе? Не нравится мне твой тон.
– Мой тон? – Анна медленно встала. – Ты серьёзно сейчас?
– Я просто говорю. Люди нам благодарны, а ты ходишь как пороховая бочка!
– А знаешь, почему я такая? – Она вышла в коридор и повернулась к нему лицом. Голос дрожал, но был чётким. – Потому что я – не гостиница. И не горничная. И не кухарка. И уж точно не фон для твоей доброты. Ты позвал их — ты и ублажай!
– Ну хватит, Аня… Что ты устроила? Я же хотел как лучше! Не на поминки же позвал!
– Нет, конечно, не на поминки. Хотя, знаешь, иногда я чувствую, будто в этой квартире уже похоронили уважение. Ко мне. К моему слову. К моему праву на хоть что-то!
Саша нахмурился, но отступил.
– Ну, они же скоро уедут…
– Не скоро. И не уедут. Пока им удобно. Пока им комфортно. А мне — не удобно. И не комфортно. Мне плохо, Саша. Ты слышишь?
Сзади скрипнула дверь. В коридор заглянула Наташа — с маской на лице и полотенцем на голове.
– Всё в порядке?
Анна обернулась.
– Нет. Не в порядке. Знаешь, Наташа… – голос сорвался, но Анна его удержала. – Завтра вы собираетесь. Всё. Я больше не могу. У нас не гостиница, ни пансионат. У нас — семья. И я устала быть последней в этой семье.
Наташа моргнула.
– Ну ты чего, Ань…
– До свидания, Наташа, – твёрдо произнесла Анна. – Завтра — поезд. Пожалуйста.
Утро наступило холодное и сухое, несмотря на плюсовую температуру за окном.
Анна проснулась раньше всех. На кухне стояла тишина, только холодильник гудел, как сердитая пчела. Она налила себе кофе — впервые за несколько дней — и села за стол. Медленно, спокойно. Без спешки, без беготни.
Это было её утро. Она вернула себе хотя бы его.
– Доброе… – в кухню робко заглянула Наташа. – Слушай, мы… поговорили. Мы уедем. Сегодня. Саша тоже сказал, что так будет лучше.
Анна молча кивнула.
– Не обижайся, ладно? Мы ведь не хотели ничего плохого.
– А вышло — как вышло, – тихо ответила она. – Просто в следующий раз… пусть кто-то сначала спросит, прежде чем решает за других.
Наташа виновато потупилась. Вид у неё был, как у школьницы на выговоре. Не ожидала. Не от Ани. Не от той, что всегда улыбается и стелит постель даже под чужую наглость.
– Поезд в шесть вечера, – добавила Наташа и вышла, оставив чашку недопитого чая.
Вещи собирались быстро. Мальчишка бегал по коридору, то и дело наступая на мягкую игрушку Захара, от чего Анна вздрагивала, но молчала. Она больше не ругалась. Просто — смотрела. Видела всё. И — наконец-то — понимала.
Саша появился ближе к обеду. Лицо понурое, руки в карманах.
– Ну, ты, конечно, вчера дала… – буркнул он. – Натаха обиделась. Говорит, не ожидала.
– А я ожидала? – перебила его Анна. – Я ожидала, что ты приведёшь гостей, не спросив меня? Что ты посчитаешь нормой — переступить через моё право на покой? Через заботу о сыне? Через меня саму?
Он молчал. Это было новым.
– Саша, у нас маленький ребёнок. У меня – бессонные ночи, больная спина, постоянная тревога. Ты хоть раз спросил, как я? Нет. Ты просто решил — что тебе можно, а я как-нибудь справлюсь. Прогнусь, подстроюсь, обойдусь.
– Ну, я… думал, ты поймёшь. Они же семья…
– А я – кто? – её голос был тихим. – Посторонняя?
Саша опустил глаза.
– Нет… Не посторонняя.
– Тогда учись быть рядом. Не телом, не сумками — вниманием. Разговаривай со мной. Слушай. Спрашивай. Считайся. Потому что в следующий раз, если ты ещё раз решишь за нас обоих — гостей тебе придётся встречать в новой квартире. Одному.
Он молча кивнул. Без споров. Без попытки «объяснить». Просто — понял.
Они уехали в шесть, как и обещали. Анна не вышла провожать — мыла ванную. Потом — игрушки. Потом — себя. Долго, с горячей водой, шампунем и новым кремом. В первый раз за несколько дней она выдохнула — глубоко, по-настоящему.
Саша вечером пришёл с готовым ужином в пакете и без привычного выражения «ну чего опять». Он молча расставил тарелки и впервые за долгое время сказал:
– Спасибо тебе.
– За что?
– За то, что остановила меня. Я реально… не видел, как тебе тяжело. Прости.
Она молча кивнула. Прости — это хорошо. Но лучше — не повторяй.
Захар ел творожок и счастливо лепетал, глядя на родителей. Он не понимал ни конфликтов, ни эмоций. Но чувствовал: мама снова улыбается — значит, всё будет хорошо.
А ведь это и было главное.
