«Мы продаём твой деревенский дом. Оценщик приедет завтра»
Голос свекрови прозвучал как удар хлыста. Пальцы сами собой сжались в кулаки, ногти впились в ладони, но я даже этого не почувствовала.
— Что… что вы сказали? — выдавила я из себя, надеясь, что ослышалась.
Валентина Семёновна невозмутимо поправила шёлковый шарфик на плечах и повторила, будто объявляла меню на обед:
— Твой старый дом мы решили продать. Завтра утром приедет специалист для оценки.
В ушах зазвенело. Комната поплыла перед глазами. Этот дом — последний осколок моего детства, место, где ещё жили бабушки и дедушки — они захотели его продать? Как они посмели?
Дом, где жило счастье
Деревня. Всего тридцать домов, затерянных среди холмов и дубовых рощ. Каждое лето с шести до шестнадцати я приезжала сюда к бабушке с дедом. Их старый деревянный дом с резными наличниками и скрипучим крыльцом был для меня целой вселенной.
Помню, как бабушка пекла пироги с черникой, и весь дом наполнялся сладким ароматом. Как дед учил меня различать травы: «Вот это зверобой — от ста болезней, а это душица — для спокойствия». Как мы сидели вечерами на террасе, и он рассказывал сказки, а в огороде стрекотали кузнечики.
Когда деда не стало пять лет назад, дом перешёл мне. Я редко там бывала — работа, своя семья в городе, — но мысль, что он ждёт меня, согревала душу. Все вещи остались на своих местах: бабушкина швейная машинка, дедушкины книги в потрёпанных переплётах, даже мои детские рисунки на стенах.
Змеиное предложение
— Леночка, мне нужно с тобой поговорить, — месяц назад завела разговор свекровь, разливая по фарфоровым чашкам ароматный чай с жасмином.
Валентина Семёновна всегда умела создавать уют — мягкий свет лампы, идеально выглаженная скатерть, изящные жесты. В тот вечер она казалась особенно милой.
— Ты знаешь, все мои подруги летом уезжают на дачи, — вздохнула она, — а я вот в городе томлюсь. Разреши мне пожить в твоём доме в деревне? Я приведу всё в порядок, цветы посажу…
Я заколебалась. В доме осталось столько личного — бабушкины письма, дедушкин охотничий журнал, наши семейные альбомы…
— Не волнуйся, — улыбнулась свекровь, — я всё сохраню. Тебе же некогда там заниматься, а дом без присмотра — это ведь ответственность.
Её слова звучали так разумно, что я, скрепя сердце, согласилась. Мы с Сергеем как раз собирались в долгожданный отпуск.
Тревожные звоночки
Первые дни всё шло хорошо. Валентина Семёновна присылала фотографии: вот она пропалывает грядки, вот красит скамейку, вот развешивает новые занавески.
Но через неделю сообщения прекратились. Когда я попыталась дозвониться, трубку никто не брал.
— Не переживай, — отмахивался Сергей, лениво потягиваясь на шезлонге у бассейна, — мама просто занята. Ты же знаешь, как она увлекается садоводством.
Но что-то грызло меня изнутри. В ночь перед отъездом мне приснился кошмар: свекровь выносит из дома бабушкины вещи и бросает их в костёр. Я проснулась в холодном поту.
— Серёж, давай вернёмся пораньше, — попросила я утром.
Он нахмурился, но согласился.
Предательство
Дорога до деревни заняла четыре часа. С каждым километром тревога сжимала меня всё сильнее.
Когда мы свернули на знакомую улицу, я ахнула — перед домом стоял новенький яркий щит «Продаётся».
Я выскочила из машины раньше, чем Сергей успел заглушить двигатель. Дверь была не заперта.
То, что я увидела внутри, повергло меня в шок. Бабушкины вышивки исчезли со стен. Дедова трубка и охотничий нож пропали с полки. Даже семейные фотографии в резных рамках куда-то делись!
— Что происходит?! — мой крик разнёсся по пустому дому.
Из кухни вышла Валентина Семёновна в новом брендовом костюме и с маникюром, который явно делали в салоне.
— О, вы уже приехали! — улыбнулась она, будто ничего не случилось. — Я как раз хотела позвонить. Завтра приедет оценщик, мы…
— МЫ?! — голос мой дрожал от ярости. — Кто это — МЫ?!
Свекровь смутилась, но быстро взяла себя в руки:
— Леночка, не драматизируй. Дом старый, тебе не нужен. Я нашла прекрасных покупателей — пара из Москвы готова дать хорошие деньги.
Я трясущимися руками достала телефон:
— Сейчас же вызови сюда тех, кто унёс мои вещи. Или я звоню в полицию.
Битва за память
Оказалось, свекровь не просто вывезла вещи в сарай. Бабушкины кружева и дедушкины книги она отдала «на временное хранение» какой-то своей подруге-антиквару.
Три дня потребовалось, чтобы всё вернуть. Особенно когда выяснилось, что дедушкин охотничий нож 1937 года выпуска, это антиквар и его уже успели продать.
— Да что ты раздухарилась из-за какого-то старого ножика! — кричал Сергей, когда мы остались одни. — Мама хотела как лучше!
— Как лучше для КОГО?! — рыдала я. — Она даже не спросила меня! Она украла мои вещи!
Спор длился всю ночь. Лишь под утро, когда я в ярости собрала чемодан и заявила, что подаю на развод, Сергей осекся.
— Хорошо, — он провёл рукой по лицу. — Давай… давай разберёмся.
Прозрение
На следующий день я отвела Сергея в дедушкин кабинет. Взяла с полки потрёпанный томик Пушкина.
— Видишь эту надпись? «Леночке на память. 12.06.2005». Это последний подарок деда перед… перед тем как он ушел.
Я открыла книгу на закладке — засушенный клевер.
— Он собирал их со мной на лугу. Говорил, это на счастье.
Сергей молча взял книгу, перелистал страницы. Потом неожиданно обнял меня:
— Прости. Я… я не понимал.
Хрупкий мир
На Новый год Валентина Семёновна принесла официальные извинения. Говорит, хотела помочь, но перестаралась. Я кивнула, но ключи больше не доверяю.
Теперь каждые выходные я приезжаю в деревню. Восстанавливаю дом по крупицам. Сергей помогает — недавно починил крыльцо.
Вчера вечером мы сидели на этом самом крыльце. Я пила чай из бабушкиной кружки с незабудками. Сергей осторожно спросил:
— Может, правда продадим? Вложим деньги в…
Я просто посмотрела на него. Он вздохнул и потянулся за печеньем.
Ветер шевелил листья старой берёзы, которую сажал ещё мой прадед. Где-то в траве стрекотали кузнечики. И мне показалось, что из глубины дома донёсся знакомый скрип кресла-качалки…
Нет. Этот дом не продаётся. Потому что дома не продают. Дома — хранят.
Прошло полгода. Валентина Семёновна теперь осторожно интересуется, не нужно ли помочь с ремонтом, но о продаже не заикается. Сергей в выходные часто ездит со мной в деревню — говорит, ему нравится тишина.
А я… я научилась печь бабушкины пироги. Разобрала дедушкины книги. И каждый вечер, когда зажигаю на террасе старую керосиновую лампу, мне кажется, они где-то рядом. Им тоже нравится, что дом живёт.
И пусть крыша по-прежнему течёт, а полы скрипят — это МОЙ скрип. Моя память. Моя крепость.
И ничьи корыстные планы не заставят меня сдаться.
