Тишина в квартире казалась особенно громкой в тот вечер. Воздух ещё хранил едва уловимый шлейф отцовского одеколона, хотя его не было с нами уже больше недели. Я наблюдала, как мама бесцельно перебирает старые снимки, время от времени прикладывая к глазам краешек носового платка. Её руки, когда-то такие ловкие и уверенные, теперь выглядели хрупкими и беззащитными.
— Марина, может, заварим чай? — спросила она, поднимая на меня взгляд, в котором читалась не только скорбь, но и какая-то тревожная неуверенность.
Я молча кивнула. Чай — единственное, что оставалось нам в эти дни. Кухня встретила нас привычным скрипом половиц. Сколько себя помню, этот звук всегда сопровождал наши семейные вечера. Теперь же он казался особенно одиноким.
— Как думаешь, Денис приедет? — мама расставляла чашки, стараясь не встречаться со мной взглядом.
О старшем брате мы говорили редко. В последний раз он заходил в родительский дом почти год назад — и то на пару часов, словно отмечаясь.
— Должен приехать, — я пожала плечами. — Всё-таки папины… ну, ты понимаешь.
Мама сжала губы. Сорок дней — святая дата, даже для такого «занятого» сына, как мой брат. Я не стала озвучивать свои мысли. Её сердце и так было разбито.
Резкий звонок в дверь прервал тягостное молчание. Звук прозвучал резко, почти угрожающе. Мама вздрогнула, расплескав воду мимо чашки.
— Я открою, — сказала я, сжимая её плечо.
За дверью стоял Денис. Мой брат, которого с каждой редкой встречей я узнавала всё меньше. Высокий, ухоженный, с дорогими часами на запястье и холодным, чужим выражением лица. От мальчишки, с которым мы когда-то строили шалаши из одеял, не осталось и следа.
— Привет, сестрёнка, — он шагнул в прихожую, даже не попытавшись обнять меня. — Как мать?
— Держится, — коротко ответила я. — Хотя тебя это вряд ли волнует.
Он сбросил дорогое пальто на вешалку с таким видом, будто зашёл не в дом, где вырос, а в случайную гостиницу.
— Не начинай, — поморщился он. — Я приехал не для ссор.
В его глазах мелькнуло что-то деловое. Слишком деловое для сына, навестившего овдовевшую мать. И тогда я почувствовала — беда действительно пришла вместе с ним.
Мама выглянула из кухни. Её лицо на мгновение озарилось — так бывает только у матерей, которые любят своих детей, даже самых безнадёжных.
— Дениска!
Она раскрыла объятия, и брат неохотно, будто из вежливости, обнял её, похлопав по спине. Этот жест — снисходительный, формальный — словно говорил: «Хватит, мам, у меня дела». В горле запершило от горечи.
— Проходи на кухню, сынок. Я как раз чай наливаю.
Мама засуетилась, доставая из серванта праздничную чашку — ту самую, которую берегли для особых случаев. Денис прошёл за ней. Я же задержалась в коридоре, чувствуя, как внутри нарастает тревога. Его приезд… в нём было что-то не то. Не скорбь привела его сюда. Что-то другое.
Когда я вошла на кухню, брат уже сидел, закинув ногу на ногу, и постукивал пальцами по столу. Мать хлопотала вокруг, украдкой смахивая слёзы.
— Ты совсем не изменился, Дениска, — приговаривала она. — Вылитый отец в молодости.
Брат рассеянно кивал, то и дело поглядывая на часы. Я молча села напротив, разглядывая человека, с которым когда-то делила детские секреты. Чужого человека.
— Мам, нам нужно поговорить, — наконец произнёс он, отодвигая нетронутую чашку.
И я поняла — началось.
— Мам, нужно решить вопрос с наследством, — Денис сказал это так буднично, словно речь шла о планах на выходные, а не о вещах отца, которого ещё не успели как следует оплакать.
Я резко выпрямилась. Так вот зачем он приехал. Даже сорока дней не выждал. Мама вздрогнула, опустив глаза в тапочки.
— Денис, может, не сейчас? — голос её дрогнул. — Ещё и месяца не прошло…
— А когда, мама? — он откинулся на спинку стула. — У меня работа, проекты. Я специально выкроил время, чтобы решить всё сразу. Зачем тянуть?
«Выкроил время» — эти слова резанули, как лезвие. Я провела у папиной постели последние дни, держала его за руку, когда он уходил. А где был мой брат? Выкраивал минуты между встречами?
— И что именно ты хочешь решить? — спросила я, стараясь говорить ровно.
Денис посмотрел на меня так, будто только сейчас заметил моё присутствие.
— Квартиру, Маринка, — он усмехнулся. — Эту квартиру. Отец всегда говорил, что оставит её мне.
Мама вскинула голову:
— Что? Он никогда…
— Говорил, мама, — перебил он. — Просто не при тебе. Мужской разговор, понимаешь? Отец хотел, чтобы именно я, как старший сын, унаследовал это жильё.
В его голосе появились льстивые нотки. Я знала этот тон — так он говорил, когда выпрашивал у родителей деньги на очередную «гениальную» идею.
— Где и когда он тебе это сказал? — я скрестила руки. — В один из тех редких визитов, когда ты удостаивал его своим вниманием?
— Марина! — одёрнула меня мама.
Брат поморщился, будто от головной боли.
— Не устраивай истерик, сестрёнка. Это было решено давно. И потом, — он развёл руками, — что ты предлагаешь? Маме одной в трёх комнатах? Продадим, купим ей однокомнатную поближе к тебе, а остальное…
— Поделим? — я не сдержала горькой усмешки. — Или заберёшь себе?
— Ты здесь не прописана, между прочим, — отрезал он. — А я — да. И я не собираюсь это обсуждать. Мама знает, чего хотел отец.
Он повернулся к ней, и в его взгляде появилось что-то умоляющее, почти детское. Актёр. Хороший актёр.
— Ведь так, мам? Ты же помнишь, что папа говорил?
Я видела, как мама заколебалась. В свои семьдесят она оставалась всё той же — готовой на всё ради мира в семье, ради счастья детей. Даже если счастье одного строилось на горе другого.
— Дениска, я не помню, чтобы отец…
— Конечно, не помнишь, — он резко перебил её, и голос вновь стал жёстким. — Вы с отцом мало о чём говорили в последние годы. А мы с ним — мужчина с мужчиной — обсуждали всё начистоту.
Я не выдержала:
— Ты серьёзно? Ты, который даже не приехал, когда отцу стало плохо? Который не появился, когда его забирала скорая? Который…
— Хватит! — Денис ударил ладонью по столу, заставив чашки подпрыгнуть. — Я не обязан отчитываться! Я работал, зарабатывал, пока ты играла в идеальную дочь!
— Играла? — в глазах запершило от слёз. — Называешь игрой смену памперсов отцу, когда он уже не мог встать? Кормление его с ложки? Это, по-твоему, игра?
Мама вдруг всхлипнула, закрыв лицо руками.
— Дети, перестаньте, умоляю… Отец бы не хотел…
— Вот именно, — подхватил Денис. — Отец хотел бы справедливости. А справедливость — это отдать квартиру мне. Я старший сын, продолжатель рода. Таков порядок.
— Какой, к чёрту, порядок? — я уже не сдерживалась. — Может, ещё право первой ночи потребуешь?
— Марина! — воскликнула мама.
— Прости, — я сделала глубокий вдох. — Но я не понимаю, с чего он заявляет права на квартиру, в которой годами не появлялся? В которой вы с папой прожили всю жизнь? В которой я помогала вам, когда он болел?
Брат смерил меня презрительным взглядом.
— А, так вот в чём дело! Ты считаешь, что раз помогала, то заслужила квартиру? Типичный расчёт.
От несправедливости этих слов у меня перехватило дыхание. Но мама вдруг выпрямилась и посмотрела на сына с странной смесью жалости и разочарования.
— Не надо, Дениска. Не говори того, о чём пожалеешь.
Он пожал плечами.
— Я просто констатирую факты. Отец хотел, чтобы квартира досталась мне. Он говорил мне об этом. Не раз.
— Где же документы? — я не сдавалась. — Где завещание?
Денис постучал пальцами по столу.
— Оно должно быть здесь. В папиных вещах. Он говорил, что всё оформит.
— Тогда будем искать, — я решительно поднялась. — Если есть завещание — будет по закону. Если нет — тем более по закону. А закон на стороне мамы, а не твоей.
Брат тоже встал, нависая надо мной.
— Отлично. Ищем. Только не обманывайся, Маринка — отец был мудрым человеком и всё предусмотрел.
В его голосе звучала такая уверенность, что у меня на миг закралось сомнение. А вдруг он не врёт? Вдруг папа действительно решил оставить всё ему? Эта мысль царапнула, как заноза. Но я тут же отогнала её. Нет. Не мог он так поступить.
— Дети… — мама беспомощно смотрела на нас, словно не узнавая. В её глазах стояли слёзы.
Следующие два часа превратились в хаос. Денис методично перерывал отцовский стол, выбрасывая содержимое на пол. Старые письма, квитанции, фотографии — всё летело, как осенние листья. Я наблюдала за этим, прислонившись к косяку.
— Может, аккуратнее? — не выдержала я. — Это же папины вещи.
Брат даже не обернулся.
— Не мешай. Лучше помоги искать.
— Что именно? Несуществующее завещание?
Он резко развернулся, и я увидела, как у него дёргается жилка на виске — верный признак ярости.
— Оно существует! — выкрикнул он. — Должно быть! Отец обещал!
Впервые за вечер его маска треснула, обнажив что-то отчаянное, почти детское. Я вдруг вспомнила, как в детстве он кричал, когда ему не покупали игрушку: «Папа обещал!». Это было и грустно, и смешно.
Мама появилась в дверях с чашкой чая.
— Дети, может, отдохнёте? Уже поздно…
— Нет времени! — отрезал Денис. — Где папа хранил документы? В сейфе? У него был сейф?
Мама вздохнула.
— Какой сейф? Он был учителем, а не банкиром.
— Тогда где?! — он лихорадочно оглядывался. — Он должен был где-то оставить бумаги!
— В комоде, — тихо сказала мама. — Верхний ящик, под бельём. Там папка с документами.
Денис рванул в спальню, а я поспешила за ним, опасаясь, что он перевернёт всё там. Комод — мамина святыня. Там хранились самые дорогие вещи: свадебное фото, засушенный цветок с первого свидания, крестильная рубашка Дениса…
К удивлению, брат действовал аккуратно. Его руки, всегда такие уверенные, теперь слегка дрожали, когда он доставал потрёпанную папку, перевязанную бечёвкой.
— Вот, — он торжествующе поднял её. — Сейчас всё прояснится!
Мы вернулись на кухню. Брат разложил бумаги на столе, жадно вчитываясь. Свидетельства, военный билет, полисы… Его лицо вытягивалось.
— Здесь должно быть завещание, — бормотал он. — Должно!
— Дениска, — мама робко коснулась его плеча. — Может, его и нет? Может, отец не успел…
— Нет! — он отшатнулся. — Он обещал мне! Обещал!
В этот момент мне стало его почти жаль. Почти. Вспомнились бессонные ночи у папиной постели, его угасающий взгляд, мамины слёзы… И Денис, который не нашёл времени даже позвонить.
— Марина, — вдруг сказала мама. — Думаю, нам пора показать документы.
В её голосе появилась твёрдость. Брат поднял голову.
— Какие ещё документы?
Мама кивнула мне, и я подошла к серванту, где лежала шкатулка с её бижутерией. Там, среди брошек, был конверт. Я достала его и протянула маме.
— Что это? — нахмурился Денис.
Мама медленно раскрыла конверт.
— Твой отец знал, что ты придёшь за квартирой, сынок. Он знал тебя лучше, чем ты думаешь.
Она протянула ему лист с печатью.
— Что это? — повторил он, уже с тревогой.
— Договор дарения, — тихо сказала мама. — Отец переписал квартиру на Марину три года назад. Когда вы виделись в последний раз.
Брат побледнел. Он схватил бумагу, впился в неё глазами.
— Это подделка! — выдохнул он. — Не может быть!
— Это правда, — мама смотрела на него твёрдо. — Квартира принадлежит Марине. Твой отец знал, что ты придёшь за ней, но он также знал, что ты промотаешь её, как и все деньги, которые он тебе давал.
Я сделала шаг вперёд:
— Хотел оставить меня ни с чем? Жаль, но квартира всегда была моей.
Денис побелел.
Он смотрел на документ, словно на приговор. Потом перевёл взгляд на меня. В глазах — ярость и недоверие.
— Ты всё подстроила, — прошипел он. — Уговорила отца, пока он был слаб. Воспользовалась им!
— Дениска! — голос мамы дрогнул. — Как ты можешь?
Но он уже не слушал. Смял бумагу и швырнул на стол.
— Ну и подавись своей квартирой! И не приходи потом ко мне за помощью!
Он рванул к выходу, задев сервант. Хрустальная ваза — папин подарок маме на юбилей — упала и разбилась. Денис даже не оглянулся.
— Сынок! — крикнула мама ему вслед.
Дверь захлопнулась так, что задрожали стены.
Мы с мамой остались среди осколков — и вазы, и наших надежд на то, что семья сохранится. Я присела, собирая острые куски.
— Оставь, — мама тронула моё плечо. — Завтра уберём.
Мы молча сидели, глядя в стену. Я знала, о чём она думает — о том, что её дети окончательно рассорились. О том, что она теперь одна. О том, что даже в такой момент не смогла нас объединить.
— Я не просила папу переписывать квартиру, — наконец сказала я. — Ты же знаешь.
Мама кивнула.
— Знаю. Это было его решение. Он боялся, что Денис… — она замолчала, не договаривая очевидного.
Дни шли. Брат пропал. Не звонил, не приезжал. Мама по привычке накрывала на троих, потом со вздохом убирала лишнюю тарелку.
А потом, ровно через месяц, он появился.
Я открыла дверь и замерла. Передо мной стоял он — осунувшийся, с тёмными кругами под глазами, без намёка на прежнюю лощёность.
— Можно? — хрипло спросил он.
Я молча отступила. В прихожей он неловко переминался, не решаясь пройти дальше.
— Мама дома?
Я кивнула.
— Спит. Ей прописали снотворное.
Он сглотнул.
— Как она?
— А ты как думаешь? — слова вырвались сами. — Её сын хлопнул дверью и пропал на месяц.
Денис опустил голову.
— Я облажался, да? По полной.
Я промолчала. Он потёр лицо, вдруг став похожим на отца — уставшего, измотанного.
— Марин, я… — он запнулся. — Не знаю, как сказать.
— Говори прямо.
— Я был неправ. Насчёт квартиры. Насчёт всего.
Эти слова повисли между нами чем-то огромным. Я смотрела на него — и видела не уверенного мужчину, а растерянного мальчишку, каким он был когда-то.
— Зачем ты пришёл, Денис?
Он поднял на меня глаза — такие же, как у отца. И такие же усталые.
— Попросить прощения. У тебя. У мамы. Я… не должен был исчезать. Требовать то, чего не заслуживаю.
Я молчала. Слишком многое нас разделяло.
— На кухне есть чай, — наконец сказала я. — Будешь?
Это было не прощение. Но первый шаг.
Позже, когда мама проснулась и со слезами обняла сына, мы долго сидели втроём. Говорили — тихо, сбивчиво. О папе. О прошлом. О том, каким он был.
— Я продам квартиру, — сказала я. — И треть будет твоей, Денис.
Он покачал головой.
— Не надо.
— Надо, — твёрдо сказала я. — Но при одном условии.
— Каком?
— Ты будешь приезжать к маме. Каждую неделю. Не ради денег — ради неё.
Он молча кивнул. И в его глазах я увидела то, чего раньше не замечала — понимание. Брат наконец осознал, что самое ценное наследство — не стены, а то, что внутри. Умение прощать. Признавать ошибки. Любить.
Мама смотрела на нас — своих взрослых детей — и в её глазах светилась робкая надежда. Надежда на то, что не всё потеряно. Что наша семья, наше главное наследие, устоит.
И я знала, что отец, где бы он ни был, одобрил бы наш выбор.
