Олег проснулся от будильника в половине седьмого. Рядом пустота — Марина уже встала, наверняка на кухне с ноутбуком. Работа начиналась у неё в девять, но она любила «войти в ритм» заранее.
Он лежал, глядя в потолок. Ещё один день. Ещё одно утро, когда они будут ходить по квартире, старательно не пересекаясь. Как соседи в коммуналке.
— Папа, вставай! — пятилетняя Настя заглянула в спальню. — Мама сказала, ты меня в садик отведёшь.
— Иду, солнышко.
На кухне Марина сидела спиной к двери. Печатала что-то, не оборачиваясь. Олег налил себе кофе из кофеварки — она уже сделала, спасибо хоть на этом.
— Доброе утро, — сказал он машинально.
— Утро, — ответила она, не отрываясь от экрана.
Настя болтала про садик, про подружку Варю, про то, что вчера Петька из группы съел пластилин. Олег кивал, поддакивал. Марина молчала.
Шесть лет брака. Дочь, ипотека, совместный быт. Всё как у людей. Только людьми они давно перестали быть друг для друга.
— Слушай, а вы с Маринкой как? — спросил Димка, передавая ключ на «семнадцать».
Суббота, гараж, старая «девятка» Димки, которую они чинили уже третий месяц. Мужское убежище от семейной рутины.
— Нормально, — буркнул Олег, залезая под капот.
— Да ладно заливать. По тебе же видно.
Олег выпрямился, вытер руки ветошью.
— А что видно?
— Что кислый ты как прокисшее молоко. Когда последний раз трахались-то?
— Не твоё дело.
— Ну извини. Просто… Мы с Ленкой тоже через это проходили. Знаешь, после Мишки родов. Год почти не прикасались друг к другу.
Олег усмехнулся. Год. Если бы.
— У нас два года уже.
Димка присвистнул.
— Ни фига себе. А разговариваете хоть?
Разговаривали. «Настю забрал?», «За коммуналку заплатила», «Молоко купи». Функциональные фразы. Обмен информацией. Когда последний раз говорили по-настоящему? Олег попытался вспомнить и не смог.
— Не то что не люблю, — сказал он вдруг. — Я не знаю, кто она.
Вечером Марина задержалась. Опять. Митинг, потом обсуждение проекта, потом корпоратив по случаю дня рождения коллеги. Писала в семь: «Не ждите с ужином».
Олег кормил Настю макаронами с сосисками — дочкино любимое. Потом мультики, потом ванна, потом укладывание.
— Папа, а почему мама всегда грустная? — спросила Настя, устраиваясь под одеялом.
— Она не грустная, солнышко. Просто устаёт на работе.
— А почему ты грустный?
— Я тоже устаю.
— А почему вы не обнимаетесь? Варины родители всегда обнимаются.
Олег поцеловал дочку в лоб.
— Спи давай. Завтра в зоопарк пойдём.
— Мама тоже пойдёт?
— Посмотрим.
Вышел из детской, прикрыл дверь. В гостиной включил телевизор — какой-то сериал, не важно какой. Просто фон, чтобы не слышать тишину.
Марина пришла в одиннадцать. Пьяная не была, но весёлая. Глаза блестят, улыбается. Дома такой её не видел уже… даже не вспомнить.
— Настя спит? — спросила, снимая туфли.
— Давно.
— Хорошо.
Прошла на кухню, налила воды. Олег смотрел на неё из дверного проёма. Красивая женщина. Чужая.
— Есть будешь?
— Нет, мы в ресторане сидели.
«Мы». Она и её коллеги. Её настоящая жизнь, где есть смех, разговоры, эмоции. Всё, чего нет дома.
— Я спать, — сказала Марина, проходя мимо.
Остановилась в дверях спальни, обернулась.
— Ты идёшь?
Формальный вопрос. Они спали в одной кровати, но по разные стороны. Невидимая стена посередине.
— Попозже.
Кивнула, ушла. Через десять минут из спальни донёсся мерный храп. Уснула. Или притворяется.
Олег вспомнил тот вечер полгода назад. Они поссорились из-за ерунды — не помнит даже из-за чего. Он вспылил, швырнул телефон. Не в неё — в стену. Но грохот был такой, что Настя проснулась, заплакала.
Марина тогда посмотрела на него как на чужого. Нет, как на врага. И с тех пор окончательно закрылась. Больше никаких попыток поговорить, выяснить, починить. Только функционал.
Ночью Настя пришла к ним в спальню.
— Папа, мне страшно.
— Что случилось, солнышко?
— Приснился плохой сон.
Олег хотел отвести её обратно, но Марина сонно пробормотала:
— Пусть с нами спит.
Настя забралась между ними, прижалась к отцу. Через пять минут засопела. Олег лежал, слушал дыхание дочери и жены. Семья. Формально.
Утром проснулся от того, что Настя ворочается, пинается. Марины уже не было — воскресенье, но она всё равно встала рано. Работать.
В зоопарк пошли вдвоём. Марина отказалась — дедлайн, надо доделать презентацию. Настя расстроилась, но не сильно. Привыкла.
— Папа, смотри, обезьянки! — тянула его за руку дочь.
Олег смотрел на обезьян, на восторженную Настю, на других родителей с детьми. Нормальные семьи. Или делают вид, что нормальные?
На обратном пути купили мороженое. Сидели на лавочке, Настя болтала ногами, рассказывала, какие животные ей больше понравились.
— Папа, а почему ты с мамой не разговариваешь?
— Разговариваем же.
— Нет. Вы говорите «передай соль» и «выключи свет». А разговаривать — это другое.
Пятилетний ребёнок. А видит больше, чем хотелось бы.
— Просто устаём, Настюш.
— Варина мама говорит, что когда люди не разговаривают, они разводятся.
Олег чуть не подавился мороженым.
— Кто тебе такое сказал?
— Никто. Я сама слышала. Варина мама по телефону говорила.
Обнял дочку, прижал к себе.
— Не бойся. Мы никуда не денемся.
Но сам в этом не был уверен.
Вечером, когда Настя уснула, Олег вышел на балкон. Марина сидела в гостиной с ноутбуком. Работала. Или делала вид.
Закурил — первый раз за два года. Марина ненавидела, когда он курил. Раньше это имело значение.
Думал о том, что будет дальше. Может, съехать? Снять квартиру, видеться с Настей по выходным. Стать «воскресным папой». Как его отец когда-то.
Отец ушёл, когда Олегу было семь. Потом появлялся раз в месяц, дарил игрушки, водил в парк. Потом раз в два месяца. Потом раз в полгода. Потом совсем пропал.
Олег помнил, как ждал его по выходным. Как мать врала, что папа занят, что обязательно придёт в следующий раз. Как перестал ждать.
Не хотел, чтобы Настя так же ждала его.
Вернулся в квартиру. Марина подняла голову от ноутбука.
— Ты куришь?
— Да.
— Ясно.
И снова уткнулась в экран. Никаких претензий, скандалов. Безразличие хуже любой ссоры.
Решение пришло через неделю. Не уходить. Но и не притворяться, что всё в порядке.
— Нам надо поговорить, — сказал Марине вечером.
Она отложила телефон, посмотрела настороженно.
— О чём?
— О нас. О том, что нас нет.
— Олег, я устала. Давай завтра.
— Нет. Мы два года откладываем на завтра.
Села прямее, скрестила руки на груди. Защитная поза.
— И что ты предлагаешь?
— Я сниму комнату. Буду приходить к Насте, забирать её, готовить, укладывать. Но спать буду отдельно.
— То есть ты уходишь?
— Нет. Я остаюсь. Но не буду больше делать вид, что мы семья. Если через год между нами не будет ничего — уйду окончательно. Но молчать больше не буду.
Марина молчала долго. Потом кивнула.
— Хорошо.
Никаких слёз, истерик, попыток удержать. Просто «хорошо».
Комнату нашёл в соседнем доме. Маленькая, но чистая. Перевёз туда часть вещей, купил раскладушку.
Первую ночь не спал. Странно было — тишина, никакого храпа Марины, никакого скрипа кровати, когда она ворочается.
Утром пришёл как обычно. Настя удивилась:
— Папа, ты где был?
— Работал допоздна, решил у друга переночевать, чтобы вас не будить.
Врать дочери было тяжело. Но правду говорить рано.
Марина на кухне делала вид, что ничего не изменилось. Но Олег заметил — она накрасилась. Обычно по утрам не красилась.
— Кофе будешь? — спросила.
— Буду.
Налила две чашки, села напротив. Впервые за долгое время.
— Как… комната?
— Нормально.
— Настя спрашивала, где ты.
— Я слышал.
Пили кофе молча. Но это была другая тишина. Не пустая, а наполненная. Как будто оба думали об одном и том же.
— У тебя кто-то есть? — спросила вдруг Марина.
— Что?
— Ну… другая женщина. Ты поэтому?
— Нет. Никого нет.
— Правда?
Олег посмотрел ей в глаза. Когда они последний раз смотрели друг другу в глаза?
— Правда. А у тебя?
— Тоже нет.
Настя вбежала на кухню, полезла на колени к отцу.
— Папа, а ты сегодня из садика заберёшь?
— Конечно, солнышко.
— И погуляем?
— И погуляем.
Марина смотрела на них, и в её взгляде было что-то новое. Не враждебность. Не безразличие. Что-то похожее на… сожаление?
Прошёл месяц. Странный месяц. Олег приходил утром, готовил завтрак, отводил Настю в садик. Вечером забирал, гулял, кормил ужином, укладывал. Потом уходил в свою комнату.
Марина перестала задерживаться на работе. Приходила к ужину, помогала с Настей. Они не ссорились. Разговаривали — о дочери, о быте, иногда о работе.
Маленькие шаги. Осторожные, как по тонкому льду.
— Папа, а почему ты больше с нами не спишь? — спросила однажды Настя.
Переглянулись с Мариной.
— Я храплю, мешаю маме спать, — соврал Олег.
— А можно я буду с тобой спать? Я не боюсь храпа.
— Нет, солнышко. Детям нужно спать в своей кроватке.
Настя надулась, но спорить не стала.
Вечером, когда дочь уснула, Марина сказала:
— Она догадывается.
— Знаю.
— Что будем делать?
«Будем». Впервые за два года — «будем».
— Не знаю. Давай пока так.
— Олег… Я хочу сказать… Этот месяц…
Замолчала. Он ждал, но она так и не договорила.
— Что?
— Ничего. Спокойной ночи.
В пятницу позвонил Димка:
— Ну что, починим наконец эту рухлядь? А то жена уже грозится её на металлолом сдать.
— Давай завтра.
— А с Маринкой как? Помирились?
— Сложно всё.
— Да у вас всегда всё сложно. Короче, завтра в десять. И пива возьми.
В гараже работали молча. Димка понял, что говорить Олег не хочет, и не лез с расспросами. Хороший друг.
К обеду закончили. Машина завелась с первого раза.
— О, красота! — Димка хлопнул по капоту. — Теперь точно продам. Ленка новую хочет.
Сидели на старом диване, пили пиво.
— Слушай, а может, не надо было комнату снимать? — вдруг сказал Димка. — Ну, отодвинулись друг от друга, бывает. Может, само наладится?
— Два года ждал, пока само наладится.
— Ну да. А щас?
Олег задумался. А что сейчас? Стало лучше? Или просто по-другому?
— Не знаю. Настя вроде спокойнее стала. Смеётся чаще.
— А Маринка?
— Тоже вроде… оттаяла немного.
— Вот видишь. Может, вам просто расстояние нужно было? Чтобы друг друга снова увидеть.
Вечером Марина позвонила:
— Ты где?
— Домой иду. А что?
— Настя температурит. Не сильно, но капризничает.
— Сейчас буду.
Дома Настя лежала на диване, укрытая пледом. Щёки розовые, глаза блестят.
— Папочка пришёл! — обрадовалась.
— Привет, больная. Что случилось?
— Живот болит. И голова.
Марина стояла рядом, кусала губы. Всегда нервничала, когда Настя болела.
— Врача вызвала?
— Нет ещё. Думаю, может, само…
— Вызывай. Сейчас же.
Пока ждали врача, сидели с двух сторон от Насти. Дочь держала их за руки, рассказывала, что ела в садике.
— Может, отравилась? — шепнула Марина.
— Не паникуй. Дети часто болеют.
Врач приехал через час. Осмотрел, пощупал живот.
— Ротавирус, похоже. Ничего страшного, но пару дней дома посидеть надо.
Выписал лекарства, дал рекомендации. Марина записывала, Олег держал Настю на руках.
Когда врач ушёл, Настя попросила:
— Папа, останься сегодня. Пожалуйста.
Переглянулись с Мариной.
— Останься, — тихо сказала она.
Спал на диване в гостиной. Вставал каждые два часа — проверить Настю, дать воды, померить температуру. Марина тоже не спала — слышал, как она ходит по спальне.
Под утро встретились на кухне.
— Как она? — спросила Марина.
— Температура спала. Спит спокойно.
— Хорошо.
Стояли друг напротив друга в предрассветных сумерках. Марина в старой футболке, растрёпанная. Олег в мятых джинсах и майке.
— Олег…
— Что?
— Я соскучилась.
Простые слова. Но у него перехватило горло.
— Я тоже.
— Это глупо. Мы же каждый день видимся.
— Знаю.
Шагнула ближе, положила руку ему на грудь. Осторожно, словно проверяя, можно ли.
— У меня правда никого нет, — сказала вдруг.
— Я знаю.
— Откуда?
— Потому что у меня тоже. И не было. Даже мыслей.
— Почему?
Олег накрыл её руку своей.
— Не знаю. Наверное, потому что… Даже когда мы молчали, ты всё равно была. Здесь.
— Два года молчали.
— Да.
— Я думала, ты меня ненавидишь. После того случая с телефоном.
— Нет. Я себя ненавидел.
— За что?
— За то, что довёл до этого. За то, что не знал, как исправить. За то, что трус.
Марина подняла голову, посмотрела в глаза.
— Мы оба трусы. Боялись поговорить. Боялись признать, что сломалось. Боялись починить.
— А сейчас?
— А сейчас… Не знаю. Но Настя вчера сказала, что мы стали чаще улыбаться.
— Правда?
— Ага. Когда укладывала. «Мама, ты теперь красивая, когда папа приходит».
Олег усмехнулся.
— Умная девочка. В маму.
— В нас обоих.
Стояли близко-близко. Два года не прикасались друг к другу, а сейчас её рука на его груди казалась самым естественным в мире.
— Что будем делать? — спросил Олег.
— Не знаю. Давай… давай просто попробуем. Заново. Без спешки. Как будто только познакомились.
— А комната?
— Оставь пока. Но приходи на ужин. И оставайся после. Хотя бы иногда.
— Настя обрадуется.
— Не только Настя.
Солнце встало, залило кухню золотым светом. Где-то за стеной проснулась Настя, позвала маму.
— Иду! — откликнулась Марина.
Но не ушла сразу. Поднялась на цыпочки, поцеловала Олега в щёку. Быстро, почти невесомо.
— Спасибо, что остался. Вчера и… вообще.
Ушла к дочери. Олег остался стоять на кухне, касаясь щеки. Первое прикосновение за два года, не считая случайных.
Достал телефон, написал Димке: «Машину не продавай. Кажется, мы тоже починимся».
Ответ пришёл моментально: «Во дурак! В семь утра субботы не спишь! Точно чинитесь)))»
Из детской донёсся смех Насти. Потом голос Марины. Потом опять смех — уже вдвоём.
Олег пошёл готовить завтрак. Обычное утро обычной семьи. Только теперь — с надеждой на завтра.
Комнату оставит. Ещё на месяц, может, два. Не потому что сомневается. А потому что второй шанс требует осторожности. Маленьких шагов. Честных разговоров. Времени.
Но они попробуют. Ради Насти. Ради себя. Ради того «мы», которое потеряли и, возможно, найдут заново.
Не как было. Лучше.
