— Настя? Ты уже? — голос Серёжи из спальни звучал так, будто он подавился.
Я застыла в прихожей с ключами в руке. За двадцать лет брака я научилась различать все оттенки голоса мужа, и этот — паника пополам с попыткой казаться спокойным — не предвещал ничего хорошего.
— Да, отпустили пораньше, — крикнула я, скидывая туфли. — У начальника день рождения дочки.
Грохот. Что-то тяжёлое упало в спальне, и Серёжа выругался сквозь зубы. Я направилась по коридору, но дверь захлопнулась прямо перед моим носом.
— Подожди! — муж явно прислонился к двери изнутри. — Не заходи пока!
— Серёж, ты чего? — я дёрнула ручку. Заперто. — Открой сейчас же!
— Настя, дай мне пять минут. Нет, десять! Пожалуйста!
Сердце ухнуло куда-то вниз. В голове мгновенно пронеслись все возможные варианты.
Последние недели Серёжа задерживался на работе, отвечал на звонки шёпотом, уходил в другую комнату. А теперь запирается в спальне и не пускает меня.
— Открывай немедленно! — я забарабанила в дверь. — Что происходит?
— Настя, послушай… — его голос звучал умоляюще. — Это не то, что ты думаешь!
Классика. Именно так и говорят, когда это именно то, что я думаю. Ярость поднималась откуда-то из живота горячей волной.
— Ах, не то? — я пнула дверь ногой. — А что тогда? Почему ты заперся?
Снова что-то загрохотало, послышался звук передвигаемой мебели. Неужели он прячет кого-то в шкафу? В нашей спальне? В нашей кровати?
— Серёжа, клянусь, если ты сейчас не откроешь, я вызову слесаря!
— Нет! Подожди! Мне правда нужно несколько минут!
Я прислонилась к стене, пытаясь успокоиться. Может, я параною? Может, он просто… Что? Что он может делать в запертой спальне, не пуская меня?
— У тебя три секунды, — процедила я сквозь зубы. — Раз…
— Настя, пожалуйста!
— Два…
Замок щёлкнул. Дверь приоткрылась на пару сантиметров, и в щель показалось взмокшее лицо мужа.
— Можешь подождать в гостиной? Я всё объясню, честное слово!
— Отойди от двери, — я уперлась ладонью в дверь.
— Настя…
— Отойди!
Мы смотрели друг на друга через щель. В его глазах плескалась паника, в моих, наверное, полыхала ярость. Потом он вновь захлопнул дверь.
Двадцать лет вместе. Двадцать лет я доверяла этому человеку, а теперь он запирается от меня в собственной спальне.
— Открывай немедленно! — я забарабанила в дверь. — Что происходит?
— Настя, послушай… — его голос звучал умоляюще. — Это не то, что ты думаешь!
Классика. Именно так и говорят, когда это именно то, что я думаю. Ярость поднималась откуда-то из живота горячей волной.
— Серёжа, клянусь, если ты сейчас не откроешь, я вызову слесаря!
— Нет! Подожди! Мне правда нужно несколько минут!
— У тебя три секунды, — процедила я сквозь зубы. — Раз…
— Настя, пожалуйста!
— Два…
Замок опять щёлкнул. Дверь приоткрылась на пару сантиметров.
— Можешь подождать в гостиной? Я всё объясню, честное слово!
— Отойди от двери, — я уперлась ладонью в дверь.
— Настя…
— Отойди!
Серёжа закрыл глаза, помолчал секунду и отступил от двери.
Я толкнула дверь и ворвалась в комнату. Первое, что бросилось в глаза — передвинутая кровать и какая-то конструкция, накрытая простынёй. Серёжа стоял между мной и этой штукой, раскинув руки, словно защищая.
— Не подходи! — взмолился он. — Прошу тебя!
— Что это? — я обошла его слева, он метнулся туда же. — Что ты прячешь?
— Настя, давай выйдем, я всё расскажу…
— Нет! — я резко шагнула вправо и дёрнула край простыни.
Ткань соскользнула, открывая… Я не сразу поняла, что вижу. Какие-то формы, изгибы, явно человеческие фигуры, но недоделанные, будто замершие в глине.
— Это ещё что за чертовщина? — я повернулась к мужу.
Он стоял, опустив руки, с таким несчастным видом, что стало почти жалко. Почти.
— Сюрприз был, — пробормотал он. — К годовщине.
— Сюрприз? — я чувствовала, как внутри всё кипит. — Серёжа, ты вообще понимаешь, что я подумала? Ты запираешься, не пускаешь меня, что-то прячешь!
— Я не успел убрать…
— А что тут вообще убирать? — я снова посмотрела на странную конструкцию. — И почему в спальне?
— В мастерской ремонт начали, трубу прорвало, — он потёр лицо ладонями. — Я перенёс сюда временно, думал, ты весь день на работе будешь.
— Так это что? — я подошла ближе к скульптуре.
— Не трогай! — Серёжа кинулся наперерез. — Глина сырая ещё!
— Да что ты как ненормальный! — я оттолкнула его. — Что это за секреты? Почему ты последние недели шепчешься по телефону, запираешься?
— Я с мастером консультировался, — он выглядел совсем потерянным. — Хотел, чтобы всё идеально получилось.
— Что получилось?
— Скульптура, — он махнул рукой на глиняные фигуры. — Нас с тобой. К двадцатилетию свадьбы.
Я замерла. Теперь, присмотревшись, начала различать очертания — две фигуры, переплетённые в танце или объятиях, лица ещё не проработаны, но позы, изгибы тел…
— Ты… лепишь? — голос сел.
— Учусь, — Серёжа криво улыбнулся. — Три месяца уже. Хотел удивить. Знаешь, ты всегда говорила, что мечтаешь о чём-то вечном, что останется после нас. Вот я и подумал…
Слёзы подступили так неожиданно, что я даже не успела их сдержать. Весь этот дурацкий день — усталость на работе, пробки, дождь, а потом этот страх, когда он заперся, мысли о том, что двадцать лет насмарку, что он нашёл другую, моложе, красивее…
— Дурак ты, — всхлипнула я. — Такой дурак!
— Прости, — он шагнул ко мне. — Я правда не думал, что ты так рано придёшь. Хотел закончить лица и спрятать до праздника.
— Нельзя так пугать! — я ткнула его кулаком в грудь. — Я думала… думала…
— Что я изменяю? — он обнял меня. — Настя, ну какая измена? Я же тебя двадцать лет люблю как идиот.
— Именно как идиот, — я уткнулась ему в плечо. — Запираться, не пускать… Знаешь, что я передумала?
— Боюсь представить.
— Мог бы просто сказать!
— И испортить сюрприз? — он погладил меня по спине. — Никогда.
Я отстранилась и вытерла глаза. Теперь, когда буря улеглась, можно было спокойно рассмотреть. Серёжа включил дополнительный свет, и глиняные фигуры словно ожили.
— Это мы танцуем? — спросила я, обходя композицию.
— Помнишь нашу свадьбу? — он встал рядом. — Последний танец, когда все гости уже разошлись, а мы остались вдвоём в пустом зале.
Конечно, я помнила. Белое платье, уставшие ноги в туфлях, которые я сбросила прямо посреди танца, и Серёжка, кружащий меня босую по паркету под какую-то старую песню.
— Ты даже складки платья сделал, — я провела пальцем в воздухе, не решаясь коснуться сырой глины.
— Это самое сложное было, — он потёр шею. — Андрей Палыч, мой учитель, сто раз показывал, как ткань лепить. Говорит, у меня руки из неправильного места растут.
— С каких пор ты вообще лепишь? — я села на край кровати.
— Помнишь, в январе ты сказала, что хочешь что-то настоящее? — Серёжа присел рядом. — Не фотографию, не видео, а что-то, к чему можно прикоснуться.
Вот я и записался на курсы. Сначала думал — ерунда какая, взрослый мужик глину месит. А потом затянуло.
— И ты три месяца молчал?
— Хотел, чтобы получилось сначала. Первые работы были такие страшные, что я их сразу выбрасывал. А эта… — он посмотрел на скульптуру с гордостью. — Эта почти готова. Осталось лица доделать и в печь для обжига.
Я встала и подошла поближе. Действительно, лица были только намечены, но фигуры… Каждый изгиб, каждая линия дышала жизнью. Мужчина крепко держал женщину, а она откинулась назад в танце, доверяя ему полностью.
— Знаешь, что самое сложное? — Серёжа подошёл сзади. — Твоё лицо лепить. Сколько ни пытаюсь, не получается передать… эту твою улыбку, когда ты счастлива.
— Какую улыбку? — я обернулась.
— Вот эту, — он коснулся моих губ. — Когда уголки чуть приподняты, а в глазах искорки.
— Дурак ты романтичный, — я не сдержала той самой улыбки.
— Твой дурак, — он чмокнул меня в макушку. — Прости, что напугал. Правда не думал, что ты решишь…
— Хватит, — я махнула рукой. — Проехали. Лучше расскажи, когда закончишь?
— Если ты позволишь мне доделать в спальне, то к годовщине успею. Осталось немного — лица, мелкие детали, потом обжиг, патинирование…
— А что потом? Поставим в гостиной?
— Или в саду, — он обнял меня сзади. — Представь, лет через пятьдесят наши правнуки будут смотреть и говорить: «Смотрите, какие прадед с прабабкой были молодые».
— Пятьдесят лет? — я прислонилась к нему спиной. — Ты оптимист.
— А что? У нас уже двадцать получилось, несмотря на все мои косяки вроде сегодняшнего.
Я развернулась в его объятиях и посмотрела в глаза.
— Больше не запирайся от меня. Даже ради сюрпризов.
— Обещаю, — он поднял руку в клятве. — Все будущие скульптуры буду лепить при тебе.
— Будущие? — я приподняла бровь.
— Ну, я же теперь скульптор, — он развёл руками. — Андрей Палыч говорит, у меня талант. Может, к пенсии открою свою мастерскую.
Я покачала головой, но улыбалась. Вот так живёшь с человеком двадцать лет и думаешь, что знаешь о нём всё.
А он берёт и удивляет — записывается на курсы скульптуры, месит глину, создаёт чудо своими руками. И всё ради одной случайно брошенной фразы о том, что хочется чего-то вечного.
— Люблю тебя, — сказала я просто.
— И я тебя, — он прижал меня крепче. — Иди пока чай поставь, а я тут приберусь. И дверь больше не закрою, честное слово.
Выходя из спальни, я обернулась ещё раз. Серёжа стоял у скульптуры, задумчиво разглядывая своё творение.
Две фигуры в вечном танце, застывшие в глине, но такие живые. Как и мы с ним — уже немолодые, уставшие, порой глупые, но всё ещё танцующие вместе этот странный танец под названием «жизнь».
И пусть танцуем ещё долго-долго.
— Мам, а почему у папы глина под ногтями? — Дашка подозрительно разглядывала отца за праздничным столом.
Серёжа спрятал руки под стол, а я едва сдержала смех. Две недели он доделывал скульптуру, и отмыть глину полностью так и не удалось.
— Папа у нас теперь творческая личность, — подмигнула я дочери.
— В смысле? — Дашка нахмурилась. — Пап, ты что, уволился?
— Нет, что ты, — Серёжа покачал головой. — Просто хобби завёл.
— Хобби? — наш зять Миша налил всем шампанского. — Это какое же?
Я переглянулась с мужем. Мы договорились показать скульптуру после тостов, когда соберутся все гости.
Пока в саду под покрывалом ждало наше глиняное чудо — обожжённое, покрытое патиной и установленное на постамент.
— Сюрприз, — загадочно улыбнулся Серёжа.
— Ой, ну вы прямо как дети, — фыркнула моя сестра Ленка. — Двадцать лет вместе, а всё секретничаете.
— А что? — я пожала плечами. — Нельзя, что ли?
Звонок в дверь прервал разговор. Пришли последние гости — друзья с работы, соседи, Серёжин брат с семьёй. Дом наполнился голосами, смехом, звоном бокалов.
— Дорогие мои, — поднялся Серёжа с бокалом в руке. — Спасибо, что пришли разделить с нами этот день. Двадцать лет — срок нешуточный.
— Это точно! — крикнул кто-то из гостей. — Медаль вам пора давать за выдержку!
Все засмеялись. Серёжа дождался, пока стихнет шум.
— Я долго думал, что подарить жене на такую дату. Перебрал тысячу вариантов. И понял — нужно что-то особенное. Что-то, что останется не только в памяти, но и… — он сделал паузу, — в саду.
— В саду? — переспросила Ленка. — Ты что, беседку построил?
— Лучше, — Серёжа протянул мне руку. — Пойдёмте, покажу.
Гости с любопытством потянулись за нами через террасу в сад. Вечерние фонари освещали дорожку к небольшой площадке, где под белой тканью скрывалось что-то в человеческий рост.
— Это что, памятник? — шёпотом спросила Дашка.
— Почти, — улыбнулся Серёжа и потянул за край ткани.
Покрывало соскользнуло, и в свете фонарей появились мы — двадцатилетней давности, застывшие в свадебном танце.
Бронзовая патина придавала скульптуре благородный блеск, каждая деталь была проработана с любовью — складки моего платья, растрёпанные волосы, счастливые лица.
Несколько секунд стояла абсолютная… не скажу что — не тишина, нет. Стояло изумление, которое можно было потрогать руками.
— Папа, это вы? — первой нарушила молчание Дашка.
— Мы, — кивнул Серёжа. — Мама мечтала о чём-то вечном. Вот я и постарался.
— Серёжка, ты это… сам? — выдохнул его брат.
— Долго учился, — муж обнял меня за плечи. — Оказывается, не только гайки закручивать могу.
И тут началось. Гости обступили скульптуру, фотографировали, трогали, ахали. Ленка всплакнула, Дашка обнимала нас обоих.
А я стояла, прижавшись к мужу, и смотрела на наши глиняные копии. На ту девчонку в свадебном платье, которая двадцать лет назад и представить не могла, что её инженер-прагматик возьмёт в руки стеку и создаст такое чудо.
