— И это ты называешь чистотой? Я палец могу на этой полке оставить, и он там отпечатается. На память.
Голос Людмилы Борисовны, резкий и лишённый всякой теплоты, ударил Оксану по ушам, пока она вытирала совершенно сухие тарелки на кухне. Она не обернулась. Она знала эту интонацию, этот зачин, который не предвещал ничего, кроме очередного потока яда, завёрнутого в маску «жизненного опыта». Свекровь, не разуваясь, прошла в гостиную, её шаги были тяжёлыми, хозяйскими, словно она была не в гостях, а инспектировала казарму новобранцев.
Оксана с силой сжала в руке вафельное полотенце. Она чувствовала, как по спине медленно ползёт волна раздражения — знакомая, почти родная. Это был ритуал. Людмила Борисовна никогда не звонила заранее. Она просто появлялась на пороге, открывая дверь своим ключом, и с первых же секунд начинала свой обход. Она проверяла чистоту поверхностей, заглядывала в холодильник, поднимала крышки на кастрюлях, стоявших на плите. Каждый её визит был экзаменом, который Оксана раз за разом проваливала.
— А суп опять на воде? Андрей же мясо любит, он хищник у меня. Ему сила нужна. А от этой водички одна слабость будет. И в работе, и в остальном, — донеслось из кухни. Щелчок поднятой крышки прозвучал как выстрел.
Оксана медленно повернулась. Людмила Борисовна стояла над плитой, держа в руке половник, и с брезгливым видом рассматривала лёгкий куриный бульон. На её лице было написано такое вселенское разочарование, будто она обнаружила в кастрюле не суп, а источник всех мировых бед.
— Там курица, Людмила Борисовна. Андрей просил что-нибудь полегче сегодня, — ровным голосом ответила Оксана. Она научилась этому тону. Никаких эмоций. Никаких оправданий. Просто констатация факта. Любая другая реакция была бы воспринята как слабость и послужила бы топливом для дальнейшего скандала.
— Курица… Это разве мясо? — фыркнула свекровь, бросая половник обратно в кастрюлю. Брызги полетели на чистую плиту. — Птица — не мясо, женщина — не человек. Так всегда говорили. А ты его совсем замордовала своими диетами. Вон, посмотри, какой худой стал. Раньше атлетом был, а сейчас что? Кожа да кости.
В этот момент в коридоре щёлкнул замок. Пришёл Андрей. Его появление всегда было похоже на прибытие миротворческих войск на уже заминированную территорию. Он вошёл на кухню, с усталой улыбкой посмотрел на мать, потом на жену, и воздух мгновенно стал ещё гуще.
— Мам, привет! А мы тебя не ждали, — сказал он, пытаясь придать голосу бодрости.
— А меня и не надо ждать. Я в свой дом прихожу, к сыну, — отрезала Людмила Борисовна, тут же переключая внимание на него. — Я вот смотрю, сынок, как тебя тут кормят. Скоро ветром сдувать будет. Жена должна за мужем следить, холить и лелеять, а не водичкой из-под крана поить.
Андрей неловко кашлянул. Он подошёл к Оксане, обнял её за плечи и заглянул в кастрюлю.
— О, супчик! Отлично, я как раз лёгкого хотел. Мам, ну что ты начинаешь? Оксана же старается.
Это было его коронное «старается». Слово, которое мгновенно обесценивало всё, что она делала. Не «готовит вкусно», не «заботится обо мне», а именно «старается». Как ребёнок, который неумело рисует кривой домик. Людмила Борисовна победно хмыкнула, почувствовав его поддержку.
Оксана молча высвободилась из его объятий. Вечер был испорчен. Впрочем, он был испорчен ещё в тот момент, когда ключ свекрови повернулся в замочной скважине. Через полчаса, выпив чаю и высказав ещё с десяток замечаний по поводу пыли на телевизоре и неправильно поглаженной рубашки Андрея, Людмила Борисовна наконец ушла.
Как только за ней закрылась дверь, Андрей повернулся к Оксане с укоризненным видом.
— Ну чего ты опять с таким лицом сидишь? Не могла просто промолчать?
— Я и молчала, — холодно ответила Оксана, оттирая с плиты жирные брызги от бульона.
— Нет, ты молчала так, что лучше бы кричала. У тебя на лбу всё написано было. Ну что ты как истеричка? Мама просто сама по себе строгая женщина и любит пошуметь. Для неё это обычное дело. Просто не обращай внимания.
Оксана остановилась и посмотрела на него. В его глазах не было ни сочувствия, ни понимания. Только усталость и желание, чтобы всё это поскорее закончилось. Чтобы его оставили в покое. Она ничего не ответила. Просто кивнула и вернулась к плите. В воскресенье у неё был день рождения. И она знала, что главный «подарок» её уже ждёт.
Вопреки всему, утро воскресенья началось почти идеально. Солнце, редкий гость в осеннем городе, заливало квартиру мягким, золотистым светом, и даже пылинки, танцующие в его лучах, казались частью какого-то волшебства. Андрей проснулся раньше, сварил кофе — событие почти исторического масштаба — и вручил Оксане небольшую, красиво упакованную коробочку.
— С днём рождения, любимая.
Внутри был флакон дорогих французских духов, тех самых, на которые она уже несколько месяцев засматривалась в витрине магазина. Жест был красивым, правильным. Но в его глазах Оксана видела не столько нежность, сколько старательное исполнение супружеского долга. Он дарил ей подарок, словно ставя галочку в списке обязательных дел. Она улыбнулась, поблагодарила, поцеловала его в щёку, и на какое-то время ей даже показалось, что всё может быть хорошо. Что сегодняшний день, её день, пройдёт без скандалов.
Ближе к вечеру, когда уже должны были прийти друзья, Оксана сбегала в магазин за свежим хлебом и тортом. Возвращаясь обратно, с пакетами в руках, она уже подходила к своему подъезду, когда её окликнул знакомый мужской голос.
— Оксана! Подожди!
Она обернулась. К ней спешил Игорь, её коллега из соседнего отдела, весёлый и обаятельный мужчина лет сорока. В руках он держал огромный, просто неприличных размеров букет алых роз.
— С днём рождения! — широко улыбнулся он, протягивая ей цветы. — Это от всего нашего отдела. Сказали, без цветов не возвращаться. Ты уж извини, что так на улице, не стал домой звонить, вдруг у вас там уже торжество в разгаре.
— Игорь, спасибо огромное! Не стоило так тратиться, — растерянно пробормотала Оксана, принимая тяжёлый, благоухающий букет.
— Стоило! Ты у нас одна такая, — он подмигнул ей и, сделав шаг ближе, по-дружески, быстро чмокнул её в щёку. — С праздником ещё раз! Беги, а то гости заждались.
Он развернулся и так же быстро пошёл прочь, оставив её посреди двора с этим роскошным букетом и лёгким чувством неловкости. Вся сцена заняла не больше минуты.
Но этой минуты было достаточно. Людмила Борисовна, стоявшая у окна овощного ларька на другой стороне улицы, видела всё. Она застыла, как хищник, заметивший добычу. Она видела дорого одетого мужчину. Видела огромный, кричащий о своей стоимости букет. Видела, как он приблизился к её невестке и поцеловал её. Она не слышала слов. Она видела только картинку. И эта картинка идеально ложилась в ту теорию, которую она выстраивала годами. Её глаза сузились, губы сжались в тонкую, злую нитку. Она получила доказательство. Не произнеся ни слова, она развернулась и медленной, но решительной походкой направилась к дому сына.
А в квартире уже царил праздник. Пришли две пары близких друзей, играла тихая музыка, на столе стояли закуски и вино. Оксана, поставив букет от коллег в самую большую вазу, порхала между гостями, принимая поздравления и подарки. Она смеялась, её щёки раскраснелись, и в окружении друзей, в атмосфере искренней теплоты и веселья, она наконец-то расслабилась. Андрей был любезен, открывал вино, шутил с гостями, играя роль гостеприимного хозяина. На мгновение хрупкий мир казался прочным.
И в самый разгар веселья, когда один из друзей как раз произносил смешной тост, резкий, требовательный звонок в дверь разрезал смех и музыку, словно удар ножа. Все разом замолчали. На лице Андрея проступила знакомая усталость. Он посмотрел на Оксану, и в их взглядах читалось одно и то же: праздник окончен. Тяжело вздохнув, он пошёл открывать.
Андрей открыл дверь, и праздничная атмосфера в квартире мгновенно испарилась, словно её втянуло в образовавшуюся на пороге чёрную дыру. Людмила Борисовна не вошла. Она стояла на лестничной клетке, как изваяние чистого, концентрированного гнева. Её лицо было багровым, а глаза метали молнии, способные, казалось, испепелить всё живое. Она вперила свой взгляд не в сына, а в Оксану, стоявшую с бокалом в руке посреди комнаты.
Тишина, наступившая в квартире, была густой и вязкой. Гости замерли. Марина вцепилась в руку своего мужа, Сергей замер с вилкой на полпути ко рту. Даже музыка, тихо игравшая из колонки, показалась неуместной и фальшивой.
— Ну что, налюбовалась на себя, вертихвостка?! — пронзительно, на всю квартиру закричала Людмила Борисовна, указывая на Оксану дрожащим от ярости пальцем. — Думаешь, я ничего не видела?! Думаешь, если муж тюфяк, то можно на его голове плясать?!
Андрей дёрнулся, словно от пощёчины, и попытался сделать шаг, чтобы закрыть дверь.
— Мама, перестань, здесь люди…
— Вот пусть люди и посмотрят! — не унималась она, отталкивая его руку. — Пусть все видят, с какой гулящей бабой мой сын живёт! Любовничек-то твой не поскупился, я смотрю! — её взгляд метнулся к огромному букету роз на столе. — Весь в розах, слюни пускает, в щеки целует прямо на улице! А этот стоит, смотрит! Ты посмотри на неё, сынок! Посмотри, пока она пыль в глаза тебе пускает своей фальшивой улыбочкой!
Внутри Оксаны что-то оборвалось. Не со звоном, не с треском, а тихо и окончательно, как перерезанный трос. Весь шум вокруг — крик свекрови, растерянное бормотание Андрея, напряжённое дыхание гостей — всё это отступило, превратившись в невнятный гул. Она ощутила звенящую, ледяную пустоту. И в этой пустоте родилась абсолютная, холодная ясность.
Она медленно, подчёркнуто аккуратно поставила свой бокал на стол. Звук стекла, коснувшегося дерева, прозвучал оглушительно громко. Не глядя на гостей, не глядя на мужа, она ровным, размеренным шагом пошла к двери. В её движениях не было ни суеты, ни истерики. Только тяжёлая, свинцовая решимость.
Людмила Борисовна, увидев, что невестка идёт прямо на неё, на мгновение осеклась, но тут же приняла ещё более воинственную позу, готовая к словесной перепалке. Но слов не последовало.
Оксана молча подошла к ней вплотную. Она не замахнулась, не толкнула. Она просто взяла. Крепко, двумя руками, за мясистые предплечья свекрови. Людмила Борисовна от неожиданности и такой наглости на секунду опешила, её рот открылся, чтобы извергнуть новую порцию проклятий, но она не успела. Оксана, напрягшись всем телом, с силой, о которой сама не подозревала, потащила её от порога своей квартиры.
— Пусти! Ты что себе позволяешь, дрянь?! — завизжала Людмила Борисовна, пытаясь вырваться, упираясь каблуками в пол. Но хватка Оксаны была стальной. Она развернула свекровь спиной к себе и, не разжимая рук, вытолкала её на лестничную площадку.
И уже там, на пороге, она сделала то, чего никто не мог ожидать. Она нанесла не удар — она совершила изгнание. Сильный, окончательный толчок в спину. Людмила Борисовна, не удержавшись на ногах, пролетела метр и ткнулась руками в стену напротив. В тот же миг Оксана захлопнула тяжёлую входную дверь и повернула ключ в замке. Затем второй.
В квартире наступила мёртвая тишина, нарушаемая только приглушёнными воплями и ударами в дверь с той стороны. Андрей смотрел на жену расширенными от ужаса глазами.
— Ты… ты что наделала?! Это же мать!
Оксана медленно повернулась к нему. Её лицо было бледным, но спокойным. И в этом спокойствии было больше угрозы, чем в любом крике.
— А как ещё я должна реагировать на твою мать? В ножки ей кланяться, когда она с порога меня грязью поливает и говорит, что я тебе изменяю?! Вот уж нет! Я её просто больше не запущу сюда никогда!
Андрей не слушал её. Весь его ужас и растерянность мгновенно сменились сыновьим долгом. Его больше волновала его мать, униженная и изгнанная. Он бросился к двери, дёргая ручку.
— Открой! Ты с ума сошла?! Она же там одна!
Но Оксана не сдвинулась с места. Тогда он, не сказав больше ни слова, развернулся и, на ходу подбирая с вешалки свою куртку, выбежал из квартиры через чёрный ход на кухне, который вёл на общую пожарную лестницу. Он побежал за матерью.
Когда за Андреем хлопнула дверь чёрного хода, в квартире повисла та самая тишина, которая бывает после взрыва. Воздух был плотным от невысказанных слов и недоумения. Гости, до этого момента бывшие лишь невольными зрителями, внезапно ожили. Они начали переглядываться, неловко переминаться с ноги на ногу. Праздник был не просто испорчен — он был уничтожен, стёрт в порошок, и его останки пылью осели на нетронутых салатах и бокалах с дорогим вином.
Марина, самая близкая подруга Оксаны, сделала неуверенный шаг вперёд. — Окс… может, воды?
Оксана медленно повернула голову, словно выходя из транса. Она обвела взглядом застывшие лица друзей, их растерянные, сочувствующие взгляды. И она поняла, что не может этого выносить. Их жалость сейчас была хуже обвинений.
— Ребят, простите, — её голос прозвучал ровно, почти безразлично. — Вечер окончен. Спасибо, что пришли.
Это не было просьбой. Это был приказ, произнесённый с вежливостью приговорённого к смерти. Никто не стал спорить или утешать. Все всё поняли. Началась суетливая, тихая возня. Гости спешно собирали свои вещи, избегая смотреть Оксане в глаза, бормотали неловкие прощания и один за другим выскальзывали за дверь. Через пять минут она осталась одна.
Одна посреди руин своего дня рождения. Подарки, завёрнутые в яркую бумагу. Шикарный букет алых роз, теперь казавшийся пошлым и неуместным. Недоеденная еда. Недопитое вино. Она не плакала. Слёз не было. Внутри была выжженная, холодная пустыня. Она механически подошла к столу, взяла открытую бутылку красного вина и налила себе полный бокал. Не фужер — обычный стакан для воды. И выпила его залпом, как лекарство. Горькое вино обожгло горло, но не принесло облегчения. Она села за стол, прямо напротив праздничного торта со свечами, которые так и не успели зажечь, и уставилась в одну точку.
Прошло около часа. Стук в дверь уже давно прекратился. Видимо, Андрей увёз свою мать. Оксана налила себе второй стакан. Она не пьянела, алкоголь просто растворялся в её крови, не затрагивая холодного, ясного сознания.
Щёлкнул замок. Она не вздрогнула. Она ждала. В квартиру вошёл Андрей. Он снял куртку, аккуратно повесил её на вешалку и прошёл в комнату. Его лицо было непроницаемым, как у чужого человека. Он не посмотрел на царивший беспорядок. Он посмотрел на неё.
— Я отвёз её домой, — констатировал он. Голос был тихим, безэмоциональным. — Она вся в синяках. Ты её так толкнула, что она руками об стену ударилась.
Оксана молчала, медленно вращая в руках пустой стакан. Она ждала продолжения. Она знала, что последует дальше.
— Ты должна перед ней извиниться, — сказал он. Это прозвучало не как просьба. И даже не как требование. Это был вердикт.
Оксана медленно подняла на него глаза. И впервые за долгие годы посмотрела на него так, словно видит в первый раз. Не на мужа, не на любимого мужчину. А на чужого, слабого человека, который только что вынес ей приговор.
— Нет.
Одно слово. Короткое, твёрдое, окончательное. Андрей замер. Он ожидал чего угодно: криков, упрёков, слёз, истерики. Но не этого ледяного, спокойного отказа.
— Что значит «нет»? — переспросил он, начиная заводиться. — Она моя мать! Ты вышвырнула её из нашего дома на глазах у всех! Ты унизила её!
— А она меня не унизила? — так же тихо спросила Оксана, но в её голосе появилась сталь. — Когда она годами поливала меня грязью? Когда сегодня, в мой день рождения, она при всех назвала меня гулящей? Когда ты стоял рядом и молчал?
— Это другое! Она старше, она… она просто женщина со сложным характером!
— Хватит, Андрей, — перебила она его, и в этот момент она почувствовала невероятную, почти физическую усталость от этих слов, от этих оправданий, от него самого. — Хватит. Больше не будет никакого «другого». Больше не будет твоего «просто не обращай внимания».
Она встала. Он отшатнулся от неё, словно она была готова его ударить. Но она просто подошла к окну и посмотрела на ночной город.
— Я больше не буду жить в этом. Я не буду извиняться перед женщиной, которая меня ненавидит и пытается разрушить мою жизнь. И я не буду жить с мужчиной, который позволяет ей это делать.
Он смотрел на её спину, и до него, кажется, только сейчас начал доходить весь масштаб произошедшего. Это был не очередной скандал, после которого можно было отмолчаться пару дней, а потом жить как прежде. Это был конец.
— И что теперь? — растерянно спросил он.
Оксана не обернулась.
— А теперь ты собираешь свои вещи. И уходишь. К ней.
Он несколько секунд молчал, переваривая услышанное. А потом его лицо исказилось от обиды и злости.
— Хорошо. Я уйду. Но ты об этом ещё пожалеешь.
Он резко развернулся и ушёл в спальню. Через десять минут он вышел с сумкой в руках. Он не посмотрел на неё. Просто прошёл мимо, открыл дверь и вышел. Щёлкнул замок.
Оксана осталась стоять у окна. В квартире снова воцарилась тишина. Но теперь это была другая тишина. Не давящая, а свободная. Тишина пустого дома. Война была окончена. Она не чувствовала ни победы, ни поражения. Только пустоту. И едва уловимый запах свободы…
