Апрельская метель за окном бизнес-центра «Меркурий» казалась издевательством природы — серые хлопья прилипали к стеклу, сползали вниз мокрыми нервными струйками. В такт им двигалась и мысль Ольги Соколовой: «Только не снова. Пожалуйста, только не снова».
Заместитель финансового директора крупной фармацевтической компании, тридцатипятилетняя женщина с идеальной осанкой и взглядом, от которого подчинённые старались скрыться в самые дальние уголки опен-спейса, сейчас замерла перед экраном телефона.
«Оль, надо встретиться. Срочно. Дело жизни и с.м.е.р.т.и».
Антон. Человек, чьё имя она удалила даже из списка нежелательных контактов, чтобы случайно не наткнуться при прокрутке. Бывший муж. Недо-музыкант. Профессиональный манипулятор.
— Твою ж… — выдохнула Ольга и тут же прикусила губу, словно её могла услышать строгая учительница русского языка из пятого класса.
«Я на работе. Говори сейчас или после восьми», — отстучала она короткий ответ, уже проклиная себя за слабость — надо было просто проигнорировать.
«Нужно лично. Буду у тебя через 15 минут. Спустись в вестибюль, пожалуйста».
Отчёт, который она правила последние два часа, окончательно потерял смысл. Цифры на экране плясали как издевательское напоминание — вот твоя жизнь, Оля, сухие числа, а вот твоё прошлое — бурлящий хаос с привкусом разочарования.
Ровно через пятнадцать минут (дьявол всегда пунктуален, когда речь о его интересах) она спустилась вниз. Антон ждал, привалившись к мраморной колонне — невыносимо эффектный даже в своей потрёпанности. Высокий, с бородкой а-ля молодой Хемингуэй, в кожаной куртке, порядком изношенной, но всё ещё дорогой. Гитарист без гитары, вечный мальчик с глазами побитой собаки.
— Оленька, — он рванулся к ней, но Ольга отшатнулась с такой скоростью, словно перед ней возник не бывший муж, а опасный скорпион.
— У меня ровно семь минут, — она демонстративно взглянула на наручные часы. — Четыре из них ты уже потратил на свой фирменный щенячий взгляд.
Антон нервно огляделся и кивнул в сторону кафе на первом этаже.
— Давай присядем, это не на пять минут…
В кафе пахло свежей выпечкой и апельсиновым фрешем— запах успешной, упорядоченной жизни. Антон заказал себе двойной эспрессо, Ольга от кофе отказалась. Её и без того уже знатно потряхивало.
— Короче, Оль, — Антон крутил в руках зажигалку — не курил, но привычка театрально щёлкать крышкой осталась. — Мама в больнице. Ей срочно нужна операция.
Ольга почувствовала, как сердце пропустило удар. Как бы она ни относилась к бывшей свекрови, но не могла остаться равнодушной. Или это просто старый рефлекс? Слишком часто за семь лет брака она слышала истории о чьих-то болезнях, нуждах, трагедиях. И всегда заканчивалось одним — её опустошённым кошельком и Антоновым «ты не представляешь, как это важно для меня».
— Что с ней? — спросила Ольга, собираясь с мыслями.
— Последняя стадия… Шансы есть, но нужна срочная операция и химиотерапия, — Антон говорил с такой серьёзностью, глядя ей прямо в глаза тем особым взглядом, который она когда-то называла «честным», а теперь про себя окрестила «сценическим».
— Мне очень жаль это слышать, — произнесла Ольга, действительно испытывая укол сочувствия. — Но я не понимаю, при чём тут я?
Антон отвёл взгляд, и до Ольги дошло с кристальной ясностью.
— Деньги, — она даже не спросила, а констатировала факт.
— Да, — Антон смотрел теперь прямо, без уверток. — Нам нужно восемьсот тысяч. Половину мы с отцом наскребли, а вторую…
— Вторую решили выудить у меня? — Ольга почувствовала, как в горле встаёт комок — не то смех, не то крик.
— Оля, послушай, я знаю, это неправильно, но у меня правда нет выхода. Я уже все концерты на месяц вперёд расписал, в долги влез, но больше мне взять негде.
«Какие концерты?» — чуть не вырвалось у Ольги. Последние три года существования их группы «Электрический апельсин» максимальной площадкой для выступлений был бар «Чайка» с аудиторией в пятнадцать задремавших посетителей.
— Подожди, а полис? Разве у твоей мамы нет полиса? — Ольга почувствовала, как включается её аналитический мозг — привычный защитный механизм.
— Есть. Но он не покрывает такие вещи. Можно ждать квоты, но это время, которого у нас нет.
Ольга молчала, разглядывая человека напротив — чужого, с какой-то кривой улыбкой в углу губ. Семь лет брака, тысячи дней и ночей, и всё свелось к этому моменту — она сидит в кафе бизнес-центра и снова слышит историю о катастрофе, требующей немедленного финансового вливания.
«Оля, нужны деньги на новое оборудование для группы, иначе мы упустим шанс», «Оля, у отца проблемы с бизнесом, надо помочь», «Оля, я встретил инвестора, но нужен первоначальный взнос»…
И она всегда давала. Сначала с блеском в глазах — как же, она строит будущее для любимого человека! Потом с тягостным вздохом — ну что ж, семья есть семья. В конце — с ненавистью к себе и к нему — кто она теперь, банкомат на человеческих чувствах?
— Антон, я не могу, — Ольга произнесла эти слова почти с удивлением — неужели получилось? Неужели она наконец смогла сказать «нет»?
Глаза Антона расширились, словно она отвесила ему пощёчину.
— Что значит не можешь? — он подался вперёд, задев чашку с кофе. Все выплеснулось на белоснежную скатерть — прямо как тот день, когда он объявил о разводе, опрокинув на их кухне бокал с вином. — Ты там сидишь в своём стеклянном офисе, получаешь свои миллионы, и не можешь выделить четыреста тысяч на операцию человеку, который семь лет был тебе как мать?
Ольга почувствовала, как что-то внутри неё лопнуло. Не сердце — скорее, терпение.
— Как мать? — её голос снизился до опасного шипения. — Женщина, которая первым делом после нашего знакомства заявила, что я «недостаточно хороша» для её сына?
Которая критиковала мой вес, мою готовку, мой стиль одежды? Которая при каждом визите перекладывала вещи в моей квартире, потому что «так будет уютнее»? И которая при этом не стеснялась занимать у меня деньги якобы на лечение, а сама делала ремонт на даче?
— Оля, это всё мелочи, — Антон сделал примирительный жест рукой. — Ну да, бывало всякое. Но сейчас речь о её жизни!
— А семь лет назад речь шла о нашей с тобой жизни, — парировала Ольга. — И где ты был, когда я работала на трёх проектах одновременно, чтобы мы могли купить квартиру? В гараже, со своими друзьями, обсуждая, какая у вас будет афиша, когда вы станете знаменитыми! А потом благополучно оттяпал у меня половину этой квартиры при разводе.
— Я имел на неё полное право, — Антон выпрямил спину, демонстрируя оскорблённое достоинство.
— По закону — да, — кивнула Ольга. — Только по совести — нет.
— Так ты что, мстишь теперь? — Антон издал нервный смешок. — Моя мать умирает, а ты мне тут о справедливости рассуждаешь?
Ольга глубоко вдохнула, считая до десяти — старый приём, которому её научила первая начальница. Она больше не любила этого человека, не ненавидела его — но почему-то до сих пор позволяла ему играть на своих чувствах. На чувстве вины, если точнее.
— Я не мщу, Антон, — наконец произнесла она. — Я просто больше не хочу в этом участвовать.
Он смотрел на неё с недоумением, словно она заговорила на санскрите.
— Но речь же о жизни человека! Ты понимаешь, что если не дашь денег, моя мать может…
— Мы развелись год назад, — перебила его Ольга, чувствуя странное спокойствие. — И больше ни тебе, ни твоей родне я помогать не буду.
Тишина, повисшая между ними, казалась плотной, как кисель. Антон смотрел на неё с таким изумлением, что на секунду Ольге стало его жаль. Он действительно не понимал, что произошло. В его картине мира она по-прежнему была той самой Оленькой, которая всегда приходила на помощь. Которая не могла сказать «нет».
— Ты это серьёзно сейчас? — выдавил он.
— Серьёзнее некуда.
— То есть ты дашь моей матери уйти из жизни из-за своих обид?
«Всё тот же старый приём», — отметила про себя Ольга. Перекладывание ответственности. Если его мать не выживет — виновата будет она, Ольга. Не болезнь, не отсутствие денег, не сам Антон, который годами садился ей на шею. Нет, именно она.
— Не переворачивай всё с ног на голову, — отрезала Ольга. — Я не даю ей уйти из жизни. Я просто не даю тебе денег. Это разные вещи.
— Какая же ты… — Антон осёкся, не произнеся очевидно бурлившее внутри оскорбление.
— Какая? — Ольга вдруг почувствовала себя невероятно сильной. — Ну давай! Давай! Скажи, не стесняйся. Я слышала от тебя и не такое.
— Да что с тобой случилось за этот год? — он развёл руками. — Ты стала…
— Нормальной? — подсказала Ольга. — Да, пожалуй, именно это со мной и случилось.
Она встала, поправила идеально сидящий жакет цвета индиго.
— Мне пора. Передавай привет маме. Я искренне надеюсь, что она поправится. И уверена, что ты найдёшь выход.
— Какой, интересно? — Антон вскочил следом, сбив со стола чайную ложку. Маленький металлический предмет упал на пол с неожиданно громким звуком.
— Продай долю в квартире, которую я тебе, можно сказать, подарила, — предложила Ольга. — Обратись к своим родственникам в Перми. В конце концов, у твоего отца свой бизнес…
— Ты прекрасно знаешь, что у отца сейчас всё плохо с бизнесом!
— Знаю. И также знаю, что твой отец эти проблемы успешно решает последние десять лет. Как-то так выходит, что в вашей семье всегда всё плохо, когда нужно что-то оплатить.
Антон смотрел на неё так, словно перед ним стоял не человек, а восковая фигура.
— Я тебя не узнаю, — наконец произнёс он. — Ты стала… другой.
— Я стала собой, Антон. Той, кем должна была быть всегда. Прощай.
Она развернулась, чтобы уйти, но он схватил её за руку, сжав пальцы так крепко, что завтра наверняка будут синяки.
— Нет, погоди, так не пойдёт! Я же не из прихоти прошу, я прошу на лечение матери!
— Отпусти, — тихо, но отчётливо произнесла Ольга. — Иначе через минуту здесь будет охрана, и тебя выведут под белы рученьки. А я, кстати, не поленюсь написать заявление о домогательствах. И это будет не очень хорошо сочетаться с твоей чистенькой репутацией музыкального педагога.
Антон разжал пальцы, глядя на неё со смесью страха и отвращения.
— Кем ты стала, Оля? — прошептал он. — Что случилось с той женщиной, которую я любил?
— Она наконец-то поумнела, — ответила Ольга, разворачиваясь, чтобы уйти.
— Откуда в тебе это равнодушие? — вслед ей прилетел вопрос.
— Это не равнодушие, Антон, — Ольга обернулась в последний раз. — Это самосохранение.
И с этими словами она зашагала прочь, чувствуя, как дрожат колени и как вместе с тем по позвоночнику растекается странное тепло. Чувство, которое она не испытывала уже много лет.
Гордость.
Вечером, вернувшись домой, Ольга сбросила туфли на шпильке и с остервенением отшвырнула их ногой — красивые итальянские лодочки ударились о стену и упали на бок, как рухнувшие птицы. Когда-то она не позволяла себе таких жестов — Антон не одобрял «истерик». Теперь же можно было позволить себе что угодно. Она была дома. Одна. И это было прекрасно.
Квартира встретила её привычной тишиной — после развода Ольга поначалу никак не могла привыкнуть к отсутствию звуков. Раньше из комнаты Антона всегда доносились гитарные переборы, громкие разговоры по телефону, смех — неудивительно, ведь он вечно был на творческом подъёме, окрылённый идеями и планами, кроме того момента, когда нужно было оплачивать счета.
Теперь в квартире слышалось только тиканье часов и приглушённый шум улицы за окном. И это было…
«Прекрасно», — призналась себе Ольга, наливая бокал красного сухого. До развода она вообще не пила. Алкоголь, по мнению Антона, был «для тех, кто не умеет получать кайф от самой жизни». Интересно, каким тогда был кайф от его многочасовых загулов с друзьями?
Устроившись в кресле, Ольга вновь прокручивала в голове сегодняшний разговор. Телефон ожил очередным сообщением от Антона: «Ты правда не поможешь? Неужели всё, что было между нами, для тебя ничего не значит?»
«Да что между нами было-то», — хмыкнула Ольга, не спеша отвечать.
Семь лет… Нет, если быть честной, это были два года любви и пять лет привычки. Привычки тащить всё на себе. Денежные вопросы, бытовые проблемы, отношения с его родителями, с друзьями — всё это незаметно стало её обязанностью. А Антон всё больше уходил в свой мир музыки, репетиций, творческих посиделок, возвращаясь домой только чтобы выспаться и попросить денег на новый комбик.
Телефон снова завибрировал, на этот раз звонком. Ольга удивлённо посмотрела на экран — Марина Петровна, бывшая свекровь. Вот это новость. За всё время после развода та ни разу не позвонила, только однажды прислала сообщение: «Оля, я всегда знала, что ты не та женщина, которая нужна моему сыну. Спасибо, что сама это поняла».
Палец завис над кнопкой «принять», но в последний момент Ольга нажала «отклонить». От этого женского голоса, высокого и с неизменными истеричными нотками, её до сих пор пробирала дрожь. Что нового она услышит? Очередную порцию о неблагодарности? Или о том, как Ольга загубила карьеру её гениального сына?
Звонок в дверь прервал её размышления. Щёлкнув переключателем домофона, Ольга увидела на экране знакомое лицо — Сергей Васильевич Игнатьев, отец Антона. Высокий седовласый мужчина с пронзительными серыми глазами и вечно обветренным лицом автомеханика.
За семь лет брака она ни разу не видела этого человека на пороге их квартиры без жены. Обычно Марина Петровна ходила по гостям одна, пока муж пропадал в своём автосервисе — «Мариша, общественная жизнь по твоей части, а я лучше с железками».
Ольга с удивлением ощутила, что её сердце колотится. Что ему нужно? Неужели…
— Сергей Васильевич, — она открыла дверь, стараясь говорить спокойно. — Добрый вечер.
— Здравствуй, Оленька, — поздоровался он, переминаясь с ноги на ногу. — Извини за поздний визит.
Неловкость в его позе, в голосе, во взгляде была настолько непривычной для этого обычно уверенного в себе мужчины, что Ольга моментально насторожилась. За эти годы она научилась распознавать признаки приближающихся неприятностей.
— Проходите, — она отступила в сторону, пропуская его в квартиру.
Сергей Васильевич прошёл в гостиную, окинул взглядом знакомую обстановку и тяжело опустился в кресло — то самое, где раньше любил сидеть Антон.
— Чай, кофе? — предложила Ольга, стараясь скрыть нервозность.
— Нет, спасибо. Я ненадолго.
Повисла пауза. Ольга села напротив, сложив руки на коленях. Поза примерной ученицы — старая привычка, выработанная за годы общения с семейством Игнатьевых.
— Антон сказал, вы разговаривали сегодня, — начал Сергей Васильевич. — Насчёт Марининой болезни.
— Да, — коротко подтвердила Ольга.
— И ты отказалась помочь.
Это прозвучало как утверждение, не как вопрос. Ольга почувствовала, как знакомая обида снова колет где-то под рёбрами. Семь лет она жила с этим чувством — вечно виноватая, вечно недостаточно хорошая для звёздного семейства Игнатьевых.
— Я отказалась дать деньги, да, — она выпрямила спину. — И прежде чем вы начнёте читать мне мораль, я хотела бы знать, насколько всё серьёзно с Мариной Петровной.
Сергей Васильевич как-то по-особенному поджал губы — жест, который она раньше видела у Антона в минуты крайнего напряжения. Потом достал из внутреннего кармана пиджака конверт.
— Вот, — он протянул его Ольге. — Здесь результаты обследования и выписка из больницы. Можешь сама всё прочитать.
Ольга взяла конверт, но открывать не стала. Что-то внутри неё сопротивлялось — слишком много раз её обманывали.
— И что говорят врачи? — спросила она.
— Что нужна срочная операция, — Сергей Васильевич потёр переносицу большим и указательным пальцами, как делают люди, пытающиеся сдержать слёзы. — Без неё… ну, ты понимаешь.
Ольга кивнула. Неприятный ком в горле мешал говорить. Если бы речь шла о любом другом человеке, она бы без колебаний предложила помощь. Но Марина Петровна… От этой женщины за годы их знакомства она получила столько уколов, столько молчаливых упрёков, столько открытой неприязни, что сейчас чувствовала себя странно раздвоенной — человеческое сочувствие боролось с инстинктом самосохранения.
— Сергей Васильевич, я искренне сочувствую вашей беде, — наконец произнесла она. — Но почему вы обращаетесь ко мне? Мы с Антоном год как развелись. Я больше не член вашей семьи.
Мужчина поднял на неё глаза, и Ольга поразилась, насколько они были похожи на глаза его сына — тот же оттенок серого, те же длинные ресницы, которыми Антон так гордился. Только взгляд другой — усталый, без привычной игры и притворства.
— Знаешь, Оля, я всегда был согласен с Мариной, — медленно начал он. — Она говорила, что ты нам не пара. Что ты слишком гонишься за карьерой. Что ты слишком… холодная для нашего Антошки. И я поддакивал. А теперь сижу тут перед тобой и думаю — какие же мы были д.у.р.а.к.и.
Ольга молчала, не зная, что ответить. За семь лет брака это были первые искренние слова, которые она услышала от свёкра.
— Ты единственная, кто всегда по-настоящему заботился и о нас, и об Антошке, — продолжил он. — Куда бы мы ни вляпались, чего бы ни натворили — ты всегда была рядом. Помогала. Вытаскивала. А мы…
Он махнул рукой, не закончив фразу. Ольга внезапно почувствовала укол жалости. Он выглядел на все свои шестьдесят пять, если не больше. В уголках рта залегли горькие складки, под глазами — тёмные круги.
— Сергей Васильевич, у вас же свой бизнес, — осторожно начала она. — Автосервис приносит неплохой доход. Неужели вы не можете…
— Бизнес, — горько усмехнулся мужчина. — Да какой там бизнес. Третий год еле сводим концы с концами. Гараж на ладан дышит, молодёжь теперь свои иномарки в сетевые сервисы гонит, старые клиенты поразъехались кто куда. А тут ещё налоговая проверка… В общем, нет у меня таких денег.
«Налоговая проверка, как удобно», — мелькнула у Ольги циничная мысль. Но что-то в голосе Сергея Васильевича заставило её отбросить привычное недоверие. Он говорил с такой горечью, с такой усталостью, что сомневаться в его искренности было почти невозможно.
И всё же она спросила:
— А как же тот ремонт на даче пару лет назад? Новая плитка, беседка, забор…
— Так это всё Маринка, — Сергей Васильевич махнул рукой. — Я ей тогда говорил — какая дача, Марина, не время сейчас, денег нет. А она упёрлась — хочу и всё тут. Соседка, мол, Кузнецова себе беседку отгрохала, а мы чем хуже? Ну и…
Он вдруг замолчал, словно не решаясь продолжить.
— И что? — подтолкнула его Ольга.
Сергей Васильевич потёр ладонью затылок — жест, удивительно напоминающий Антона в минуты замешательства. Семейное, значит.
— Она у тебя одолжила тогда, — наконец выдавил он. — Мне сказала, что из своих накоплений взяла. А потом уже, много позже, проговорилась по пьяни. На дне рождения Антошки это было, помнишь? Когда она третий бокал шампанского опрокинула и начала всем рассказывать, какие у неё талантливые руки — сама, мол, дизайн беседки придумала.
Ольга почувствовала, как у неё отвисает челюсть.
Три года назад Марина Петровна действительно обратилась к ней с просьбой о крупной сумме. «Оленька, мне страшно говорить, но нашли что-то серьёзное, нужно обследование в частной клинике, а на государственную квоту ждать полгода, а там кто знает…» И, конечно, Ольга не отказала — как можно было отказать в такой ситуации?
Правда, потом с удивлением обнаружила в соцсетях свекрови фотографии обновлённой дачи с подписью «Наконец-то воплотила мечту в реальность!» Когда она осторожно поинтересовалась, что с лечением, Марина Петровна небрежно отмахнулась — мол, ложная тревога, перестраховались врачи. Про деньги речи больше не заходило.
— То есть вы хотите сказать, что ваша жена… симулировала болезнь, чтобы взять у меня деньги на ремонт дачи? — медленно произнесла Ольга, чувствуя, как внутри всё переворачивается от возмущения.
Сергей Васильевич опустил глаза, рассматривая свои крупные руки с въевшимся мазутом под ногтями — руки настоящего механика.
— Выходит, что так, — глухо ответил он. — Я только потом узнал. Хотел тебе вернуть деньги, но Марина подняла такой крик… А потом вы с Антошкой уже разводиться начали, я и подумал — раз так, то и не надо лезть.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Ольга смотрела на бывшего свёкра, не зная, засмеяться ей или заплакать. История повторялась с пугающей симметричностью. Только теперь, видимо, ситуация и правда была серьёзной — иначе зачем Сергею Васильевичу признаваться в таком?
— Послушайте, — медленно начала она, подбирая слова. — Сейчас у Марины Петровны действительно…? То есть, она не…?
Она не могла заставить себя произнести слово «симулирует», но Сергей Васильевич понял.
— Нет, Оленька, — он покачал головой. — Не дай бог, конечно, но на этот раз всё по-настоящему. Я бы не пришёл иначе.
Ольга поднялась с кресла и подошла к окну. За окном апрельский вечер окрасил город в тёплые тона заката. Какой-то ироничный закат, учитывая обстоятельства. За спиной раздался тяжёлый вздох Сергея Васильевича.
— Я всё понимаю, — сказал он. — Тебе нет дела до нас. И ты права.
Ольга молчала, напряжённо размышляя. Ситуация была нелепой до абсурда. Эти люди, которые годами пили её кровь — эмоционально и финансово — теперь просят о помощи. И если она откажет, то автоматически становится монстром в глазах всех общих знакомых. «Как она могла! Свекровь при смерти, а она о деньгах думает!» Классический шантаж чувством вины и ответственности. С другой стороны, если Марина Петровна действительно больна…
— Вы уверены, что других вариантов нет? — спросила Ольга, не оборачиваясь. — Банковский кредит, родственники…
— Я всё обошёл, — покачал головой Сергей Васильевич. — Банки мне отказывают из-за возраста и ситуации с бизнесом. У Маринкиной сестры самой трое детей и ипотека. Мой брат в Тюмени… с ним мы давно не общаемся, сама знаешь. Я даже гараж пытался продать, но в нашем районе сейчас никто не покупает такую недвижимость.
Ольга повернулась к нему:
— Марина… она правда в больнице?
— С понедельника, — глухо ответил он. — В палате лежит. Капельницы ей ставят какие-то… обезболивающие. Сил совсем нет у неё.
— Я могу с ней поговорить?
— Сейчас не получится. Ей сегодня какое-то сильное лекарство вкололи, она спит. Но завтра можно. Я тебя отвезу, если хочешь.
Ольга кивнула.
— Хорошо. Завтра в десять. Но, Сергей Васильевич…
— Да? — он поднял на неё глаза, в которых мелькнул огонёк надежды.
— Я ещё не сказала «да». Мне нужно во всём разобраться.
Он медленно поднялся из кресла, расправил плечи — высокий мужчина, привыкший держать удар, теперь сгорбленный под тяжестью обстоятельств.
— Спасибо и на этом. То, что ты вообще согласилась выслушать… уже больше, чем я рассчитывал.
У двери он задержался и, не оборачиваясь, добавил:
— Знаешь, Оля, я ведь всегда хотел дочку. Не сложилось как-то. А с тобой… как будто появилась дочь. Жаль, что всё так вышло.
Когда за Сергеем Васильевичем закрылась дверь, Ольга медленно опустилась на пол у стены и закрыла лицо руками. Внутри бушевало столько эмоций, что дышать было тяжело. Обида, злость, разочарование, жалость — всё смешалось в какой-то невыносимый коктейль. Слёзы текли сами собой — злые, горячие слёзы человека, который слишком долго держал себя в руках.
Через десять минут, когда первая волна эмоций схлынула, Ольга, шмыгая носом, добрела до ванной. Холодная вода немного привела её в чувство. Глядя на своё отражение в зеркале — опухшие глаза, размазанная тушь, волосы в беспорядке — она вдруг рассмеялась. Истерически, странно. С кем она вообще сражается? С этой несчастной семейкой, застрявшей в своих фантазиях о величии? Или с собой — той, которая никак не может порвать эту нездоровую связь?
Вытирая лицо полотенцем, она услышала звонок мобильного. С неохотой поплелась в комнату — наверняка Антон, решил поторопить события. Но на экране высветился незнакомый номер.
— Алло? — ответила Ольга, всё ещё шмыгая носом.
— Здравствуйте, Ольга Викторовна! — раздался до неприличия бодрый мужской голос. — Меня зовут Дмитрий, я представляю коллекторское агентство «Щит». Вы указаны поручителем по кредиту Игнатьева Антона Сергеевича…
Ольга почувствовала, как её буквально пригвождает к месту.
— Что, простите? Какого ещё кредита?
— Потребительского, на сумму четыреста тысяч рублей. Заёмщик не выплачивает кредит уже три месяца, и мы вынуждены обратиться к поручителю…
— Но я не подписывала никаких документов о поручительстве! — воскликнула Ольга, чувствуя, как нарастает паника. — Я развелась с Антоном год назад!
— У нас есть документ с вашей подписью, датированный позапрошлым годом, — невозмутимо продолжил Дмитрий. — Могу выслать вам скан, если хотите.
— Да, вышлите, немедленно! — Ольга почувствовала, как запульсировала венка на виске. Когда, когда она могла подписать поручительство? Она никогда…
И тут её осенило. Примерно полтора года назад, незадолго до их окончательного расставания, Антон принёс ей какие-то бумаги. «Оль, нужна твоя подпись вот тут и тут. Это для банка, открываю счёт для бизнеса, нашего с Серёгой проекта студии звукозаписи, помнишь, я рассказывал? Оформляю всё официально, у тебя ведь большая зарплата, а мне как фрилансеру сложнее». И она, измотанная постоянными ссорами и уже внутренне смирившаяся с неизбежностью развода, расписалась, даже не читая. Кажется, тогда ей уже было всё равно.
— Вы что-то сказали? — поинтересовался Дмитрий.
— Нет-нет, ничего, — спохватилась Ольга. — Вышлите документы на почту.
Через пять минут, завершив разговор, она обнаружила в почте обещанный скан. Её подпись, чёткая и уверенная, стояла под договором поручительства. А рядом с подписью — дата: 15 марта прошлого года. За месяц до их официального развода.
Всё вставало на свои места. Внезапная болезнь свекрови, срочная потребность в деньгах, даже визит свёкра — всё это было частью хорошо срежиссированного спектакля. Возможно, бедный Сергей Васильевич и не знал всех деталей, но сам факт его появления здесь, в её квартире, спустя год после развода, теперь обретал совсем другой смысл.
Схватив телефон, Ольга набрала номер Антона. Гудки шли, но трубку не брали. «Ну конечно, — подумала она с горечью. — Зачем отвечать, когда дело сделано? Папа приехал, надавил на жалость, дело движется».
Она набрала сообщение: «Передай своей матери, что я её проведаю завтра в больнице. Кстати, какой у неё номер палаты?»
Ответ пришёл почти мгновенно: «Спасибо, Оля! Палата №314, 3-й этаж, терапевтическое отделение. Приходи после 11, до этого у неё процедуры».
«Ну надо же, — удивилась Ольга. — Какие подробности. Видимо, спектакль продуман до мелочей».
Она откинулась на спинку дивана, прикрыв глаза. Стоит ли ей завтра ехать? Или лучше просто позвонить в больницу, узнать, лежит ли там Марина Петровна Игнатьева? Но что это даст? Даже если она там действительно лежит, это ещё не значит, что она действительно больна именно тем, о чём говорят отец и сын. Есть только один способ узнать правду — приехать и увидеть всё своими глазами.
«А потом что?» — спросила она себя. — «Если окажется, что Марина Петровна действительно больна, если ей действительно нужна операция… что ты сделаешь, Оля? Откажешь женщине в помощи и обречёшь её на гибель? Или опять поддашься манипуляции и выложишь деньги, чтобы потом узнать, что тебя в очередной раз использовали?»
Вариантов не было. Вернее, они все были паршивыми. Ольга открыла приложение такси и заказала машину на завтра, к 10:30, до областной больницы. Оставалось только одно — выспаться и подготовиться морально к завтрашнему дню.
Областная больница встретила Ольгу запахом хлорки и скучающими охранниками на входе. Пройдя проверку документов и температурный контроль, она поднялась на третий этаж. Странное чувство — смесь решимости и страха — не покидало её. С одной стороны, она была готова к тому, что увидит больную Марину Петровну и придётся принимать тяжёлое решение. С другой — готовилась обнаружить, что всё это розыгрыш, очередная попытка выманить у неё деньги.
Отделение казалось бесконечным коридором с одинаковыми дверями по обеим сторонам. Палата №314 оказалась в самом конце. Ольга сделала глубокий вдох и постучала.
— Войдите, — раздался незнакомый женский голос.
Ольга толкнула дверь и замерла на пороге. В палате на четыре места было занято только одно — у окна. Там лежала худая женщина с бледным лицом, накрытая до подбородка больничным одеялом. Но это была не Марина Петровна.
— Вы к кому? — поинтересовалась женщина, оторвавшись от книги.
— Я… — Ольга на мгновение растерялась. — Я ищу Марину Петровну Игнатьеву. Мне сказали, она в этой палате.
Женщина нахмурилась.
— Здесь такой нет. Я одна тут уже неделю лежу.
— Простите, должно быть, ошибка, — пробормотала Ольга и поспешно вышла.
В коридоре она остановилась, пытаясь собраться с мыслями. Неужели Антон перепутал номер палаты? Или всё-таки… Ольга направилась к посту медсестры.
— Извините, — обратилась она к полной женщине в белом халате. — Я ищу пациентку Игнатьеву Марину Петровну. Мне сказали, она в 314-й палате, но там её нет.
Медсестра подняла на неё усталые глаза.
— А вы кто ей будете?
— Бывшая невестка, — честно ответила Ольга.
Медсестра пожала плечами и повернулась к компьютеру.
— Сейчас посмотрим… Игнатьева, говорите? — она постучала по клавиатуре. — Нет у нас такой. Ни в отделении, ни в больнице вообще.
Ольга почувствовала, как внутри всё обрывается. Значит, всё-таки ложь. Всё от начала до конца.
— А может, она выписалась? Или её перевели в другое отделение?
— Если бы выписалась — у меня бы сохранилась запись, — покачала головой медсестра. — Да и в онкологию если бы перевели — тоже было бы видно. Нет, не было у нас такой пациентки.
— Спасибо, — выдавила Ольга и медленно побрела к выходу.
На улице она присела на скамейку. Дрожащими руками достала телефон и набрала номер Антона. Длинные гудки, но ответа нет. Неудивительно. Теперь, когда его махинация раскрыта, он будет прятаться от неё как можно дальше.
«Может, стоит позвонить Сергею Васильевичу?» — подумала Ольга, но тут же отбросила эту мысль. Какой смысл? Тот наверняка отправит её в другую больницу, и игра начнётся по новой.
Ольга поднялась со скамейки и медленно пошла к стоянке такси. Внутри было пусто — ни обиды, ни злости, только усталость и какое-то странное облегчение. Теперь она точно знала, что к этим людям у неё не осталось никаких обязательств. Ни моральных, ни финансовых.
В кармане завибрировал телефон — на этот раз звонил не Антон, а Сергей Васильевич.
— Оленька, ты где? — спросил он с тревогой в голосе. — Антон сказал, ты должна была приехать к 11.
— Я в больнице, Сергей Васильевич, — спокойно ответила Ольга. — Только вот Марины Петровны здесь нет. И никогда не было.
На другом конце линии повисла тишина.
— Как это… не было? — наконец выдавил он.
— А вот так, — Ольга поймала себя на том, что говорит совершенно спокойно, даже с оттенком удовлетворения. — Я проверила. Ни в 314-й палате, ни во всей больнице нет и не было пациентки с таким именем. Так что передайте своему сыну, что игры закончились. И я больше не играю.
— Оля, подожди, тут какая-то ошибка, — голос Сергея Васильевича звучал растерянно. — Я сам был у неё вчера! В 314-й палате!
— Ну да, конечно, — усмехнулась Ольга. — И ещё у вас наверняка есть результаты обследования, и справки из больницы, и все документы. Только вот самой Марины Петровны в больнице нет. Странно, правда?
— Оля…
— И ещё передайте своему сыну, — перебила его Ольга, — что о кредите, где я числюсь поручителем, я уже знаю. И уже связалась с юристом. Так что пусть даже не думает, что я буду гасить его долги.
Она отключилась, не дожидаясь ответа. На душе было удивительно легко. Возможно, впервые за последние семь лет.
Вечером, уже дома, Ольга сидела на балконе с бокалом вина, наблюдая, как солнце садится за горизонт. Телефон она отключила — не хотелось слышать никаких оправданий, никаких объяснений. Всё и так было предельно ясно.
Звонок в дверь застал её врасплох. На пороге стоял Антон — бледный, с кругами под глазами.
— Оля, надо поговорить, — сказал он, не здороваясь.
— Нам не о чем говорить, — отрезала она, пытаясь закрыть дверь, но он удержал её рукой.
— Пожалуйста, выслушай меня. Я всё объясню.
Что-то в его голосе, в его глазах заставило её помедлить. Не страх, не отчаяние, а какая-то тихая обреченность.
— У тебя пять минут, — наконец произнесла она, отступая в сторону.
Антон прошел в квартиру, остановился посреди гостиной, не решаясь сесть.
— Мама действительно в больнице, — начал он. — Только не в областной, а в частной клинике «МедЭксперт». Я соврал тебе насчёт областной, потому что… потому что боялся, что ты не захочешь помочь, если узнаешь, что мы пытаемся лечиться в частной клинике.
— И зачем ты мне это рассказываешь? — холодно спросила Ольга.
— Потому что ты заслуживаешь знать правду. Мы… я… — он провёл рукой по волосам. — Я запутался, Оля. Мама действительно больна. Ей действительно нужна операция. Но я наделал долгов, и теперь коллекторы грозятся… В общем, мне нужны были деньги не только на операцию, но и на погашение кредита.
— О котором я узнала вчера, — кивнула Ольга. — И где я числюсь поручителем.
— Да, — Антон опустил голову. — Прости меня за это. Я был в отчаянии, когда брал этот кредит. Думал, что смогу раскрутить студию, начать зарабатывать… А потом всё пошло наперекосяк.
Ольга смотрела на него с каким-то новым чувством — не жалости, не презрения, а скорее, усталой снисходительности. Перед ней стоял не злодей, не чудовище. Просто слабый человек, не способный взять на себя ответственность за свои поступки.
— Покажи мне фотографию мамы в больнице, — внезапно сказала она. — Если она там, у тебя должны быть фотографии.
Антон помедлил, затем достал телефон. Полистал галерею и протянул его Ольге. На фотографии действительно была Марина Петровна — осунувшаяся, с измождённым лицом — в больничной палате с капельницей у кровати.
— Это может быть старое фото, — заметила Ольга. — Докажи, что оно сделано недавно.
Антон снова взял телефон, открыл свойства фотографии.
— Вот, смотри. Дата — вчерашний день.
Ольга внимательно изучила метаданные. Действительно, фото было свежим.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Допустим, твоя мать действительно в больнице. Но это не объясняет твоей лжи о областной клинике, о том, что ты скрыл от меня информацию о кредите, и о всём остальном.
— Я знаю, — Антон тяжело опустился на диван. — Я всё испортил. Как обычно.
Он поднял на неё глаза — красные, воспалённые.
— Я правда не знаю, что делать, Оля. Маме становится хуже. Клиника требует оплату. Кредиторы грозятся подать в суд. А я… я просто музыкант, — он горько усмехнулся. — Даже не очень хороший, как выяснилось.
Ольга стояла молча, рассматривая этого человека, с которым когда-то собиралась прожить всю жизнь. Человека, которого она когда-то любила до забвения, до потери собственного «я». Теперь перед ней сидел незнакомец, жалкий и потерянный.
— Знаешь, что самое забавное? — спросила она наконец. — Если бы ты просто пришёл ко мне и честно сказал: «Оля, моя мать больна, ей нужна операция, у нас нет денег» — я бы, скорее всего, помогла. Даже несмотря на наш развод, на все обиды. Потому что речь идёт о жизни человека. Но ты не мог не соврать, не закрутить очередную историю, не превратить всё в дешёвый спектакль. И теперь я уже не знаю, чему верить.
Антон молчал, опустив голову.
— Сколько на самом деле нужно на операцию? — спросила Ольга.
— Триста пятьдесят тысяч, — глухо ответил он. — Плюс курс химиотерапии — это ещё тысяч двести. Но сейчас критично именно операция.
— А остальные деньги пошли бы на погашение твоего кредита, так?
Антон кивнул, не поднимая глаз.
— Что ж, — Ольга подошла к окну и некоторое время смотрела на вечерний город. — Я дам деньги на операцию. Триста пятьдесят тысяч. Но деньги пойдут напрямую в клинику, из моих рук в руки главврачу. И я хочу увидеть все документы, все диагнозы, все счета.
Антон поднял на неё глаза, полные недоверия.
— Ты… правда?
— Да, — кивнула Ольга. — Но учти: это последний раз, когда я помогаю тебе или твоей семье. Больше никогда. И если я узнаю, что хоть часть этой истории — ложь, я не только потребую деньги назад через суд, но и подам заявление о мошенничестве. Всё понятно?
— Спасибо, — прошептал Антон. — Я… я не знаю, что сказать.
— Ничего не говори, — Ольга устало махнула рукой. — Просто уходи. И пришли мне на почту все данные — адрес клиники, имя лечащего врача, расчётный счёт. Завтра я всё проверю и, если всё в порядке, приеду с деньгами.
Когда за Антоном закрылась дверь, Ольга медленно опустилась в кресло. Внутри билась одна мысль: «Правильно ли я поступаю?» Возможно, он снова лжёт. Возможно, его мать вовсе не в клинике, или не так серьёзно больна, или диагноз не требует такого дорогого лечения. Возможно, всё это очередная афера.
Но что, если нет? Что, если Марина Петровна действительно умирает, а Ольга отказывается помочь из-за старых обид? Сможет ли она потом жить с этим?
Следующим утром Ольга сидела в приёмной частной клиники «МедЭксперт», ожидая встречи с главврачом. Антон прислал ей все данные, и она решила проверить информацию лично, прежде чем принимать окончательное решение.
Дверь кабинета открылась, и оттуда вышел седовласый мужчина в белом халате.
— Ольга Викторовна? Проходите, пожалуйста. Я доктор Нечаев, заведующий отделением.
Разговор с врачом оказался долгим и тяжёлым. Марина Петровна действительно была пациенткой клиники, у неё действительно диагностировали заболевание на поздней стадии, и ей действительно требовалась срочная операция. Всё, что говорил Антон, оказалось правдой — по крайней мере, эта часть истории.
— Могу я увидеть её? — спросила Ольга, когда врач закончил свои объяснения.
— Конечно, — кивнул доктор. — Она сейчас в сознании, хотя довольно слаба. Не утомляйте её, пожалуйста.
Палата, в которой лежала Марина Петровна, была светлой и уютной — насколько вообще может быть уютной больничная палата. Женщина на кровати казалась меньше, чем Ольга её помнила. Болезнь буквально высосала из неё все соки, оставив только тень той властной, энергичной женщины, которую Ольга знала.
— Оленька? — Марина Петровна с трудом повернула голову. — Ты пришла…
Ольга подошла ближе, села на стул у кровати.
— Здравствуйте, Марина Петровна, — она старалась говорить спокойно. — Как вы себя чувствуете?
— Паршиво, — неожиданно усмехнулась женщина. — Но ты ведь не про самочувствие спрашиваешь, верно? Ты хочешь знать, не разыгрываю ли я тут спектакль, чтобы выудить у тебя деньги.
Ольга смутилась — настолько точно бывшая свекровь прочитала её мысли.
— Я просто хотела убедиться…
— И правильно, — Марина Петровна слабо махнула рукой. — На твоём месте я бы тоже не поверила. После всего, что мы с тобой… что я с тобой… — она осеклась, закрыв глаза.
Повисла неловкая пауза. Ольга не знала, что сказать. Этот разговор был настолько непохож на их обычное общение, что казался нереальным.
— Знаешь, Оля, — вдруг произнесла Марина Петровна, открыв глаза, — болезнь многое меняет. Особенно когда понимаешь, что времени осталось мало. Начинаешь думать о том, что сделал неправильно. И таких вещей оказывается… неожиданно много.
Ольга молчала, наблюдая за этой женщиной, которая столько лет отравляла ей жизнь, а теперь лежала перед ней, слабая и беззащитная.
— Я была неправа, — тихо сказала Марина Петровна. — Все эти годы… Я считала, что ты недостаточно хороша для моего сына. А оказалось, что это он недостаточно хорош для тебя.
Ольга почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Такого признания она никак не ожидала.
— Не надо, — покачала она головой. — Не стоит сейчас…
— Нет, стоит, — перебила её Марина Петровна. — Если не сейчас, то когда? — она попыталась сесть повыше, и Ольга машинально помогла ей, поправив подушку. — Я была ужасной свекровью. Худшей из возможных. И я… я хочу извиниться перед тобой. За всё.
Ольга смотрела на неё, не веря своим ушам. Всё это было настолько сюрреалистично, что казалось сном.
— И ещё, — продолжила Марина Петровна. — Антон сказал, ты даёшь деньги на операцию. Я не хочу их брать.
— Почему? — растерялась Ольга.
— Потому что это неправильно. Я не могу взять у тебя деньги после всего, что было. Пусть Антошка продаёт свою долю квартиры, если уж на то пошло.
Ольга не знала, что ответить. Ситуация вышла из-под контроля, перевернулась с ног на голову. Она пришла сюда, чтобы уличить семейство Игнатьевых во лжи, а вместо этого оказалась перед кающейся женщиной, отказывающейся от помощи.
— Но без операции… — начала Ольга.
— Будет что будет, — прервала её Марина Петровна. — Я прожила свою жизнь так, как считала нужным. Не всегда правильно, как выяснилось. Но это была моя жизнь, и за неё отвечать мне. А не тебе. И уж точно не за свои деньги.
Ольга вдруг поняла, что плачет. Слёзы текли по щекам, и она даже не пыталась их вытереть.
— Я всё равно оплачу операцию, — сказала она. — Не ради вас. Ради себя. Чтобы знать, что я поступила правильно.
Марина Петровна долго смотрела на неё, потом медленно кивнула.
— Хорошо. Но при одном условии.
— Каком?
— Ты никогда больше не дашь Антону ни копейки. Что бы ни случилось. Даже если… даже если меня не станет.
Ольга кивнула:
— Я обещаю.
Прошло три месяца. Ольга сидела в летнем кафе, потягивая холодный кофе и наблюдая за прохожими. Последнее время она полюбила такие моменты — тихие, наполненные простыми радостями жизни. Солнце, ветерок, шум города — всё это вдруг обрело новый смысл, новую ценность.
Телефон завибрировал. Сообщение от Сергея Васильевича.
«Операция прошла успешно. Начинаем химиотерапию. Марина передаёт привет».
Ольга улыбнулась и отправила короткое «Рада слышать».
После той встречи в больнице многое изменилось. Операция, оплаченная Ольгой напрямую в клинике, дала Марине Петровне шанс. Небольшой, как сказали врачи, но всё же шанс. Антон, узнав об условии матери, сначала обиделся, потом смирился. Продал свою долю квартиры, чтобы оплатить курс химиотерапии. Кажется, впервые в жизни он действительно взял на себя ответственность.
Ольга отключила телефон и подняла глаза к небу. Ярко-синее, безоблачное — такое бывает только в середине лета. Она не знала, что будет дальше. Выздоровеет ли Марина Петровна, изменится ли Антон, найдёт ли она сама новую любовь. Но одно она знала точно: больше никогда и никому она не позволит манипулировать собой. И это была самая важная победа.
Официант принёс счёт, и Ольга полезла в сумочку за кошельком. И вдруг замерла, нащупав что-то непривычное. Конверт. Тот самый, который дал ей Сергей Васильевич в тот вечер — с результатами обследования Марины Петровны. Она даже не открыла его тогда.
Ольга медленно достала конверт, повертела в руках. Открывать сейчас? Спустя столько времени? Какой в этом смысл?
Она решительно порвала конверт пополам, потом ещё раз и ещё. Прошлое должно оставаться в прошлом. А она… она будет жить настоящим. Своим настоящим. Без чужих манипуляций, без вины, без страха сказать «нет».
— Мы развелись год назад, — тихо произнесла Ольга, глядя на падающие в урну клочки бумаги, — и больше ни тебе, ни твоей родне я помогать не буду.
И впервые эти слова прозвучали не как защита, не как обида, а как простая констатация факта. Спокойная, уверенная и окончательная.
