-Нет, этот не жилец, — промолвил возничий в кудлатую заиндевевшую бороду, когда пленных сгружали с его подводы. — Ишь, как его трясет лихоманка-то! А ноги — страсть, поморожены…
Голова мужчины была бессильно запрокинута, он то и дело вскидывался в бреду, куда-то рвался, натужно и хрипло кашляя. Пожилая хозяйская стряпуха мелко крестилась на иконы в углу, испытывая явное затруднение: надо бы «отходную» уже читать, да священника позвать. А как позовешь-то? Он же, прости Господи, француз, вера у него иная!
-Брось, Нюша, не выживет, не мучайся ты, и его не мучай, дай уже упокоиться. Жалко барина, да никто его к нам в Россию не звал! Сам пришел. Лопочет чего-то, сердечный, и не молоденький уже, нет, не выживет, — сказала она девушке, которая положила на лоб бредившего смоченную в уксусе чистую льняную тряпицу.
Нюша, Аннушка, лишь упрямо свела темно-русые брови, продолжая обтирать, силясь напоить болящего целебным травяным отваром. Зубы у француза стучали, отвар проливался, каплями стекал по подбородку, заросшему темной щетиной. Девушка же просто делала свое дело, решив, что поспорит с костлявой, не отдаст ей эту жертву.
А ему, укрытому курчавым овчинным тулупом, в бреду и горячке чудилось горячее солнце Сан-Доминго, необъятные поля зеленого тростника и та, что когда-то сказала ему «да» перед алтарем.
Жак Александр Бойе родился на юге Франции в 1768 году, семья его была очень богатой, французские аристократы того времени не гнушались заниматься бизнесом в колониях. Семья Бойе владела землей на Гаити, куда вскоре перебрались и родители Жака. Плантации обрабатывали рабы, дело было прибыльным, капиталы умножались.
Когда не стало отца, Жак Бойе унаследовал землю и рабов, но для себя он выбрал карьеру военного, а не плантатора. Сначала юноша служил в королевском флоте, а потом, когда короля не стало, Бойе с воодушевлением принял новую власть. Карьера складывалась блестяще: юноша стал помощником маркиза Лассаля, тогдашнего губернатора Сан-Доминго.
Бойе проявил себя во время полуторагодовалой осады округа Жакмель от восставших, после победы лидера гаитянской революции Туссена, перебрался во Францию, проявил себя и при Наполеоне Бонапарте, став депутатом Законодательного собрания молодой Французской республики.
В 35 лет, уже из рук императора Наполеона, Жак Бойе получил звание генерала. Женщины засматривались на красавчика, к тому же, еще и очень не бедного. Положение обязывало генерала жениться. Только… только он лучше разбирался в делах военных, чем в дамах. Невеста была юна, хороша собой, ей льстило внимание генерала.
Так Бойе стал женатым человеком, а через год угодил в свой первый плен в Англии. Он провел там 7 лет, а, возвратившись в 1811-м году во Францию по обмену, узнал, что юная его супруга не хранила верность своему генералу. Даму больше интересовали наряды, балы, красивые мужчины.
Более их ничего не связывало, а Наполеон разрешил во Франции разводы. Покончив с неудачами в личной жизни, Жак снова пошел на войну, на этот раз, с Российской империей. Генерал служил при штабе 12-й дивизии 9-го корпуса под командованием маршала Перрена.
Но и военная удача изменила Бойе. Наполеон войну категорически проигрывал. В ноябре 1812-го остатки французских войск потерпели сокрушительное поражение там, откуда практически и началось их вторжение — на реке Березине. Кстати, даже в современной Франции «Березина» до сих пор является символом масштабной катастрофы. Слово употребляется в метафорическом смысле, когда надо описать полный пи… провал.
В том ледном кошмаре Бойе снова попал в плен. Пленных было ужасающе много, в целях безопасности и для того, чтобы иметь возможность прокормить наполеоновских вояк, французов развозили по разным местам. Бойе выпала долгая дорога в Казань. А на дворе — русская зима. Пока везли, простыл, да еще и ноги обморозил.
Французы были одеты весьма легко, они же рассчитывали на скорую победу, на зимовку в теплых дворцах русской знати. В Казани большинство прибывших пришлось лечить. Некоторым помочь было уже невозможно. «Списали» в безнадежные и Жака Бойе. Он лежал в своем углу и к нему почти никто не подходил. «Кончается», — откликался санитар, если его спрашивали о состоянии больного.
Русские люди — жалостливые. Помещик Лев Васильевич Толстой в судьбе пленников принимал участие: кому-то помогал написать письмо родным, кому-то привозил теплую одежду или обувь. Увидев генерала Бойе в плачевном состоянии, он решил перевезти его из госпиталя к себе в дом.
Правда, тут сведения начинают разниться. То ли в доме Льва Васильевича, то ли в доме Завалишина лечился Бойе. То ли дочь Завалишина, то ли крепостная помещика Толстого, факт в том, что выходила безнадежного больного простая русская девушка. Юная, добрая. Не опустила рук, не согласилась предоставить пленника его участи, а отпоила травами, отпарила под тулупом овчинным, даже ноги ему сохранила.
Конечно, лекарь приходил, но все медики знают, что не все решает искусство врачевания, в иных случаях гораздо важнее уход.
Отчаянно слабый, покрываясь испариной, пил Жак горячий настой из рук девушки с толстенной русой косой. А когда попытался поцеловать ладошки, которыми Аннушка его у костлявой выхватила, она, отчаянно заалев, рукавом лицо от него закрыла: «Да что ты, барин!»
-Ишь ты, — усмехнулась стряпуха. — Значит, на поправку пошел твой «покойничек».
Он — ни слова по-русски, она — ни слова на его языке. Но ведь есть еще язык жестов, есть глаза, которые, в отличие от слов, не могут лгать. Когда сбрил Жак отросшую бороду, оказался он не таким и старым. Яшей звала его Аннушка. Яковом Петровичем он и сам стал писаться, когда обучился языку страны, которую пришел завоевывать и которая захватила в плен его сердце.
В 1814-м пленных начали отправлять во Францию. Обмирала Аннушка, вслушиваясь в то, как шевелится в ее чреве дитя любви: Яков Петрович женился на девушке.
Яков Бойе подал прошение императору о своем желании быть принятым на русскую службу и не покидать России по семейным обстоятельствам. Александра Первого прошение удивило, Бойе вызвали в Петербург и вынесли решение: жалование пленного французского генерала ему платить по-прежнему, а в службе отказать.
Дивилась Аннушка дворцам Петербурга, а ее Яша не унывал: уроки давал, служил гувернером. Позже даже с секретной миссией на Гаити ездил, когда там к власти пришел его родственник. Побывал, посмотрел на страну, где прошло детство и юность, но возвратился в Россию, к любимой жене, к детям.
Двух сыновей и дочь подарила своему генералу Аннушка, которая и сама научилась говорить на языке мужа. Ладно они жили.
И тут вынуждена отступить: если Анна была крепостной, то брак был бы возможен только при наличии у нее вольной от Толстого. Если она была дочкой Завалишина, то… принадлежала к роду Завалишиных, была дворянкой. Дмитрий Иринархович Завалишин, декабрист, писатель и мемуарист, который записал эту историю, считал Анну крепостной, а не своей родственницей.
Возможно, Завалишин специально записал Анну Федоровну в крепостные Толстого, не признавая их родства: в 1825-м проверяли Якова Бойе на причастность к заговору декабристов, а племянник, получается, теткино счастье охранял? Впрочем, для любви разницы нет.
Яков Петрович дослужился-таки на новой Родине до звания статского советника, был чиновником по особым поручениям при министре двора Волконском. Его удивительная жизнь закончилась в 1838-м. Погребен наполеоновский генерал на Смоленском православном кладбище Санкт-Петербурга, оплакан Анной, детьми своими.
Вдова генерала Бойе больше о замужестве не помышляла. Один из сыновей необычной пары, Виктор, стал генерал-майором, но уже Российской армии.
