— Юля, ну что ты за мать такая? Мальчику скоро девять, а он у тебя до сих пор в солдатиков играет. Другие дети уже в компьютерах разбираются, программы пишут, а наш что? Как в прошлом веке, — голос Валентины Игоревны сочился плохо скрываемым превосходством. Она с шумом отодвинула от себя тарелку с почти нетронутым салатом, давая понять, что и еда, и тема разговора ей одинаково неприятны.
Воскресный обед превращался в пытку. Снова. Юля медленно положила вилку и нож. Звук металла о фарфор прозвучал в натянутой атмосфере кухни слишком резко. Напротив сидел её муж, Павел, и делал вид, что с огромным интересом изучает рисунок на своей чашке. Он всегда так делал, когда его мать начинала атаку. Превращался в предмет мебели.
— Валентина Игоревна, мы это уже обсуждали. Я не против компьютеров. Я против жестоких игр, которые превращают детей в нервных и агрессивных психопатов, — ответила Юля ровно, глядя прямо в глаза свекрови. — У Артёма есть развивающие программы на планшете. Он ходит на робототехнику. Ему этого достаточно.
— Робототехника! — фыркнула свекровь. — Конструкторы для малышей. Паша в его возрасте уже отцовский мотоцикл разбирал! Мальчик должен быть мужиком, а не тепличным растением. Ему нужна разрядка, соревновательный дух! А ты его держишь под стеклянным колпаком. Он же со сверстниками общий язык скоро найти не сможет. Будет белой вороной.
Павел наконец оторвался от созерцания чашки.
— Мам, ну хватит. Артём нормальный ребёнок. Юля просто хочет, чтобы у него было детство, — его голос был примирительным, но абсолютно безвольным. Он не защищал жену, он пытался прекратить неудобный разговор.
— Детство? — Валентина Игоревна театрально всплеснула руками. — Детство — это бегать по гаражам и пускать кораблики? Мир изменился, Паша! А твоя жена, кажется, застряла в прошлом. Она боится всего нового. Скоро ты ему интернет запретишь, потому что там «плохому научат».
Юля почувствовала, как внутри всё закипает, но снаружи она оставалась неподвижной. Она знала, что любая эмоция будет использована против неё. Свекровь только и ждала, чтобы она сорвалась.
— Я не застряла в прошлом, — отчеканила она. — Я читаю исследования современных психологов. И они говорят, что шутеры и кровавые бродилки в восемь лет — это прямой путь к неврозам и проблемам с эмпатией. Мой сын не будет подопытным кроликом для ваших экспериментов.
«Ваших экспериментов». Фраза повисла в воздухе. Павел поперхнулся чаем. Валентина Игоревна медленно выпрямилась, её лицо окаменело. Она поняла, что словесная атака провалилась. Невестка оказалась слишком крепким орешком.
Остаток обеда прошёл в гнетущей тишине. Вскоре Валентина Игоревна, сославшись на головную боль, начала собираться. Павел, обрадованный возможностью завершить это мучение, поспешил проводить её в прихожую. Юля осталась на кухне, слушая их приглушённое прощание. Она знала, что это не конец. Это была лишь очередная битва в затяжной войне за право воспитывать собственного сына.
Уже стоя на пороге, Валентина Игоревна поцеловала Павла в щёку и заговорщицки прошептала: «Не переживай, сынок. Она ничего не понимает в мальчишках. Но у Артёма есть я. Я не дам ему превратиться в маменькину неженку».
Закрыв за матерью дверь, Павел вернулся на кухню с виноватым видом, но Юля уже ничего не сказала. Спорить с ним было всё равно что пытаться построить замок из песка во время прибоя. А в это самое время Валентина Игоревна, идя по улице, доставала телефон. В её голове уже созрел план. Дерзкий, решительный и, с её точки зрения, абсолютно правильный. Она не позволит этой выскочке калечить её внука. Она подарит Артёму настоящий праздник. Она сделает это сама. Втайне. Это будет их маленький секрет, их мужская солидарность против женских капризов. На экране телефона она открыла сайт магазина электроники и ввела в поиск: «Новейшая игровая консоль».
Вторник Валентина Игоревна выбрала не случайно. В этот день у Юли была самая высокая загрузка на работе, она всегда возвращалась поздно и уставшей. У Артёма, наоборот, уроки заканчивались рано. Идеальное окно возможностей. С большой клетчатой сумкой, в которой лежала заветная коробка, она вошла в подъезд, ощущая себя разведчиком на вражеской территории. Ключ привычно и мягко вошёл в замок. Щелчок — и она внутри.
Квартира встретила её тишиной и идеальным порядком, который Валентину Игоревну всегда раздражал. Не жилое пространство, а музей. Она брезгливо поставила сумку на пол в прихожей, стараясь не касаться начищенного ламината. Операция не заняла много времени. Глянцевая чёрная приставка была быстро подключена к телевизору в комнате Артёма. Провода она аккуратно спрятала за тумбой, а саму консоль поставила так, чтобы с порога она не бросалась в глаза. Настроить всё оказалось проще простого — техника сейчас интуитивная. Она вставила диск с игрой «Кровавый Горизонт», обложка которой изображала сурового пехотинца по колено в гильзах. Консультант в магазине заверил, что это «абсолютный хит, все мальчишки с ума сходят». То, что нужно.
Когда Артём вернулся из школы, он застал бабушку сидящей в его кресле с джойстиком в руках. Его глаза округлились.
— Ба, а это что?
— Это, внучек, мужская игрушка. Подарок от меня. Только это наш с тобой секрет, понял? Маме пока ни слова. Она не поймёт, — заговорщицки подмигнула Валентина Игоревна.
Мальчик, заворожённый, подошёл ближе. Бабушка вложила ему в руки второй джойстик. Через пять минут комната наполнилась звуками выстрелов, взрывов и грубыми криками виртуальных солдат. Артём вцепился в контроллер, его глаза горели нездоровым огнём, отражая вспышки на экране. Он быстро освоился, и вскоре из его уст уже вылетали фразы, подслушанные в игре: «Цель ликвидирована!», «Получи, тварь!». Валентина Игоревна смотрела на него с удовлетворением. Вот он, настоящий мальчишка, азартный, живой. Не то что маменькин сынок, собирающий роботов. Просидев с ним около часа, она ушла, ещё раз напомнив про секрет.
Юля вернулась домой около восьми вечера. Квартира была тихой, но в этой тишине было что-то неправильное. Артём не выбежал её встречать. Она нашла его в своей комнате. Он сидел на полу и расставлял солдатиков, но делал это как-то иначе — дёргано, резко.
— Привет, котёнок. Как дела в школе?
— Нормально, — буркнул он, не отрываясь от своего занятия. Затем он схватил одного солдатика и с силой ударил им другого, прошипев: — Контакт с противником! Огонь на поражение!
Юлю это насторожило. Что за лексикон?
— Тём, что это за слова? Где ты их наслушался?
— Нигде, — огрызнулся сын и бросил солдатиков на ковёр. — Просто играю.
Весь вечер он был сам не свой. За ужином рассеянно ковырял вилкой в тарелке, отвечал на вопросы односложно. А когда Юля попросила его убрать за собой посуду, он вдруг посмотрел на неё пустым взглядом и произнёс:
— Задание не принято.
Это было последней каплей. После того как Артём ушёл спать, Юля вошла в его комнату. Что-то изменилось. Она не сразу поняла, что именно. Взгляд скользнул по полкам, по столу… и остановился на тумбе под телевизором. Чёрная пластиковая коробка. Она не помнила, чтобы у них было что-то подобное. Юля подошла ближе и увидела её. Игровую приставку последней модели. Сердце пропустило удар, а затем заколотилось от дурного предчувствия. Она нажала кнопку включения на джойстике, лежавшем рядом. Экран телевизора ожил, и на нём появилось меню игры. «Кровавый Горизонт». А в углу экрана — маленький, но отчётливый значок: 18+.
Всё встало на свои места. Воскресный разговор. Угрожающее обещание свекрови «не дать ему превратиться в неженку». Её ключ от квартиры. Это была не случайность и не ошибка. Это была спланированная диверсия. Удар в спину, нанесённый с циничным расчётом. Она стояла посреди комнаты сына, глядя на экран, где мускулистый герой перезаряжал автомат. Ярость ушла, сменившись чем-то более твёрдым и холодным. Решимостью. Защищать своего ребёнка она будет любыми методами. И тот, кто решил сыграть с ней в эту игру, очень сильно пожалеет.
Павел пришёл домой в половине десятого. Он вошёл в квартиру, на ходу ослабляя узел галстука, и с порога почувствовал, что что-то не так. Воздух был неподвижным и холодным, будто в доме давно никто не жил. Юля не вышла его встречать. Он нашёл её в гостиной. Она сидела на диване, прямая, как натянутая струна, и смотрела в одну точку. Перед ней, на стеклянной поверхности журнального столика, лежали два предмета: глянцево-чёрная игровая консоль и рядом с ней — коробка от диска с названием «Кровавый Горизонт». Они выглядели как улики, заботливо разложенные следователем перед допросом.
Улыбка медленно сползла с его лица. Он сразу всё понял. Он знал свою мать. Он знал её методы. И он знал, что этот момент рано или поздно настанет.
— Юль… — начал он, и его собственный голос показался ему чужим и неуверенным.
— Павел, посмотри, — она даже не повернула головы, её голос был ровным и лишённым всяких эмоций. — Это я нашла сегодня в комнате Артёма. Твоя мать не просто купила это. Она пришла сюда, пока меня не было, и всё установила. Наш сын сегодня цитировал фразы из игры с рейтингом «восемнадцать плюс». Он сказал мне, что моё «задание не принято», когда я попросила его убрать тарелку. Как тебе такое?
Павел медленно опустился в кресло напротив. Он чувствовал себя загнанным в угол. С одной стороны — ледяная, справедливая ярость жены. С другой — его мать, которую он знал всю жизнь, её непробиваемая уверенность в собственной правоте. И он, как всегда, оказался между ними.
— Послушай, я уверен, она не хотела ничего плохого, — начал он самую слабую и предсказуемую линию защиты. — Она просто… хотела сделать Артёму подарок. Она же не разбирается в этих играх, в рейтингах. Увидела, что все мальчишки играют, и купила.
Юля медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни слёз, ни истерики. Только холодное, тяжёлое презрение.
— Не разбирается? Павел, не надо держать меня за идиотку. Ей в магазине всё объяснили, я уверена. И она прекрасно помнит наш разговор в воскресенье. Это был не подарок. Это была демонстрация силы. Она показала мне, что может войти в мой дом и делать здесь всё, что захочет, с моим ребёнком. А ты сейчас пытаешься её оправдать.
— Я не оправдываю! — он повысил голос, но это прозвучало жалко. — Я просто пытаюсь посмотреть на ситуацию объективно! Не надо раздувать из мухи слона. Ну, поиграл он час, ничего страшного не случилось. Завтра я ей позвоню, скажу, чтобы забирала свою приставку. Мы спокойно всё решим.
Вот оно. Это слово. «Спокойно». Его вечное стремление избежать конфликта, зарыть голову в песок, сделать вид, что ничего не произошло. В этот момент Юля поняла нечто гораздо более страшное, чем сам факт диверсии свекрови. Она поняла, что в этой борьбе она одна. Её муж не был её союзником. Он был буфером, прокладкой между ней и его матерью, и его единственной функцией было гасить любые толчки, даже если эти толчки разрушали его собственную семью.
— Мы? — переспросила она так тихо, что Павлу пришлось напрячься, чтобы расслышать. — Павел, нет никаких «мы». Есть твоя мать, которая тайком проникает в нашу квартиру, чтобы подрывать мой авторитет и калечить психику нашего сына. Есть ты, который сидит здесь и лепечет что-то про «спокойно поговорим». И есть я. Одна.
Она встала. Её спокойствие пугало гораздо больше, чем крик.
— Ты даже не понимаешь, что произошло. Речь не об игре. Речь о том, что твою семью, твоего сына, твою жену унизили. А ты боишься набрать номер и сказать своей маме, что она была неправа. Ты боишься её реакции больше, чем последствий для собственного ребёнка.
Он хотел что-то возразить, сказать, что она преувеличивает, что всё не так, но слова застряли в горле. Потому что в глубине души он знал — она права. Он до смерти боялся материнского гнева, её обиженного молчания, её манипуляций. И этот страх парализовал его волю.
Юля не стала ждать его ответа. Она молча развернулась и ушла на кухню. Через несколько секунд Павел услышал, как ровно зажурчала вода из крана. Она просто мыла посуду. Будто и не было этого разговора. Будто его, Павла, больше не существовало в её уравнении. И от этого простого, обыденного звука ему стало по-настоящему страшно. Он понял, что разговор окончен. И что решение, которое она примет, будет только её. И оно точно не будет «спокойным».
Утро не принесло облегчения. Оно принесло холодную ясность. Павел проснулся от запаха кофе, но на кухне его никто не ждал. Юля уже была одета в джинсы и простую чёрную водолазку. Она стояла у окна и пила свой кофе, глядя на просыпающийся город. Она не сказала ему ни слова, не удостоила даже взглядом. Её отчуждение было плотным и материальным, как стена. Он хотел что-то сказать, начать этот мучительный «спокойный разговор», но, глядя на её жёсткий профиль, понял, что слова бесполезны. Он опоздал.
Допив кофе, Юля поставила чашку в раковину и, не оборачиваясь, прошла в гостиную. Она взяла со столика игровую приставку. Затем, всё так же молча, направилась к кладовке в коридоре. Павел услышал, как там что-то сдвинулось, и через мгновение она вышла обратно. В её правой руке был старый плотницкий молоток с обтёртой деревянной ручкой и массивным стальным бойком. Инструмент выглядел в её руке чужеродно и страшно. Она прошла мимо него к входной двери, неся консоль в одной руке и молоток в другой.
— Юля, что ты задумала? Постой! — его голос прозвучал слабо и неуверенно.
Она остановилась уже на пороге, но не обернулась. Её плечи были напряжены. Она просто проигнорировала его, будто он был пустым местом, частью интерьера. Щёлкнул замок, и она вышла. Павел остался стоять посреди квартиры, парализованный её решимостью и собственным бессилием. Он понял, что сейчас происходит нечто непоправимое, но страх перед тем, что она собирается сделать, и ещё больший страх перед последствиями мешали ему даже сдвинуться с места.
Юля не спеша спустилась по лестнице. Она не чувствовала ни гнева, ни обиды. Только холодную, звенящую пустоту и правоту. Она ехала к свекрови не для того, чтобы спорить или что-то доказывать. Она ехала исполнить приговор.
Дверь квартиры Валентины Игоревны ей открыла сама хозяйка. На её лице была улыбка радушной женщины, которая ждала в гости кого угодно, но только не свою невестку с таким выражением лица. Улыбка медленно сползла, сменившись недоумением, а затем и плохо скрываемым раздражением.
— Что-то случилось? — спросила она тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Юля не ответила. Она молча шагнула к порогу, наклонилась и аккуратно поставила игровую приставку на коврик перед дверью. Прямо под ноги опешившей свекрови. Валентина Игоревна смотрела то на приставку, то на лицо Юли, не понимая, что происходит. И в этот момент Юля подняла молоток.
Взгляд Валентины Игоревны метнулся к тяжёлому металлическому бойку, её глаза расширились от ужаса и неверия. Она хотела что-то сказать, закричать, но прежде чем она успела издать хоть звук, молоток с силой обрушился на чёрный глянцевый корпус. Раздался оглушительный треск ломающегося пластика. Второй удар пришёлся по центру, раскалывая внутренности. Третий, четвёртый… Юля методично, без суеты, превращала дорогую вещь в груду бесполезных обломков. Она била до тех пор, пока консоль не превратилась в жалкую кучу пластика и расколотых микросхем.
Затем она выпрямилась. Валентина Игоревна стояла, вцепившись в дверной косяк, её лицо было бледным, рот приоткрыт в беззвучном крике. Юля посмотрела ей прямо в глаза, её собственный взгляд был твёрд и пуст.
— Да как вы могли купить моему сыну эту мерзкую приставку за моей спиной?! У вас вообще нет мозгов? Вы искалечили его психику, я в следующий раз искалечу вас!
Она бросила молоток на обломки приставки. Звук упавшего металла был последним в этой сцене. Не говоря больше ни слова, Юля развернулась и пошла к лестнице, оставив свекровь стоять в шоке среди мусора, который ещё утром был предметом её гордости и орудием её маленькой войны.
Когда Юля вернулась домой, Павел метался по квартире с телефоном в руке. Его лицо было искажено смесью страха и гнева. Он очевидно уже всё знал.
— Что ты наделала?! Мать звонила, она… Ты с ума сошла?!
Юля спокойно сняла куртку и повесила её в шкаф. Она посмотрела на мужа так, как смотрят на постороннего, назойливого человека.
— Я сделала то, что должен был сделать ты ещё в воскресенье. Я защитила своего сына.
— Защитила?! Ты устроила погром! Ты угрожала моей матери! — кричал он, но его крик разбивался о её ледяное спокойствие.
— Твоей матери, Павел. Вот именно. Твоей. И разбираться с последствиями её поступков теперь тоже тебе.
Она прошла в комнату, оставив его одного в прихожей. Он что-то кричал ей в спину, говорил про уважение, про семью, про безумие. Но она его уже не слышала. В этот день она не просто разбила молотком игровую приставку. Она разбила свой брак и ту семью, которой, как оказалось, никогда и не было. И впервые за долгие годы почувствовала себя свободной…
