— Ну что, довольна?! Твои драгоценные предки в очередной раз показали своё истинное лицо! — Евгений влетел в квартиру, как разъярённый бык, едва не сбив Ирину с ног в узкой прихожей.
Дверь за ним захлопнулась с такой силой, что в серванте в гостиной жалобно звякнула посуда. Он швырнул на полку ключи от машины, которые отскочили и с металлическим лязгом упали на кафель. От него пахло дорогим парфюмом, смешанным с едким запахом злости и чего-то ещё, неуловимо-неприятного, как перегар после вчерашней попойки, хотя Ирина знала – он не пил.
Ирина отступила на шаг, инстинктивно прижимая к груди книгу, которую читала. Его лицо, обычно холёное и самоуверенное, сейчас было багровым, с проступившими на висках венами. Глаза метали искры.
— Женя, что случилось? Ты на себя не похож. Кто… кто показал лицо? О чём ты?
Он презрительно хмыкнул, стягивая с себя дорогой пиджак и небрежно бросая его на пуфик.
— Кто-кто… Родители твои золотые! Пётр Иванович и Зинаида Сергеевна! Орлы! Меценаты долбанные! — он выплюнул имена с такой ядовитой интонацией, что Ирина невольно поёжилась. — Я к ним со всей душой, с проектом, который нас всех озолотить может, а они… они мне, понимаешь, отказали! В такой мелочи отказали!
Евгений заходил по прихожей, как тигр в клетке, его крупные руки сжимались в кулаки. Он был высок, широкоплеч, и сейчас его физическая мощь, помноженная на ярость, создавала почти осязаемое ощущение угрозы.
— Погоди, Женя, я не понимаю, — Ирина попыталась внести хоть какую-то долю разума в этот поток негодования. — О каком проекте ты говоришь? И в какой мелочи они тебе отказали? Ты же только на прошлой неделе говорил, что дела в мастерской идут отлично, что клиенты валом валят.
— Отлично! — он резко остановился перед ней, нависая. — Отлично для их местечкового понимания! А я хочу большего! Я хочу развития, Ирина! Я хочу сеть! А этим… этим жмотам этого не понять! Они привыкли свою копейку трясти, в кубышке хранить! Да что они вообще понимают в настоящем бизнесе? Сидят на своих пенсиях, дачу свою оплакивают, которую, кстати, продали, чтобы мне же помочь, как они любят это подчёркивать! Так вот, я им предложил реальный шанс преумножить! Вложиться ещё немного, сущие копейки по сравнению с будущей прибылью! А твой отец… этот старый… — он запнулся, подбирая слово, — этот старый скряга заявил, что «пора бы уже и самому, Женя, на ноги становиться»! Можешь себе представить? Мне! Мне, который пашет как проклятый, чтобы их же вложения отбить и приумножить!
Ирина почувствовала, как внутри поднимается волна протеста. Обвинения были настолько несправедливы, настолько оторваны от реальности, что она на мгновение потеряла дар речи.
— Женя, но… но ведь они действительно очень много для тебя сделали, — начала она осторожно, понимая, что ступает на минное поле. — Они отдали всё, что у них было, чтобы ты смог открыть эту мастерскую. Папа тогда… он действительно тяжело переживал продажу дачи, это было его любимое место. И они ведь не отказывали тебе раньше, когда ты просил на…
— Раньше! — перебил он её, не дав договорить. Его голос сорвался на крик. — Раньше это были инвестиции в перспективный проект! А сейчас, когда до настоящего успеха рукой подать, когда нужно сделать последний рывок, они вдруг решили включить «мудрых стариков»! Да они просто боятся! Боятся больших денег, боятся моего размаха! Завидуют, вот что! Завидуют, что я, в отличие от них, не собираюсь всю жизнь прозябать на одном месте! Специально тормозят меня, чтобы я не вырвался из их… их мещанского болота!
Он с силой ударил кулаком по стене. Штукатурка не посыпалась, но звук получился глухим и неприятным. Ирина вздрогнула.
— Перестань, Женя, не говори так! — её голос обрёл твёрдость. — Ты же знаешь, что это неправда. Они всегда желали тебе только добра. Они радовались каждому твоему успеху, как своему. И если папа сказал, что пора самому… может, он просто хотел, чтобы ты почувствовал больше самостоятельности, больше ответственности?
— Ответственности?! — Евгений расхохотался, но смех его был лишён веселья, он был злым и язвительным. — Да я с этой ответственностью сплю и ем! Я тяну на себе весь этот бизнес, пока они прохлаждаются! А теперь, значит, я ещё и «недостаточно самостоятельный»! Прекрасно! Просто великолепно! И ты туда же, я смотрю! Защищаешь своих идеальных родителей, которые просто хотят, чтобы я вечно был у них на коротком поводке, обязанным по гроб жизни за их подачки! Он снова зашагал по узкому пространству, нагнетая и без того тяжёлую атмосферу. Ирина смотрела на него, и ей становилось страшно. Не от его крика или физической силы, а от той чёрной неблагодарности, которая сейчас изливалась из него потоком, от того, как он легко перечеркивал всё хорошее, что было сделано для него людьми, которых она любила больше всего на свете. Конфликт только начинал разгораться, и она чувствовала, что этот вечер будет очень, очень долгим и тяжёлым.
— На коротком поводке? Подачки? Женя, ты в своем уме?! — Ирина отложила книгу на полку, её голос перестал быть робким, в нём зазвенел металл. Она выпрямилась, встречая его гневный взгляд своим, не менее гневным. Первоначальный шок сменился обжигающей обидой за родителей и за себя. — Да как у тебя язык поворачивается такое говорить?! Какие подачки? Они отдали тебе всё, до последней копейки, всё, что копили годами на свою старость! Сначала деньги, которые получили за дачу, а потом ещё триста тысяч! Помнишь эту сумму? Или твоя память избирательно стирает неудобные факты? Это были все их сбережения! Все!
Она сделала шаг к нему, вторгаясь в его личное пространство, заставляя его отступить к стене.
— А дача? Ты так легко сейчас говоришь «дачу свою оплакивают»! Ты хоть представляешь, чего папе стоило её продать? Он её своими руками строил, каждый гвоздь забивал! Это было единственное место, где он по-настоящему отдыхал душой после своего завода! Он её продал не потому, что ему денег было некуда девать, а чтобы ты смог купить тот итальянский подъёмник, без которого твой «грандиозный бизнес» якобы не мог стартовать! Он отдал тебе свою мечту, свою отдушину, а ты теперь называешь это… этим?!
Евгений поморщился, словно от зубной боли, но упрямство на его лице никуда не делось.
— Ну, продал, и что? Это было его решение! Взвешенное решение взрослого человека! Он понимал, что это инвестиция! Что я не просто так прошу! И подъёмник тот был необходим, без него мы бы до сих пор гайки крутили на полу!
— Инвестиция? — Ирина горько усмехнулась. — Ты трижды после этого приходил к ним за «инвестициями»! Сначала тебе не хватало на покрасочную камеру – «самую современную, чтобы конкурентов уделать». Потом срочно понадобились деньги на «расширение ассортимента запчастей, а то клиенты уходят». Потом ещё что-то, я уже не помню твоих гениальных обоснований! И каждый раз они выручали! Мама откладывала со своей мизерной зарплаты библиотекаря, папа подрабатывал где-то вечерами, хотя ему давно пора было отдыхать! Они верили тебе, Женя! Верили, что ты действительно стараешься, что вот-вот, и всё наладится! Они отказывали себе в самом необходимом, чтобы ты мог «развиваться»! А ты сегодня прилетаешь и заявляешь, что они жмоты и скряги, потому что отказались в четвёртый раз оплачивать твои наполеоновские планы?!
Её голос звенел от негодования, щёки пылали. Она не кричала, но говорила так, что каждое слово било наотмашь.
— Да что ты понимаешь! — взорвался он снова, отталкиваясь от стены. — Это бизнес! Здесь всегда нужны вливания! Оборотка, расширение, реклама! Нельзя стоять на месте! Они просто испугались! Испугались успеха! Моего успеха, который затмит их жалкое существование!
— Успеха?! Какого успеха, Женя?! Успеха за чужой счёт?! — Ирина уже не сдерживала эмоций.
— Какая разница за чей он счёт? Мне просто нужны сейчас деньги, а они зажали их! Не хотят давать! Разве это нормально?
— Да мои родители только и делают, что помогают тебе постоянно с твоим бизнесом, а ты теперь их грязью поливаешь?!
Евгений на мгновение замер, поражённый этой прямой, уничтожающей формулировкой.
— Ты хоть каплю благодарности испытываешь к людям, которые фактически подарили тебе дело твоей жизни, вытащив всё из своего кармана, из своей души?!
Евгений на мгновение замер, поражённый этой прямой, уничтожающей формулировкой. Его лицо снова налилось краской, ноздри раздувались. Он ожидал слёз, уговоров, но не такой яростной, убийственной атаки. Он увидел перед собой не просто жену, а дочь своих «обидчиков», готовую защищать их до последнего.
— Ах вот как ты заговорила! — прошипел он, делая шаг вперёд, сокращая дистанцию. — Значит, я ещё и неблагодарный? Значит, я должен им в ножки кланяться до конца дней своих за то, что они выполнили свой родительский долг – помогли семье дочери?! Да они обязаны были это сделать!
— Обязаны?! — переспросила Ирина тихо, но в этом тихом слове было больше угрозы, чем в любом крике. — Никто тебе ничем не обязан, Женя. Особенно после таких слов.
Она смотрела на него уже без гнева, скорее с холодным презрением и какой-то окончательной ясностью. Спор перешёл на новый виток, где аргументы уже не имели значения. Значение имела только эта уродливая, неприкрытая неблагодарность, которая вдруг стала сутью их отношений. И Ирина поняла, что просто так она это не оставит.
— Никто мне ничем не обязан? — Евгений издал короткий, злой смешок, от которого у Ирины по спине пробежал холодок.
Он снова подался вперёд, его лицо исказилось в гримасе, которая должна была, по-видимому, изображать оскорблённое достоинство, но выглядела скорее как оскал хищника.
— Ах, вот оно что! Значит, я, который вкалывает как проклятый, чтобы обеспечить нам всем достойную жизнь, ещё и должен быть благодарен за то, что мне вообще позволили этим заниматься? Ты сейчас серьёзно, Ира? Ты действительно считаешь, что твои родители, вложив деньги – заметь, вложив, а не подарив! – имеют право теперь указывать мне, как дышать и куда развивать МОЙ бизнес?
— Твой бизнес? — Ирина скрестила руки на груди, её взгляд стал твёрдым, как сталь. Она больше не отступала. — Женя, опомнись. Без их первоначального капитала, без денег от продажи папиной дачи, без тех сумм, которые они потом неоднократно тебе давали, отрывая от себя последнее, никакого «твоего бизнеса» просто не существовало бы! Была бы твоя съёмная квартира и твои вечные жалобы на неблагодарных начальников на очередной наёмной работе! Они поверили в тебя, когда никто не верил! Они рискнули всем, что у них было! А ты… ты ведёшь себя так, будто они тебе всю жизнь испортили этим!
— Испортили? Да они мне просто не дают развернуться! — он снова повысил голос, жестикулируя так активно, что едва не задел её. — Они хотят, чтобы я оставался мелким лавочником, ковыряющимся в их захолустье! А у меня амбиции, Ир! У меня планы! Я хочу построить империю! А они… они просто боятся, что я стану слишком успешным, слишком независимым от них! Что их «помощь» перестанет быть такой уж значимой! Вот чего они боятся! И ты, похоже, тоже!
— Боимся? — горькая усмешка тронула губы Ирины. Она смотрела на него, и в её взгляде уже не было ни обиды, ни гнева. Была лишь холодная, почти брезгливая усталость. — Знаешь, Женя, ты сейчас похож не на амбициозного бизнесмена, а на капризного ребёнка, которому не дали очередную дорогую игрушку. Ты видишь в моих родителях, да и во мне, похоже, тоже, не близких людей, а… а какой-то безлимитный ресурс, который обязан по первому твоему требованию удовлетворять все твои «хотелки». Ты не строитель, Женя. Ты просто неблагодарный потребитель, который привык только брать, брать и требовать ещё, совершенно не ценя то, что для тебя делают.
Слово «потребитель», сказанное с такой уничтожающей интонацией, видимо, задело его за живое сильнее, чем все предыдущие обвинения. Лицо Евгения пошло пятнами. Он на мгновение замер, словно переваривая услышанное, а затем его глаза опасно сузились.
— Потребитель, значит? — прошипел он, и в его голосе зазвучали новые, по-настоящему зловещие нотки. — Я тебе покажу, кто тут потребитель! Раз ты такая умная и всё решаешь за своих стариков, раз ты не можешь донести до них элементарные вещи, я сделаю это сам! Я поговорю с твоим отцом! По-мужски! И он меня выслушает! С этими словами он резко рванулся к небольшому столику в прихожей, где лежал Иринин мобильный телефон. Его движения были быстрыми, хищными. Ирина даже не успела среагировать, как телефон оказался в его руке. Он с такой силой впился пальцами в аппарат, что костяшки побелели. Несколько быстрых, нервных нажатий на экран – он явно искал номер Петра Ивановича в её контактах.
— Что ты делаешь?! Отдай телефон! — крикнула Ирина, бросаясь к нему. Но Евгений уже поднёс трубку к уху, его лицо выражало крайнюю степень решимости и злобы.
Он явно собирался выплеснуть на тестя весь накопившийся яд, потребовать, надавить, возможно, даже пригрозить.
— Алло! Пётр Иванович? Это Евгений! У меня к вам серьёзный разговор! — начал он громко, не обращая внимания на Ирину, которая пыталась выхватить у него телефон.
— Женя, не смей! — Ирина с неожиданной для её хрупкого сложения силой рванулась вперёд. Её пальцы вцепились в его запястье, как клещи, другая рука метнулась к телефону. На мгновение их взгляды встретились – его, полный ярости и упрямого самодовольства, и её, потемневший от решимости, в котором не осталось и тени прежней мягкости. Это была уже не семейная ссора, а битва, и Ирина не собиралась её проигрывать. Она с силой дёрнула аппарат на себя. Евгений, не ожидавший такого отпора, на долю секунды ослабил хватку, и телефон, выскользнув из его пальцев, оказался в её руке. Она тут же отдёрнула руку, отступая на безопасное расстояние, её грудь тяжело вздымалась.
— Ты… ты что себе позволяешь?! — взревел Евгений, делая шаг к ней, но остановился, наткнувшись на её холодный, непроницаемый взгляд. В нём не было страха, только ледяное спокойствие, которое пугало больше, чем любой крик.
— Это ты что себе позволяешь, Женя? — её голос звучал ровно, но в этой ровности чувствовалась сталь. — Ты решил окончательно растоптать людей, которые вытащили тебя из грязи и дали шанс стать кем-то? Ты решил унизить моего отца, после всего, что он для тебя сделал?
Она смотрела на него так, будто видела впервые – и увиденное ей глубоко не понравилось. Это был уже не тот мужчина, которого она когда-то любила, не тот, за которого выходила замуж. Перед ней стоял чужой, жадный и злой человек.
— Я просто хотел… хотел объяснить ему, как надо вести бизнес! — выкрикнул Евгений, но в его голосе уже не было прежней уверенности. Что-то в её ледяном спокойствии его смутило, заставило почувствовать себя неуверенно.
— Объяснить? — Ирина медленно покачала головой. — Нет, Женя. Ты хотел унизить, потребовать, шантажировать. Но этому пришёл конец. Это была последняя капля.
Она сделала небольшую паузу, давая словам впитаться в раскалённый воздух прихожей.
— Ты так гордишься «своим» бизнесом, Женя? Так вот, я тебе открою небольшой секрет, который ты, в своей эйфории от мнимых успехов, почему-то упустил из виду. Значительная, подавляющая часть этого «твоего» бизнеса, включая оборудование, на которое мой отец продал дачу, и помещение, первый взнос за аренду которого сделала моя мама, продав свои единственные фамильные драгоценности, оформлена не на тебя. Частично на меня, как на дочь, которой они доверяют, но основная доля – на моих родителей. Как гарантия их вложений, которые ты так легкомысленно обесцениваешь.
Евгений замер. Его лицо медленно меняло цвет, от багрового к неприятно-бледному. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова не шли. Он выглядел так, словно его ударили под дых.
— И если ты, — продолжала Ирина тем же ровным, безжалостным тоном, — ещё хоть раз, хоть одним словом, посмеешь оскорбить моих родителей, если ты ещё раз попытаешься давить на них, требуя денег, которые они не обязаны тебе давать, я немедленно инициирую процесс раздела этого бизнеса. И я тебя уверяю, Женя, ты останешься ни с чем. Абсолютно ни с чем. Потому что твоего личного, материального вклада там – ноль. Только твои «гениальные идеи» по освоению чужих денег.
Она смотрела ему прямо в глаза, и он не выдерживал этого взгляда, отводя глаза в сторону, на свои дорогие ботинки, на стену, куда угодно, лишь бы не встречаться с этим холодным осуждением.
— Я вышвырну тебя из этой мастерской, которую ты так и не научился ценить, и из моей жизни. И поверь, я найду людей, которые смогут грамотно управлять тем, что создано на деньги моих родителей, и приумножить это, не поливая грязью своих благодетелей.
Наступила тишина. Не звенящая, не тяжёлая, а какая-то мёртвая, как после взрыва, когда пыль ещё не осела, но всё живое уже уничтожено.
Евгений стоял, опустив плечи. Вся его напускная бравада, вся его ярость схлынули, оставив после себя пустоту и, возможно, запоздалое, горькое осознание. Он попытался что-то сказать, возможно, возразить, возможно, даже оправдаться, но голос ему не повиновался. Он лишь сглотнул, и его кадык дёрнулся. Ирина больше ничего не добавила. Она всё сказала. Она видела, что он понял. Не раскаялся – нет, на это он был не способен, его гордыня и эгоизм были слишком велики. Но он понял, что загнал себя в угол, что его привычный мир, построенный на чужой доброте и его собственной наглости, рушится. Они стояли друг против друга в маленькой прихожей, как два непримиримых врага. Мосты были сожжены. Воздух был пропитан невысказанными обидами и окончательным, бесповоротным разрывом. Каждый сделал свой выбор, и пути назад уже не было. Конфликт достиг своего апогея и замер в этой точке невозврата, оставив после себя лишь пепелище разрушенных отношений…
