— Ты куда эту отраву тащишь? У нас что, пункт приёма стеклотары открылся или ты решил печень посадить за один вечер? — ледяным тоном спросила Марина, даже не повернув головы от раковины, хотя по тяжёлому сопению и характерному звону стекла она прекрасно понимала, что происходит за её спиной.
Олег, кряхтя и отдуваясь, с громким стуком водрузил на кухонный стол картонный ящик, доверху набитый дешёвым пивом в пластике и стекле. От коробки несло сыростью, складом и чем-то кислым, а сам Олег выглядел так, будто совершил подвиг, дотащив это «сокровище» на пятый этаж без лифта.
— Это не отрава, Марин, а топливо для нормального мужского разговора, — огрызнулся он, вытирая вспотевший лоб рукавом несвежей футболки. — Парни сегодня подтянутся. Футбол посмотрим, посидим. Не начинай, а? Неделя была — врагу не пожелаешь, начальник, гад, все соки выжал. Имею я право расслабиться в собственных стенах или мне на это разрешение нотариальное нужно?
Марина выключила воду, вытерла руки вафельным полотенцем и медленно развернулась. В её взгляде читалось такое откровенное презрение, смешанное с брезгливостью, что другой бы на месте Олега поёжился, но он был слишком занят распаковкой. Он выуживал пузатые бутылки из ящика и выставлял их рядами прямо на клеёнку, словно оловянных солдатиков перед боем.
— Посидим? — переспросила она, глядя на грязные разводы, которые оставались на столе от пыльных бутылок. — Это как в прошлый раз было? Когда твой Виталик, этот боров невоспитанный, решил, что ковёр в гостиной — это отличная салфетка для жирных рук после леща? Или когда кто-то из вас, «интеллигентов», бычок об подлокотник дивана затушил, думая, что я не замечу? Я три дня квартиру проветривала, Олег! Три дня у нас воняло как в привокзальной чебуречной, где рыба сдохла своей смертью!
— Ну случайно вышло, с кем не бывает, перебрали немного, — буркнул Олег, не глядя на неё и продолжая свою деятельность. — Виталик извинился. Он же сказал «сорян». Чё тебе ещё надо?
— Извинился?! — голос Марины дрогнул от возмущения, но она тут же взяла себя в руки. — Он промямлил что-то невнятное и ушёл, оставив мне гору посуды с засохшим жиром и лужу липкого пива под журнальным столиком.
— И что? Могла бы и нормально к этому отнестись. Да и сейчас тоже… В общем они придут, и ты должна их пустить, потому что…
— Да сейчас вот, ага! Прям взяла и пустила к нам домой твоих дружков! Не бывать этому, милый мой! Ни за что они не переступят порог нашего дома!
Олег замер с очередной бутылкой в руке. Его шея начала медленно наливаться нездоровой краснотой, а глаза сузились. Он очень не любил, когда ему указывали, что делать, особенно когда он уже всё распланировал и настроился на вечерний кутёж.
— Слушай, ты, — он шагнул к ней, нависая над столом и опираясь на него кулаками. — Ты берега-то не путай. Это и моя квартира тоже. Я тут прописан, я тут живу, я за свет плачу, между прочим. И если я хочу позвать друзей в свой дом, я их позову. А ты, если тебе так воняет, можешь к маме своей свалить на выходные. Или просто в спальне закройся, наушники надень и не отсвечивай. Мне этот твой контроль уже поперёк горла стоит.
— Ах, к маме? — Марина усмехнулась, но в улыбке этой не было ничего весёлого. — А убирать кто будет за твоим свинарником? Опять я? Ты же, когда нажрёшься, только храпеть горазд да перегаром дышать на всю спальню, а утром ходишь, стонешь, за голову держишься. А я должна ползать с тряпкой и оттирать рыбью чешую от плинтусов, пока ты себя в порядок приводишь? Нет, дорогой. Лимит исчерпан. Я не уборщица в твоём личном баре.
— Ты меня уже достала своим зудежом, душная ты баба, — рявкнул Олег, с грохотом опуская бутылку обратно на стол, так что пена внутри вспенилась. — Реально, как радио, которое забыли выключить. «Убери, не сори, не дыши». Я мужик или кто? Мне перед пацанами стыдно уже, что я у тебя как школьник отпрашиваюсь каждый раз. Всё, разговор окончен. Они придут в семь. Не нравится — дверь знаешь где.
Он демонстративно отвернулся от неё, достал телефон и начал тыкать в экран толстыми пальцами, что-то бормоча себе под нос. Марина смотрела на его широкую спину, обтянутую растянутой футболкой, на то, как он по-хозяйски опирается бедром о столешницу, и понимала, что он не шутит. Он действительно считает, что её мнение — это просто фоновый шум, помеха, которую можно игнорировать.
— Алло, Серёг? Здорово! — нарочито громко и весело закричал Олег в трубку, глядя на жену с вызовом. — Да, всё в силе, конечно! Давай, подтягивайтесь к семи. Пивас я взял, рыбу вы захватите. Да нет, моя не против, с чего бы? Она у меня понимающая, поворчит да успокоится, дело житейское. Ага, жду!
Он рассмеялся в трубку — громко, противно, с хрипотцой, и этот смех эхом отразился от кафельных стен кухни. Марина молча наблюдала за этим спектаклем. Внутри у неё что-то щёлкнуло. Это было странное чувство: не истерика, не слёзы, а холодное, расчётливое спокойствие. Он только что, глядя ей в глаза, унизил её перед друзьями, выставив безвольной прислугой. Механизм был запущен.
На столе, рядом с чистой сахарницей, уже расплывалось тёмное мокрое пятно от конденсата на бутылках. Это было мелкое, бытовое свинство, но именно оно стало той самой последней каплей. Олег бросил телефон на диванчик и победно посмотрел на жену, ожидая, что она сейчас начнёт кричать или плакать. Но Марина молчала. Она просто смотрела на него так, будто видела впервые, и этот взгляд ему совсем не понравился.
Олег чувствовал себя победителем. Ему казалось, что он наконец-то нащупал правильную тактику общения с женой: нужно просто поставить перед фактом, гаркнуть погромче и показать, кто в доме хозяин. Её молчание он расценил как капитуляцию, как признак того, что Марина смирилась с неизбежным и теперь дуется где-то внутри себя, не смея возражать вслух.
— Ну вот, другое дело, — самодовольно проговорил он, швырнув телефон на мягкий уголок дивана. — А то развела тут драму на пустом месте. Пацаны придут, посидим, поговорим о делах. Тебе-то какая разница? Ты всё равно свои сериалы смотришь или в интернете сидишь.
Он подошёл к кухонному гарнитуру и принялся рыться в шкафчиках, громыхая посудой так, словно искал клад. С полки полетела какая-то пластиковая крышка, с сухим треском ударилась о пол, но Олег даже не посмотрел вниз. Он выудил глубокую миску, которую Марина обычно использовала для салатов, и высыпал туда две пачки сухариков, разорвав упаковку так резко, что крошки брызнули во все стороны, усеивая идеально чистый пол.
— Ты бы хоть аккуратнее был, — не выдержала Марина, глядя на жёлтые крошки на плитке, которую мыла буквально час назад. Голос её был ровным, лишённым эмоций, но внутри всё сжалось в тугой комок.
— Да расслабься ты! — отмахнулся Олег, отправляя в рот горсть сухарей и хрустя ими прямо ей в лицо. — Завтра уберу. Или ты уберёшь, тебе всё равно заняться нечем в выходной. Не будь занудой, Марин. Ты в последнее время стала просто невыносимой, честное слово. Душная, как парилка в бане.
Он достал из пакета вяленую рыбу. Запах, резкий и специфический, мгновенно заполнил маленькое пространство кухни, перебивая аромат свежести и чистоты. Олег, ничуть не смущаясь, начал чистить рыбу прямо над столом, не подстелив даже газетку. Чешуя, жирная и блестящая, летела на скатерть, прилипала к его пальцам, которыми он тут же хватался за край стола, оставляя мутные отпечатки.
Марина смотрела на это варварство и чувствовала, как в ней умирает последняя капля жалости к их отношениям. Он не просто хотел отдохнуть. Он хотел сделать это назло ей, растоптать её труд, показать, что её усилия по созданию уюта не стоят и ломаного гроша по сравнению с его желанием «попить пивка».
— Значит, моё мнение здесь на десятом месте? — тихо спросила она, наблюдая, как он сдирает шкуру с леща.
— Ну почему сразу на десятом? — усмехнулся Олег, вытирая руки о свои же штаны. — Просто знай своё место. Я работаю, я устаю, я деньги в дом приношу. Имею право раз в месяц расслабиться так, как я хочу, а не как тебе удобно. И вообще, хватит стоять над душой. Иди, займись чем-нибудь полезным. Салатик порежь, что ли, парням под закуску.
Это было последней каплей. Предложение «порезать салатик» для тех самых людей, которые в прошлый раз превратили её дом в хлев, прозвучало как изощрённое издевательство. Марина ничего не ответила. Она молча развернулась и вышла из кухни, слыша в спину довольное хмыканье мужа.
Олег, оставшись один, почувствовал прилив невероятной свободы. Наконец-то! Он включил телевизор на полную громкость, щёлкая каналами, пока не нашёл спортивный обзор. Жизнь налаживалась. Пиво стыло, рыба была почищена, жена, поджав хвост, уползла в комнату.
— Пойду хоть в душ сгоняю, пока эти орлы не прилетели, — сказал он сам себе, потягиваясь до хруста в суставах. — А то потом очередь будет, знаю я их.
Он по-хозяйски, вразвалочку, прошёл по коридору, даже не взглянув в сторону спальни, где сидела Марина. Зашёл в ванную, с грохотом захлопнул дверь и принялся раздеваться, разбрасывая вещи прямо на полу. Через минуту послышался шум воды, а затем и фальшивое пение Олега, который, судя по всему, был абсолютно счастлив.
Марина сидела на краю кровати в спальне. Она слышала, как шумит вода, как он напевает какой-то попсовый мотивчик. Её лицо было каменным. Она медленно встала, подошла к окну, посмотрела на серый двор, а затем перевела взгляд на часы. До прихода гостей оставалось сорок минут. Самое время.
Она не собиралась кричать. Она не собиралась бить посуду. Она собиралась сделать так, чтобы этот вечер он запомнил надолго. Марина тихо вышла в коридор. Шум воды за дверью ванной надёжно глушил её шаги. Она подошла к сантехническому люку, скрытому за аккуратной дверцей в туалете, и решительно повернула оба вентиля — горячий и холодный — до упора. Шум воды за стеной мгновенно стих, сменившись недоумённым гудением труб.
Но это было только начало. Марина подошла к электрощитку, который висел у входной двери. Её рука не дрогнула.
Щелчок автоматического выключателя прозвучал в тишине квартиры неестественно громко, словно выстрел из стартового пистолета. В ту же секунду погас свет в прихожей, замолчал телевизор на кухне, перестал гудеть холодильник. Квартира погрузилась в вязкую, тяжёлую тишину, которую нарушал только растерянный голос Олега из-за двери ванной.
— Э! Че за дела? Марин! Свет вырубили, что ли? — крикнул он, но его голос звучал глухо, отражаясь от кафельных стен тесного помещения. — Марин, ты слышишь? У меня вода кончилась! Совсем! Даже не капает!
Марина стояла в тёмном коридоре, прислонившись спиной к стене. Сердце билось ровно, без паники. Она чувствовала странное, мстительное удовлетворение. Это было некрасивое чувство, злое, но после всего сказанного и сделанного мужем оно казалось единственно верным. Она не ответила.
— Марина! Ты оглохла там?! — голос Олега стал выше, в нём появились истеричные нотки. — Я весь в мыле! Глаза щиплет! Включи воду, дура! Это ты сделала, я знаю!
Послышался грохот — видимо, он поскользнулся в темноте или ударился о полку с шампунями. Затем звук отпираемого замка, и дверь ванной распахнулась. В коридор вырвалось облако влажного пара. В сгущающихся сумерках вырисовывался силуэт Олега: голый, мокрый, с белой пеной на голове и плечах, он жалко щурился, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте.
— Ты совсем больная? — заорал он, вытирая лицо ладонью, но только размазывая мыло ещё больше. — Ты что творишь? Включи воду немедленно! Мне смыть это надо!
— Нет, — спокойно ответила Марина из темноты. Её голос прозвучал так неожиданно близко, что Олег вздрогнул.
— Что значит «нет»? Ты издеваешься? — он сделал шаг вперёд, шлёпая мокрыми ногами по ламинату. — У меня глаза горят! Ты мне тут цирк не устраивай! Быстро пошла и включила всё обратно! И свет вруби, я ни черта не вижу!
— А зачем тебе свет, Олег? — спросила она, не двигаясь с места. — Ты же сказал, что моё место на десятом плане. Что я душная. Что я тебе мешаю. Ну вот, теперь я не мешаю. Я просто выключила всё, что обеспечивало твой комфорт. Ты же мужик, ты же хозяин. Вот и решай проблему сам.
— Ты… ты… — он задохнулся от возмущения, брызгая мыльной пеной. — Ты совсем крышей поехала со своими принципами! Это уже не смешно! Я сейчас друзьям позвоню, они придут, посмотрят, какая у меня жена психопатка!
— Звони, — равнодушно согласилась Марина. — Только телефон ты на кухне бросил, а там темно. И на полу сухарики рассыпаны, о которые ты босиком порежешься. А ещё там рыба твоя воняет. И друзьям твоим придётся сидеть в темноте, без телевизора и с грязным, вонючим, намыленным хозяином. Отличный вечер намечается, правда?
Олег зарычал от бессилия. Он попытался нащупать выключатель на стене, щёлкал им бесполезно вверх-вниз, но света, разумеется, не было.
— Я тебе это припомню, гадина, — прошипел он, пытаясь на ощупь найти полотенце, которое, как назло, осталось в ванной. — Ты думаешь, ты меня так воспитаешь? Да ты только хуже делаешь! Я сейчас сам в щиток полезу!
— Полезь, — Марина усмехнулась в темноте. — Только я пробки не просто выкрутила, я автомат обесточила и ключ от щитка в карман положила. А щиток, если ты забыл, у нас старый, советский, там без ключа или отвёртки делать нечего. И воды не будет, пока я не захочу. А я не хочу.
Олег стоял посреди коридора, жалкий, мокрый и злой. С него капала вода, образуя лужу на полу, но Марине было плевать на ламинат. Впервые за годы брака ей было плевать на порядок в доме. Сейчас рушилось что-то куда более важное, чем напольное покрытие.
— Ты понимаешь, что ты унижаешь меня как мужика? — вдруг сменил тон Олег, переходя с крика на зловещий шёпот. — Ты перекрыла мне кислород в моём же доме. Ты думаешь, я это проглочу? Думаешь, я сейчас извиняться буду? Да хрен тебе!
— Я не жду извинений, Олег. Я жду, когда ты поймёшь, что я не функция «принеси-подай-убери». Но ты, видимо, не понимаешь. Тебе важнее попить пива с дружками, чем сохранить нормальные отношения. Ты же сам сказал: «Я имею право». Ну вот и я воспользовалась своим правом. Правом не обслуживать твое хамство.
— Хамство? — взвился он. — Да я пашу как вол, чтобы у тебя всё было! А ты мне воду перекрываешь?! Да пошла ты!
Он резко развернулся, чтобы пойти на кухню за телефоном, но в темноте не рассчитал траекторию и с силой ударился плечом о косяк двери.
— Твою мать! — взвыл Олег, хватаясь за ушибленное место. Боль и унижение окончательно сорвали ему тормоза. — Ну всё, сука, ты доигралась. Сейчас я сам всё включу, даже если придётся этот ящик со стены выдрать. А потом мы с тобой поговорим по-другому.
Он, шатаясь и оскальзываясь на собственных мокрых следах, побрёл в сторону входной двери, где висел щиток. Марина слышала его тяжёлое дыхание и нечленораздельную ругань. Ей было страшно, но отступать было уже некуда. Этот вечер должен был закончиться либо его полным поражением, либо концом их семьи. И судя по всему, Олег выбрал второй вариант.
Она слышала, как он яростно дёргает дверцу щитка, как матерится, ломая ногти о металл. В темноте квартиры этот звук казался скрежетом самой жизни, которая трещала по швам.
— Не открывается! — заорал он, ударив кулаком по железной коробке. — Отдай ключ! Живо! Иначе я за себя не ручаюсь!
— А ты попробуй, отбери, — тихо сказала Марина, сжимая в кармане маленькую связку ключей. В этот момент она поняла, что точка невозврата пройдена. Больше не будет ни семейных ужинов, ни совместных планов. Осталась только голая, уродливая правда: они чужие люди, запертые в тёмной клетке бетонных стен.
Олег ещё раз с яростью ударил кулаком по металлической дверце щитка, но старый советский замок держал оборону крепче, чем иные современные сейфы. Боль прострелила кисть, отдаваясь в плече, и это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Он понял, что проиграл бой с электричеством, но не собирался проигрывать войну с женой.
— Ах так? Ладно… Ладно, тварь, — прохрипел он, тяжело дыша. Пена на его теле начала подсыхать, стягивая кожу неприятной липкой коркой, и от холода его начала бить крупная дрожь. — Хочешь по-плохому? Будет тебе по-плохому. Ты думаешь, я тут с тобой в темноте сидеть буду и упрашивать? Да ты на себя в зеркало давно смотрела? Кому ты вообще нужна со своим гонором, кроме меня?
Он оттолкнулся от стены и, шаркая мокрыми ступнями, двинулся в сторону спальни. Марина отступила в сторону, пропуская его, словно он был заразным. В темноте комнаты он начал хаотично открывать ящики комода, вышвыривая бельё на пол.
— Где мои джинсы? Куда ты их засунула?! — орал он, спотыкаясь о собственные разбросанные вещи. — Вечно у тебя ничего не найдёшь! Порядок она наводит, как же! У нормальной бабы муж всегда знает, где чистые трусы лежат, а у тебя бардак, как в голове!
Наконец, он нащупал джинсы, которые валялись на стуле. Натягивать грубую джинсовую ткань на влажное, мыльное тело было отвратительно, штанины застревали, молния заедала, но Олег с ослиным упрямством продолжал одеваться, бормоча проклятия. Сверху он натянул первую попавшуюся толстовку, которая пахла несвежим потом, но ему было всё равно. Главное сейчас — уйти, хлопнуть дверью, показать ей, что он не сломлен.
Марина стояла в дверном проёме, наблюдая за его жалкими метаниями. Её глаза привыкли к сумраку, и она видела, как трясутся его руки.
— Я ухожу к Серёге! — заявил Олег, вылетая из спальни и едва не сбив её с ног. — Там люди нормальные, там жёны мужей уважают, а не воду перекрывают! Мы там посидим, как люди. А ты сиди тут в своей стерильной норе и гний заживо! И не надейся, что я вернусь сегодня. Или завтра. Посмотрим, как ты запоёшь, когда деньги закончатся!
Он ринулся на кухню. Марина слышала, как он, чертыхаясь, шарит по столу в поисках телефона, как с грохотом сгребает в охапку тот самый злополучный ящик с пивом. Бутылки жалобно звякнули.
— Я всё заберу! — крикнул он из темноты кухни. — Каждую бутылку! Хрен тебе, а не пиво! Сиди тут, давись своей водой из крана… ах да, воды-то нет! Ха!
Он вышел в коридор, нагруженный ящиком, с телефоном в зубах и пакетом рыбы под мышкой. Вид у него был нелепый и страшный одновременно. Спутанные мокрые волосы торчали в разные стороны, лицо перекосило от злобы, а от толстовки несло застарелым перегаром вперемешку с ароматом дорогого мыла.
— Ты пожалеешь, Марина, — прошипел он, пытаясь одной рукой нащупать замок входной двери, прижимая ящик коленом к стене. — Ты приползёшь. Ты будешь звонить и ныть, просить прощения. Но я подумаю. Я очень крепко подумаю, нужна ли мне такая истеричка. Моё мнение на десятом месте? Ну вот и живи теперь одна со своим мнением!
— Уходи, — коротко бросила Марина. Это было единственное слово, которое она произнесла за последние десять минут. Она подошла к двери и сама распахнула её перед ним.
Свет с лестничной площадки ударил Олегу в глаза, заставив его зажмуриться. Он шагнул за порог, чувствуя спиной её ледяной взгляд. Обернувшись напоследок, он хотел сказать что-то едкое, что-то, что уничтожило бы её морально, но наткнулся на стену абсолютного равнодушия. Она смотрела на него не как на мужа, а как на кучу мусора, которую наконец-то вынесли.
— Да пошла ты! — взревел он, брызжа слюной от злости, и со всей дури пнул дверь ногой, но Марина успела отступить.
Олег вывалился в подъезд. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что с потолка в прихожей действительно посыпалась мелкая штукатурка, оседая белой пылью на тёмном коврике.
Марина стояла в темноте, слушая, как затихают его тяжёлые шаги на лестнице, сопровождаемые звоном бутылок и матом. Она не плакала. Руки не дрожали. Внутри была звенящая пустота, но это была пустота чистого листа.
Она медленно повернула защёлку нижнего замка. Потом, немного подумав, достала из сумочки ключи и закрыла верхний замок — тот самый, сложный, ключ от которого Олег потерял ещё год назад и всё никак не мог сделать дубликат. Теперь он не войдёт, даже если захочет.
Затем она включила фонарик на телефоне и прошла на кухню. Луч света выхватил из темноты разбросанные сухарики, лужу от растаявшей рыбы и грязные пятна на столе. Марина спокойно смела остатки «мужского пира» в мусорное ведро. Пакет с чешуёй полетел туда же.
Она достала телефон, зашла в контакты, выбрала «Олег» и нажала «Заблокировать». Потом открыла банковское приложение и перевела остаток общих средств на свой сберегательный счёт. На сегодня хватит. Завтра она вызовет слесаря, чтобы сменить личинку замка окончательно.
Марина подошла к окну. Внизу, у подъезда, хлопнула дверь такси. Она видела, как грузная фигура Олега с ящиком в руках пытается втиснуться в машину. Он что-то кричал водителю, размахивая руками. Машина тронулась и исчезла за поворотом.
Марина вернулась в коридор, подошла к щитку, достала ключ и спокойно включила автоматы. Квартира наполнилась мягким светом, загудел холодильник. Она пошла в ванную, открыла кран. Вода, сначала фыркнув воздухом, потекла ровной, чистой струёй. Марина умыла лицо, смывая с себя этот вечер, этот скандал и эти десять лет брака. Теперь в её доме было тихо, светло и, главное, чисто…
