— Кость, а где ноутбук?
Голос Лены прозвучал в прихожей ровно и буднично, пока она расшнуровывала ботинки. Ответа не последовало. Только невнятное шарканье тапок на кухне и слишком громкий щелчок зажигалки, нарушивший вязкую полуденную тишину. Лена прошла в комнату. На её рабочем столе, в аккуратной проплешине между стопкой документов и настольной лампой, было пусто. Это было неправильное, кричащее своей неестественностью пустое место, словно из общей картины вырезали ключевую деталь.
Она обернулась. Костя стоял в дверном проёме, прислонившись к косяку, словно ему не хватало сил держаться прямо. Осунувшееся, помятое лицо, которое он пытался сделать безразличным, мутный, бегающий взгляд и несвежая футболка с расплывчатым пятном неизвестного происхождения. Воздух в квартире был тяжёлым, пропитанным тем самым липким, кислым запахом вчерашней пьянки, который не выветривается никакими сквозняками и въедается, кажется, даже в обои.
— Я спрашиваю, где мой ноутбук? — повторила она, не повышая голоса. Внутри что-то тяжёлое и холодное провалилось вниз живота, но снаружи она была абсолютно спокойна. Выдержка была её профессиональным качеством, которое теперь приходилось применять в собственной семье.
— Какой ноутбук? А, твой… — он на секунду запнулся, лихорадочно подбирая ложь, которая не звучала бы слишком глупо. — Не знаю, Лен. Я не трогал. Может, ты его на работу с собой брала? Забыла просто.
Она молча смотрела на него. Не как на мужа, а как на место происшествия, которое нужно внимательно осмотреть в поисках улик. Два месяца. Два месяца её жизни, её нервов, её бессонных ночей были заключены в этом сером металлическом корпусе. Проект, от которого зависело её повышение и, по большому счёту, их дальнейшее более-менее сносное существование. Он это знал. Прекрасно знал, она ему все уши прожужжала об этом проекте.
— Я не брала его на работу, Костя. Он стоял здесь, на столе, когда я уходила утром. Я специально проверяла, что он на зарядке.
— Ну, значит, стоит где-то. Посмотри в спальне, — он махнул рукой в неопределённом направлении и попытался обойти её, чтобы скрыться на кухне, в своём убежище у холодильника, где наверняка уже остывала припасённая бутылка.
Она сделала шаг в сторону, преграждая ему путь. Этот простой жест заставил его замереть.
— Денег нет?
Вопрос был прямым, как удар под дых. Он вздрогнул, и на его серых, небритых щеках проступили некрасивые красные пятна.
— В смысле? Есть, конечно. С чего ты взяла?
— Я утром оставляла в твоём кошельке две тысячи на продукты. Их там нет. И моей заначки, которая лежала в «Войне и мире» на полке, тоже нет.
Она не обвиняла. Она просто перечисляла факты, как безразличный патологоанатом, описывающий причину смерти. Каждый факт был маленьким гвоздём в крышку гроба его неумелой лжи. Он начал злиться — классическая реакция пойманного на горячем.
— Ты что, обыск устроила? По моим карманам шаришь? Совсем уже!
Но Лена его уже не слушала. Её мозг, натренированный на решение сложных задач, уже обработал все входные данные. Пустое место на столе. Его помятый, виноватый вид. Исчезнувшие деньги, до последней купюры. И единственный человек в их окружении, который был готов принять в любое время дня и ночи краденую вещь за бесценок, лишь бы услужить товарищу и получить свою долю на продолжение банкета. Семён. Его приятель, такой же безотказный, как старый автомат с газировкой, который за пару брошенных монет нальёт тебе любой дряни.
Она молча отошла от дверного проёма, пропуская его. Костя прошмыгнул на кухню, с явным облегчением выдыхая. Он думал, что пронесло. Что сейчас она начнёт кричать, метаться по квартире в поисках, а он отсидится, а потом всё как-нибудь само собой рассосётся. Но она не собиралась ни кричать, ни искать. Она достала из сумки телефон, открыла список контактов и нашла нужный номер. Палец завис над кнопкой вызова. Она даст ему один, последний шанс на толику честности.
— Костя. Телефон Семёна. Сейчас.
Костя, услышав это требование, взвился, словно его ударили. Это была последняя жалкая попытка сохранить лицо, отыграть позицию.
— Что? Семёна? При чём здесь Семён? Ты совсем с ума сошла, подозревать моих друзей!
Он говорил громко, возмущённо, но Лена смотрела на него своим немигающим, спокойным взглядом, и его напускная ярость сдувалась, как проколотый шарик. Она не спорила, не перебивала, просто ждала. Эта её тишина была страшнее любого крика. Она высасывала из него весь воздух, всю его оборону, оставляя только липкий, постыдный страх. Он понял, что она не отступит. Что она уже всё знает, и его враньё лишь усугубляет ситуацию, делая его ещё более ничтожным в её глазах.
Сломавшись, он поплёлся в комнату за своим телефоном. Его плечи поникли, вся его фигура выражала поражение. Он вернулся, тыча в экран дрожащим пальцем, и протянул ей смартфон с открытым контактом. Она не взяла телефон. Она запомнила номер, развернулась и пошла в прихожую, на ходу набирая цифры на своём.
Гудки были недолгими. — Алло, — промямлил на том конце сонный, виноватый голос Семёна.
— Сёма, привет, это Лена, — её тон был деловым, будто она звонила подрядчику уточнить смету. — У тебя мой ноутбук. Я сейчас подъеду за ним.
На линии повисло тяжёлое молчание, наполненное шумным дыханием Семёна. Он явно не ожидал такого прямого и быстрого удара.
— Лен… я… да ты что…
— Не надо, Сёма, — она прервала его неумелое блеяние. — Я не буду задавать вопросов. Просто скажи адрес и сумму. Я знаю, что бесплатно он бы его не отдал.
Эта фраза, констатирующая факт продажи, окончательно его добила. Сопротивление было бесполезно. Он продиктовал адрес — какая-то забытая богом улица на окраине — и, замявшись, выдавил из себя:
— Пять. Он мне его за пять отдал.
— Буду через полчаса, — бросила Лена и отбила вызов.
Она вызвала такси, молча обулась и взяла сумку. Костя, всё это время топтавшийся на кухне, сделал попытку её остановить.
— Лен, ну подожди… Давай поговорим…
Она посмотрела на него так, будто он был предметом мебели.
— Не о чем.
Такси уже ждало внизу. Поездка прошла в тумане. Лена смотрела на проплывающие мимо серые дома, витрины магазинов, спешащих людей, но не видела их. Перед её глазами стояла одна картина: её собственный муж выносит из дома её работу, её будущее, и продаёт его за цену дешёвого смартфона, чтобы продлить свою пьянку на один вечер. Это было не просто предательство. Это была оценка. Он оценил всё, что она делала, во что вкладывала силы, в пять тысяч рублей. И эта цифра, холодная и окончательная, заморозила в её душе последние остатки тепла, жалости и любви.
Подъезд Семёна встретил её затхлым воздухом, смесью запахов кошачьей мочи, дешёвых сигарет и прокисшего борща. Дверь в его квартиру была обита облезлым дерматином. Он открыл не сразу, за дверью слышалась какая-то возня. Наконец щелкнул замок. Семён выглядел ещё хуже, чем Костя: опухший, в растянутых трениках, он прятал глаза и неловко топтался на пороге.
— Проходи, — просипел он, впуская её в тёмный коридор.
Лена не двинулась с места. Она окинула взглядом убогую обстановку: липкий на вид пол, горы какого-то хлама в углу, тусклый свет единственной лампочки. В глубине комнаты на заляпанном журнальном столике, среди пустых бутылок и грязных тарелок, стоял он. Её ноутбук. Как дорогой гоночный болид, по ошибке заехавший на свалку.
Она молча достала из кошелька пять аккуратных тысячных купюр. Тех самых, которые она откладывала на новые туфли. Протянула их Семёну. Он, не глядя ей в глаза, взял деньги, его пальцы были влажными и неприятными. Лена вошла в комнату, взяла со стола ноутбук, проверила, включается ли он. Экран загорелся привычной заставкой. Она закрыла крышку, развернулась и, не сказав ни слова, пошла к выходу. Она выкупила свой рабочий инструмент. И в этот момент поняла, что выкупать мужа из его болота она больше никогда не станет. Чувств больше не было. Только расчёт и холодная, звенящая в костях сталь.
Дорога назад была короче. Или, может, она просто перестала её замечать. Лена сидела на заднем сиденье такси, крепко прижимая к себе сумку с ноутбуком. Он лежал там, твёрдый и холодный, как надгробный камень на могиле её брака. Она не чувствовала ни облегчения, ни злорадства. Только всепоглощающую, стерильную пустоту, как в операционной после того, как пациента увезли в морг. Она прокручивала в голове не сцены скандала, не слова, которые ему скажет. Она думала о смете Семёна. Пять тысяч. Пятьдесят купюр по сто рублей. Пятьсот монет по десять. Цена её двухмесячного труда, её амбиций, её веры в то, что они ещё могут выбраться. Эта цифра не оскорбляла, нет. Она отрезвляла. Как ушат ледяной воды, вылитый на голову после долгого, мучительного сна.
Она вошла в квартиру беззвучно. Костя, не ожидавший её возвращения так скоро, успел преобразиться. Он сменил грязную футболку на домашнюю рубашку, видимо, даже умылся. На кухонном столе, рядом с его локтем, стояла запотевшая бутылка пива, только что открытая. Он сидел, развалившись на стуле, и лениво листал что-то в телефоне. Увидев её, он вздрогнул, и на его лице промелькнула целая гамма эмоций: испуг, стыд и тут же — жалкая, заискивающая улыбка. Он явно решил, что раз она вернулась так быстро, значит, ничего не нашла, и можно попытаться замять инцидент.
— А, Ленусь, ты уже вернулась? — проговорил он слишком бодро. — А я вот тут…
Он не договорил. Лена молча прошла мимо него к столу. Она вынула из сумки свой ноутбук и поставила его на столешницу. Не просто поставила, а опустила с таким резким, тяжёлым стуком, что пиво в его бутылке мгновенно вспенилось и полезло наружу густой шапкой. Звук был оглушительным в тишине кухни. Это был звук точки. Финальной, жирной точки.
Костя смотрел то на ноутбук, то на неё, и его лицо медленно вытягивалось. Улыбка сползла, обнажив растерянность и страх.
— Я выкупила свой рабочий инструмент, — произнесла она ледяным, бесцветным тоном. Каждое слово было отдельным осколком льда. — А тебя выкупать из этого дерьма я больше не собираюсь.
Он вскочил, опрокинув стул. Грохот упавшего стула был единственным резким звуком. Он подскочил к ней, его руки метнулись, чтобы схватить её за плечи, но остановились в воздухе.
— Лен, прости! Прости, я не знаю, что на меня нашло… Бес попутал, честное слово! Я всё верну, всё отдам! Я…
Он лепетал стандартный набор извинений, те самые слова, которые она слышала уже десятки раз после каждой его пьянки, после каждого проступка. Слова, которые давно потеряли всякий смысл, превратившись в белый шум, в ритуал, призванный отсрочить неизбежное. Но сегодня ритуал не сработал.
— Нет, Костя, — она посмотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было ни капли сочувствия. — Это не бес. Это ты.
Эта простая фраза ударила его сильнее пощёчины. Она отняла у него последнее убежище — возможность свалить вину на мифического «беса», на слабость, на обстоятельства. Она возложила всю ответственность прямо на него, на его жалкую, безвольную сущность.
Он сдулся. Сгорбился.
— Ленусь, ну не надо так… Мы же семья. Я исправлюсь, вот увидишь… Я завтра же…
— Ты ничего не сделаешь завтра, — перебила она его так же холодно и ровно. Она отошла от стола, создавая между ними дистанцию. Физическую и эмоциональную. — Ты просто снова напьёшься. Возможно, не завтра. Может, через неделю. И снова что-нибудь продашь. Мои украшения. Технику. Квартиру, в конце концов. Твой горизонт планирования — до ближайшей бутылки. И я в эти твои планы больше не вхожу. Так что бери своего беса и катись к мамочке. Она тебя всегда поймёт и пожалеет. У тебя час, чтобы собрать свои вещи.
Час. Шестьдесят минут. Эта цифра, произнесённая её ровным голосом, повисла в воздухе кухни, как топор палача. Для Кости это был не просто временной отрезок, а приговор. Он смотрел на неё, и его мозг, отравленный алкоголем и паникой, отказывался принимать реальность. Этого не могло быть. Это была какая-то дурная шутка, проверка, очередной её педагогический приём. Она покричит, он поунижается, и всё вернётся на круги своя. Так было всегда.
Но что-то в её лице, в этом холодном, отстранённом спокойствии, подсказывало ему, что правила игры изменились навсегда. И тогда, как это всегда бывает со слабыми людьми, загнанными в угол, его страх переродился в агрессию. Жалкую, оборонительную.
— Выгоняешь? Меня? — он сделал шаг вперёд, его голос обрёл визгливые, обиженные ноты. — После всего, что было? Я ошибся, да! Я оступился! А ты, вместо того чтобы помочь, поддержать, просто выбрасываешь меня, как старую вещь? Какая же ты…
Он искал слово, достаточно обидное, но его словарный запас был скуден. Лена даже не повернула головы. Она достала из холодильника бутылку воды, открыла её и сделала несколько медленных глотков, демонстративно игнорируя его истерику. Это подхлестнуло его ещё сильнее. Он понял, что его обычные манипуляции — давление на жалость, на их общее прошлое — больше не работают. И тогда он прибег к последнему, самому главному своему оружию. Он выхватил из кармана телефон.
— Алло, мам? — его голос мгновенно стал жалобным, детским. Он говорил быстро, захлёбываясь словами, бросая на Лену злобные, торжествующие взгляды. — Мам, тут такое… Лена меня из дома выгоняет… Да, вот так просто! Из-за какого-то пустяка, из-за ерунды… Нет, я ничего не сделал! Она просто взбесилась на пустом месте! Да, совсем меня не ценит…
Лена медленно поставила бутылку на стол. Она слушала этот односторонний разговор, и лёд внутри неё начал трескаться, выпуская наружу нечто горячее, тёмное и ядовитое. Она смотрела, как её взрослый, тридцатилетний муж жалуется мамочке, выставляя себя невинной жертвой, а её — бездушным монстром. И этот спектакль, этот финальный акт его ничтожества стал последней каплей.
Она шагнула к нему и вырвала телефон из его руки, прерывая связь. Он опешил, не ожидая от неё такого резкого физического действия.
— Да ты пропиваешь всё, что неправильно лежит! Ты так и квартиру нашу пропьёшь, так что вали жить к своей матери, которая поддерживает тебя в твоём пьянстве!
Он отшатнулся, пытаясь что-то возразить, но она не дала ему вставить ни слова. Её понесло. Это был не крик, а точный, хирургический расстрел словами.
— Ты думаешь, проблема в ноутбуке? В деньгах? Костя, ты не понимаешь. Проблема в том, что тебя нет. Ты — пустое место. Дыра, которая только потребляет. Ты потребляешь мои деньги, моё время, мои нервы, моё будущее. Ты ничего не создаёшь. Ты не приносишь в этот дом ничего, кроме запаха перегара и чувства стыда. Я работаю на двух работах, чтобы ты мог сидеть дома и думать, что бы ещё продать, чтобы купить себе пива.
Она сделала шаг к нему, и он инстинктивно попятился.
— Твоя мать звонит мне и рассказывает, что я должна быть мудрее, терпимее. Она воспитала инфантильного паразита, а я должна его обслуживать? Жалеть? Спасать? Я не спасатель, Костя. И ты не тонешь. Ты — болото. И ты затягиваешь в себя всё живое, что оказывается рядом. Твой дружок Семён — такое же болото. Твоя мать — трясина, в которой ты вырос. И я больше не хочу в этом жить. Я хочу дышать чистым воздухом.
Он смотрел на неё, и на его лице не было ничего, кроме ужаса. Она не просто ругалась. Она выносила ему приговор, анатомировала его душу тупым ножом, показывая ему его же внутренности.
— У тебя нет ни гордости, ни воли, ни стержня. Ты даже не мужчина. Ты просто приложение к бутылке. Сегодня ты продал мой проект. Завтра ты продал бы меня, если бы за это наливали. Так что собирай свои штаны, свою драгоценную мамочку в телефоне и убирайся. Твой час истёк. Убирайся из моей жизни.
Она замолчала. В квартире стало оглушительно тихо. Костя стоял посреди кухни, абсолютно раздавленный. Он не мог поднять на неё глаз. Все его защиты, всё его враньё, вся его жалкая картина мира были уничтожены. Он был голым. Он медленно, как старик, повернулся, подобрал с пола свой телефон и пошёл в прихожую. Он не взял ничего, кроме ключей от машины. Он молча обулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Лена осталась стоять посреди кухни. Победы не было. Была только выжженная земля и оглушающая пустота. Но впервые за долгое время эта пустота была наполнена кислородом…
