— Ну что, госпожа заместитель, как оно, на Олимпе? — Денис разлил по бокалам дорогое чилийское вино, которое они купили специально для этого вечера. Его движения были преувеличенно торжественными, словно он не просто открывал бутылку, а совершал священный ритуал в честь её, Оксаны, восхождения.
На столе дымились два идеальных стейка рибай, рядом в фарфоровой салатнице зеленела рукола с тигровыми креветками и кедровыми орешками. Атмосфера была пропитана густым ароматом жареного мяса, чесночного масла и успеха. Оксана сделала маленький глоток, прикрыв глаза. Терпкий, насыщенный вкус вина казался материальным воплощением награды. Награды за пять лет каторжного труда, за бессонные ночи перед презентациями, за обеды, съеденные над клавиатурой, и за отпуска, в которых ноутбук был её единственным настоящим компаньоном. Она прошла все ступени в этом рекламном агентстве: от младшего ассистента, бегающего за кофе, до руководителя проекта, и вот теперь — заместитель. Правая рука шефа. Эта мысль до сих пор казалась ей нереальной, пьянящей сильнее любого вина.
— Непривычно, — улыбнулась она мужу. — Знаешь, сегодня, когда Игорь Петрович представил меня коллективу в новом качестве, я смотрела на их лица и думала, что ещё совсем недавно сама так же смотрела на своего начальника снизу вверх. Это… странное чувство. Словно ты всю жизнь карабкался по отвесной гранитной лестнице, а потом обернулся и увидел, сколько сотен ступеней осталось далеко внизу.
Денис с аппетитом отрезал кусок мяса, одобрительно хмыкнул.
— Ты заслужила, Ксюх. Пахала как проклятая. Теперь хоть выдохнешь немного. Начальство, оно же не бегает, оно руководит. Будешь сидеть в своём кабинете, ножки на стол закидывать и команды раздавать налево и направо.
Оксана рассмеялась. Его представление о руководящей работе было таким наивным и милым в своей простоте.
— Если бы всё было так. Ответственности теперь в десять раз больше. За каждый провал отдела теперь будут спрашивать в первую очередь с меня. Это не вершина, с которой можно любоваться видом, а командный пункт, который нельзя покидать.
Они ели, разговаривали о мелочах. Денис был весел, горд, и Оксане было по-настоящему приятно видеть его таким. Он подливал ей вина, говорил комплименты её стейку, её платью, её карьере. Эта идиллия продолжалась ровно до того момента, как её стейк был съеден наполовину. Денис отодвинул свою безупречно пустую тарелку, протёр губы салфеткой и, приняв самый непринуждённый вид, на который был способен, произнёс ту самую фразу.
— Ксюш, а поговори с шефом, может, для Светки моей место найдётся? Ну, там, бумажки какие-нибудь перебирать. Или на ресепшен. Ей же всё равно чем-то заняться надо, а то совсем от безделья скиснет.
Оксана замерла. Вилка с наколотым на неё куском мяса остановилась на полпути ко рту. Она медленно, очень медленно опустила её на тарелку. Звонкий стук столового прибора о дорогой фаянс прозвучал как удар гонга, возвещающий конец праздника. Она подняла на мужа глаза. Вся теплота, вся расслабленность, всё праздничное настроение испарились из её взгляда в одно мгновение. На него смотрела заместитель руководителя крупного рекламного агентства. Холодно, внимательно и немного устало, как смотрят на подчинённого, который только что ляпнул несусветную глупость на важном совещании.
— Для Светы? — переспросила она так тихо, что Денису пришлось наклониться вперёд. — Для твоей сестры Светланы, которая не может написать сообщение в мессенджере без трёх грамматических ошибок в одном предложении?
Денис заёрзал на стуле. Его непринуждённость мгновенно улетучилась, сменившись обиженным упрямством.
— Ну что ты сразу начинаешь? Какая разница, как она пишет? На ресепшене главное улыбаться и на звонки отвечать. Научится, не сложнее, чем ресницы клеить.
— Денис, я пять лет своей жизни положила, чтобы сесть в это кресло. Пять лет я выстраивала репутацию ответственного, компетентного профессионала, который не допускает ошибок и не подводит. И ты хочешь, чтобы мой самый первый шаг в новой должности был протекция для абсолютно профнепригодной родственницы? Ты это сейчас серьёзно?
Он надулся, его лицо приобрело то самое выражение обиженного ребёнка, которое Оксана так не любила.
— Семье надо помогать! Что в этом такого? Это же не чужой человек, это сестра моя! Все так делают, пристраивают своих. Это нормально.
Оксана откинулась на спинку стула и холодно, без тени веселья, усмехнулась. Она взяла свой бокал, но пить не стала, лишь повертела его в пальцах, глядя на рубиновые отблески на стенках.
— Хорошо. Я помогу. Я завтра же приду к Игорю Петровичу и скажу: «Мой муж, Денис, оказывает на меня сильнейшее давление. Он заставляет меня рисковать репутацией нашей фирмы и моей собственной, чтобы трудоустроить свою сестру, у которой нет ни образования, ни навыков, ни желания работать». А потом я попрошу у него, как у мудрого руководителя, совета, как мне защитить наши рабочие процессы от подобных семейных посягательств в будущем. Думаю, это будет очень интересный и крайне полезный для моей дальнейшей карьеры разговор. Ты как считаешь, Денис?
Она смотрела на него в упор, не мигая. Денис молчал. Его лицо из обиженного стало багровым. Он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, но не мог выдавить ни слова. Праздничный ужин был окончен. В воздухе пахло не дорогим вином и жареным мясом, а началом большой, разрушительной войны.
Следующие несколько дней превратились в ледник, медленно, но неумолимо движущийся по их квартире и замораживающий всё на своем пути. Утренний кофе больше не варился на двоих. Денис демонстративно громыхал своей туркой, пока Оксана бесшумно пользовалась кофемашиной. Завтракали они молча, обмениваясь лишь короткими, функциональными фразами о том, кто первый идёт в душ. Денис больше не спрашивал, как прошёл её день, а она не интересовалась его. Он словно вычеркнул её повышение из своей реальности, заменив его глухой, вязкой обидой. Он не мог простить ей не столько отказ, сколько то, как именно она это сделала: холодно, расчётливо, превратив его семейную просьбу в кейс для обсуждения с начальством. Она унизила его на его же поле — поле простых человеческих отношений, противопоставив им свой корпоративный кодекс.
Он сменил тактику. Открытая атака провалилась, и он перешёл к партизанской войне, где главным оружием стали вздохи, недомолвки и телефонные разговоры с матерью, которые он вёл намеренно громко, когда Оксана была в соседней комнате.
— Да, мам… Нет, не говорил с ней больше. А что говорить? — его голос был полон трагической покорности судьбе. — У неё теперь… другие приоритеты. Да, конечно, я понимаю, что Светке тяжело. Всей душой понимаю. Но что я могу сделать один? Я человек маленький.
Оксана слышала это, пока разбирала рабочую почту на ноутбуке, и лишь криво усмехалась. Это было так предсказуемо, так топорно. Он пытался давить на чувство вины, выставляя её бессердечным карьеристским монстром, который забыл о «простых семейных ценностях». Каждый его укоризненный взгляд, каждый тяжёлый вздох был маленьким камнем, брошенным в её сторону. Он не понимал, что за пять лет в рекламном бизнесе она обросла такой бронёй, что эти камни отскакивали от неё, не оставляя даже царапин. Она видела его манипуляции насквозь — неуклюжие, лишённые изящества, как плохая реклама стирального порошка. Это не ранило, а скорее раздражало своей примитивностью.
Кульминация наступила в четверг. Оксана задержалась на работе — первое большое совещание в новом статусе высосало из неё все соки. Она мечтала только о горячем душе и тишине. Войдя в квартиру, она сразу почувствовала, что что-то не так. В воздухе витал чужой, приторно-сладкий запах духов, а из гостиной доносился звонкий, немного вульгарный смех. Её смех. Светланин.
Оксана медленно сняла туфли, поставила сумку на пол и вошла в комнату. Картина, представшая перед ней, была достойна кисти бытового живописца. На её любимом диване, закинув ногу на ногу, сидела Светлана в ярко-розовом спортивном костюме со стразами. Она листала глянцевый журнал, а на кофейном столике перед ней стояла чашка чая и тарелка с печеньем из той самой коробки, которую Оксана берегла для особого случая. Рядом, на кресле, сидел Денис. При виде Оксаны он выпрямился, а на его лице появилось выражение человека, который одновременно и поджёг фитиль, и боится взрыва.
— О, Ксюша, ты уже дома! — нарочито бодро произнёс он. — А к нам вот Светик в гости зашла.
Светлана лениво подняла глаза от журнала. Её взгляд скользнул по уставшему лицу Оксаны, по её строгому офисному платью, и в нём мелькнуло плохо скрытое торжество. Она была здесь хозяйкой положения. Она была «бедной родственницей», которую привели в дом к «богатой и успешной», чтобы та, устыдившись, наконец, проявила милосердие.
— Приветик, — протянула она, даже не сделав попытки встать. — А мы тут тебя ждём, чаи гоняем. Дениска говорит, ты теперь у нас большая начальница. Решили вот зайти поздравить лично.
Оксана молча смотрела на них. На самодовольное лицо мужа, который привёл врага в её крепость. На развалившуюся на её диване золовку, которая уже мысленно примеряла на себя форму сотрудницы ресепшена. Она не чувствовала гнева. Она чувствовала холодное, кристально чистое презрение. Война только что была перенесена со стола переговоров прямо в её гостиную. И правила теперь будет устанавливать она.
Оксана не ответила на приветствие. Она молча прошла к своему креслу, но садиться не стала, оставшись стоять за его спинкой, словно за трибуной. Её взгляд, тяжёлый и непроницаемый, был направлен исключительно на мужа.
— Что она здесь делает, Денис? — её голос был ровным, лишённым всякой интонации, и от этого звучал ещё более угрожающе. Она не повышала его, не срывалась на визг, она просто констатировала факт — в её доме находится посторонний, незваный элемент.
Денис вжал голову в плечи. Его план по созданию непринуждённой обстановки, в которой растроганная Оксана сама предложит помощь «бедной родственнице», рассыпался в прах от одного её взгляда.
— Ксюш, ну мы поговорить хотели… Спокойно… — пролепетал он, ища поддержки у сестры.
Светлана, поняв, что её звёздный час настал, отложила журнал и подалась вперёд. Она сложила руки на коленях в позе кающейся грешницы и включила свой главный козырь — жалостливое выражение лица.
— Ксюш, ну ты не злись. Я же по-хорошему пришла, — заговорила она тонким, капризным голосом, который, по её мнению, должен был вызывать сочувствие. — Мне же так надо куда-то устроиться. Ну хоть кем-то. Я же не прошу многого. Просто зацепиться, начать. Я быстро учусь, правда! Буду самой лучшей девочкой на ресепшене, клянусь!
Она смотрела на Оксану снизу вверх, её глаза блестели от усердия. Это был спектакль, рассчитанный на простаков. Но Оксана не была простачкой. Она каждый день имела дело с людьми, которые пытались продать ей воздух под видом эксклюзивного товара.
— Самой лучшей в чём? — безжалостно уточнила Оксана. — В искусстве пить чай и листать каталоги? На ресепшене, Света, нужно работать с документами, отвечать на сотню звонков в час на нескольких линиях, разбираться в структуре компании и знать по именам всех ключевых клиентов. А ещё — грамотно говорить и писать.
Светлана обиженно надула губы. Аргументы были слишком сложными. Она перешла на язык, который понимала лучше.
— Ну я же не виновата, что мне не повезло, как тебе. Не у всех есть возможность по институтам учиться. Кому-то и выживать надо. Дениска говорит, у вас там так красиво, офис шикарный. Наверное, и клиенты все солидные, да? Приезжают на крутых машинах, в костюмах… — в её голосе прорезались отчётливые мечтательные нотки. Она уже не просила о работе, она примеряла на себя новый образ жизни, где она — часть этого блестящего мира, доступ к которому ей должна была обеспечить Оксана.
И это стало последней каплей. Мысль о том, что её мир, построенный на интеллекте, стратегии и бессонных ночах, в глазах этой пустоголовой девицы был всего лишь декорацией для охоты на богатых мужчин, взорвала Оксану изнутри. Она обошла кресло и встала прямо перед диваном, нависнув над Светланой, как хищная птица.
— Думаешь, если я работаю заместителем руководителя, то я с радостью уговорю начальника взять твою тупую сестру к нам в фирму? Да она ничего не умеет, даже с кофемашиной не справится! У неё на уме только богатые дяди и шмотки! Я своей репутацией размениваться не буду!
В комнате на несколько секунд воцарилось ошеломлённое молчание. Слово «тупая» прозвучало как пощёчина. Прямая, грубая, не оставляющая места для интерпретаций.
Первым опомнился Денис. Лицо его было искажено от ярости. Он вскочил с кресла.
— Ты с ума сошла?! Оксана, ты что несёшь?! Зачем ты её так унижаешь?!
— Я не унижаю, я даю экспертную оценку, — отрезала Оксана, не сводя взгляда с побелевшего лица золовки. — Это то, чем я занимаюсь на работе. Оцениваю потенциал. Здесь его нет. Ноль.
— Она моя сестра! — взревел Денис, окончательно теряя контроль. — Ты не имеешь права так говорить о моей семье! Ты совсем зазвездилась в своём кресле! Забыла, что такое быть человеком? Какая же ты… жестокая!
Светлана, оправившись от первого шока, тоже обрела голос. Но это был не плач обиженной девушки, а визг разъярённой торговки, у которой украли товар.
— Да кто ты такая вообще?! Начальница нашлась! Думаешь, если в кресло села, так всё можно?! Да ты просто злая, завистливая стерва! Потому что я красивая, а ты — синий чулок в пиджаке!
Оксана смотрела на них — на своего мужа, защищающего не её, а свою инфантильную сестру, на эту самую сестру, брызжущую слюной. Она видела перед собой не семью, а чужой, враждебный лагерь. И она поняла, что ужин с вином был не праздником. Это была лишь прелюдия к казни. Её казни. Но они ошиблись с выбором жертвы.
Слова Светланы, ядовитые и дешёвые, как стразы на её костюме, повисли в воздухе. Они не ранили Оксану. Скорее, они подействовали как нашатырный спирт, окончательно приведя её в чувство после долгого, мучительного обморока длиною в несколько лет брака. В наступившей тишине, густой и тяжёлой, она вдруг увидела всё с предельной, почти невыносимой ясностью.
Не было ни боли, ни обиды. Только холодное, звенящее опустошение, как в идеально убранном офисе после завершения многомиллионного проекта. Она посмотрела на своего мужа, на его побагровевшее от праведного гнева лицо, и впервые за долгое время увидела не близкого человека, а… неудачный проект. Проект, в который было вложено много ресурсов — времени, эмоций, надежд, — но который на финальной стадии показал свою полную несостоятельность и токсичность для всей системы. Его защита сестры была не проявлением семейных уз, а защитой своего собственного инфантильного мира, где ему не нужно было соответствовать, расти, тянуться вверх. Гораздо проще было попытаться стащить её вниз, в их уютное болото из обид, претензий и лени.
Она перевела взгляд на Светлану. Та всё ещё стояла в воинственной позе, торжествуя от своей последней реплики про «синий чулок». В её глазах плескалось примитивное удовольствие от того, что ей удалось уязвить «начальницу». Она не понимала, что только что подписала не Оксане, а своему брату приговор.
Оксана медленно, очень медленно выдохнула, словно сбрасывая с плеч невидимый груз. Её лицо стало совершенно спокойным, почти безжизненным. Исчезли усталость, гнев, раздражение. Осталась только стальная определённость руководителя, принявшего окончательное и бесповоротное решение.
— Вон, — тихо сказала она.
Слово упало в тишину, как капля кислоты на полированную поверхность.
Денис моргнул, не веря своим ушам.
— Что?
— Я сказала: вон, — повторила Оксана, немного громче, но всё так же бесстрастно, глядя ему прямо в глаза. — Оба.
Это было настолько неожиданно, настолько вне правил их семейных ссор, что Денис на мгновение растерялся. Но потом его захлестнула новая волна ярости — ярости мужчины, чью власть в собственном доме только что публично аннулировали.
— Ты совсем с катушек слетела?! Это и мой дом тоже! Куда я пойду?!
Оксана криво усмехнулась. Это была улыбка аудитора, нашедшего грубейшую ошибку в годовом отчёте.
— Твой? Денис, давай будем точны в формулировках, я это ценю. Ипотеку за эту квартиру плачу я. Первоначальный взнос — наследство от моей бабушки. Коммунальные платежи — автоплатёж с моей зарплатной карты. Продукты в холодильнике, который ты так усердно опустошаешь, — тоже я. Мебель, которую ты сейчас видишь, — я. Что здесь твоё? Твоя сестра в розовом костюме? Так забирай её и уходите.
Каждое слово было гвоздём, который она методично и холодно вбивала в крышку гроба их брака. Денис смотрел на неё, и в его взгляде читался ужас. Он вдруг понял, что она не шутит, не угрожает, не манипулирует. Она просто закрывает проект. Списывает убытки.
— Ты не можешь… Ты не можешь просто так меня выгнать! — его голос дрогнул, в нём прорезались панические нотки. — Мы же семья!
— Семья — это партнёрство. Поддержка. Общие цели. А то, что я вижу перед собой, — это попытка враждебного поглощения с привлечением профнепригодных активов, — она говорила на своём, рабочем языке, и это было страшнее любой ругани. — Я не буду спонсировать людей, которые меня не уважают и пытаются разрушить то, что я строю. Ни в бизнесе, ни в личной жизни. У тебя есть полчаса, чтобы собрать вещи первой необходимости. Остальное заберёшь позже, когда договоримся через юристов.
Светлана, стоявшая всё это время с открытым ртом, наконец поняла, что праздник кончился. Её победный вид испарился, сменившись испугом. Она дёрнула брата за рукав.
— Дениска, пойдём отсюда… Она ненормальная…
Денис бросил на Оксану последний взгляд, полный ненависти и бессилия. Он увидел перед собой не свою жену Ксюшу, а чужую, незнакомую женщину в строгом платье — госпожу заместителя директора. Неприступную, как гранитная стена её офисного здания. Он молча развернулся и пошёл в спальню, громко хлопнув дверью.
Оксана осталась в гостиной. Она слышала, как он с грохотом выдвигает ящики, как что-то с остервенением швыряет в сумку. Светлана юркнула в прихожую, опасливо косясь на Оксану. Через десять минут Денис вышел с дорожной сумкой, не глядя на жену, грубо рявкнул сестре: «Пошли!», и они исчезли за дверью. Хлопок входной двери прозвучал как выстрел стартового пистолета.
Оксана не двинулась с места. Она стояла посреди своей гостиной, в своей квартире, в оглушительной тишине. На кофейном столике осталась стоять недопитая Светланой чашка и тарелка с её любимым печеньем. Оксана взяла тарелку, подошла к мусорному ведру и с брезгливым стуком высыпала в него всё содержимое. Затем она вернулась, взяла чашку и тоже отправила её в мусор.
Она подошла к окну. Внизу мелькали огни большого города, который никогда не спал, который требовал силы, ума и воли. Она смотрела на них, и впервые за долгое время не чувствовала себя раздвоенной между работой и домом. Граница стёрлась. Она сделала то, что должна была. Приняла сложное управленческое решение. Отсекла токсичный, бесперспективный актив, чтобы спасти главный проект — свою собственную жизнь. Она не просто получила должность. Она стала ей…
