— Ты можешь мне объяснить, Дима, куда испарились тридцать тысяч с нашего ипотечного счёта? — Голос Анастасии был подчёркнуто спокойным, но в этой искусственной безмятежности скрывалась такая буря, что Дмитрий инстинктивно попятился от кухонного стола, за которым она сидела, склонившись над ноутбуком. Экран холодным синеватым светом освещал её бледное, осунувшееся лицо и тёмные круги под глазами – неизменные спутники последних месяцев.
Он только что вошёл, ещё не успев снять куртку, пропахшую вечерней сыростью и выхлопными газами. Усталость рабочего дня тяжестью давила на плечи, хотелось только одного – рухнуть на диван и забыться до утра. Но выражение лица жены, её поза – напряжённая, как натянутая струна – не предвещали ничего хорошего. Он промямлил что-то невнятное про пробки, пытаясь выиграть время, сообразить, как лучше подойти к неизбежному разговору.
— Я не спрашиваю тебя про пробки, Дима, — Анастасия медленно повернула к нему ноутбук, так, чтобы он отчётливо видел цифры на экране. — Я спрашиваю, где деньги. Завтра последний день оплаты ипотеки. И на счету, как ты можешь заметить, не хватает ровно тридцати тысяч. Тех самых тридцати тысяч, которые, я почти уверена, снова волшебным образом материализовались на счету твоей мамы.
Дмитрий тяжело вздохнул, проводя рукой по волосам. Он подошёл к столу, бросил быстрый, виноватый взгляд на экран, затем на жену. Её глаза, обычно тёплые, карие, сейчас смотрели на него холодно и пристально, как будто она пыталась разглядеть в нём что-то, что давно потеряла или чего никогда и не было.
— Насть, ну что ты опять начинаешь? Маме нужно было… У неё там…
— У неё там опять что-то «срочное» и «неотложное»? — Анастасия не дала ему договорить. Её спокойствие начинало давать трещину, в голосе появились жёсткие, металлические нотки. — Ремонт крыши на даче, которую она посещает два раза в год? Новые саженцы роз, без которых её пенсионерская жизнь потеряет всякий смысл? Или, может быть, очередная «очень выгодная» путёвка в санаторий, от которой невозможно отказаться? Что на этот раз, Дима? Не стесняйся, просвети меня. Я ведь всё равно узнаю.
Он отвёл взгляд, уставившись на узор старенькой клеёнки, покрывавшей кухонный стол.
— Мама попросила на ремонт в ванной. Плитка у неё там отваливаться начала, сантехника барахлит. Говорит, боится, что соседей затопит. Мастер насчитал как раз… ну, ты понимаешь.
— Понимаю, — кивнула Анастасия, и в этом кивке было столько сарказма, что Дмитрию стало не по себе. — Я всё прекрасно понимаю, Дима. Я понимаю, что твоя мама живёт в собственной просторной квартире, получает неплохую пенсию и, если мне не изменяет память, сдаёт ещё одну, доставшуюся ей по наследству. Я понимаю, что её «неотложные нужды» всегда удивительным образом совпадают с днём твоей зарплаты. И я, чёрт возьми, очень хорошо понимаю, что мы с тобой уже полгода живём как на пороховой бочке, экономя на всём, чтобы выплатить эту чёртову ипотеку! Я работаю на двух работах, Дима! Я забыла, когда в последний раз нормально спала, когда у меня были выходные! Я вкалываю как ломовая лошадь, чтобы у нас была крыша над головой, а ты… ты просто берёшь и отдаёшь наши, наши общие деньги, своей маме, которая, положа руку на сердце, прекрасно обошлась бы и без них!
Её голос не срывался на крик, но каждое слово было наполнено такой горечью и усталостью, что казалось, она вот-вот сломается. Она отодвинула ноутбук, встала и подошла к окну. За ним простирался ночной город, равнодушный к их маленькой кухонной драме. Мерцающие огни далёких домов казались ей насмешкой над её собственными мечтами о спокойной, стабильной жизни. — Ты хоть представляешь, чего мне стоит заработать эти тридцать тысяч? — она обернулась, её взгляд впился в мужа. — Ты хоть раз задумался, почему я прихожу домой и валюсь с ног? Почему у меня нет сил даже на то, чтобы приготовить нормальный ужин? Потому что я пытаюсь закрыть дыры в нашем бюджете, которые ты так легкомысленно создаёшь!
Дмитрий тоже поднялся. Его лицо выражало смесь вины, упрямства и какого-то детского недоумения, словно он искренне не понимал, из-за чего весь сыр-бор. — Настя, ну не надо так драматизировать. Ну, помог я матери, что в этом такого? Она же не чужой человек. Я бы и тебе помог, если бы твоим родителям понадобилось…
— Мои родители, Дима, — отрезала Анастасия, — никогда не попросят у нас денег, зная, в каком мы положении. Они скорее сами нам последнее отдадут. А твоя мама… твоя мама прекрасно знает, что ты не сможешь ей отказать. И она этим пользуется. Бессовестно пользуется твоей мягкотелостью!
Она подошла к нему вплотную, её глаза сверкали от сдерживаемой ярости.
— Так вот, слушай меня внимательно… — Голос её стал тихим, но от этого ещё более зловещим.
А Дима прислушался, он понимал, что это уже очень серьёзно.
— Ещё хоть раз ты дашь своей матери денег, и жить поедешь к ней, потому что за ипотеку нам платить уже будет нечем! Ты меня понял?!
— Но, Насть… — попытался вставить он хоть какое-то оправдание.
— Это не просьба. Это ультиматум. И если ты думаешь, что я блефую, можешь рискнуть. Только учти, я слов на ветер не бросаю.
На кухне повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Дмитрий смотрел на жену, и в его взгляде читалось смятение. Он привык к её вспышкам, к слезам, к обидам, которые со временем проходили. Но сейчас перед ним стояла другая Анастасия – холодная, решительная, готовая идти до конца.
— Настя, ты… ты не можешь так… Мы же семья… — пролепетал он, но его слова прозвучали неубедительно даже для него самого.
— Семья, Дима, — это когда оба тянут лямку. Когда учитывают интересы друг друга. А не когда один пашет за двоих, а второй тащит всё из дома, потому что «маме надо». Так что выбор за тобой. Либо наша семья и наше будущее, либо твоя мама и её бесконечные «ремонты». Думай. Но учти, второго шанса у тебя не будет.
Она отвернулась, давая ему понять, что разговор окончен. Взяла со стола почти остывшую кружку с недопитым чаем и прошла в комнату. Дмитрий остался стоять посреди кухни, ощущая себя так, словно его только что ударили под дых. Слова жены, жёсткие, беспощадные, всё ещё звенели у него в ушах. И где-то в глубине души он понимал, что на этот раз она не шутит. Воздух в их маленькой квартире казался наэлектризованным до предела.
Месяц, последовавший за тем скандалом, тянулся мучительно долго, словно вязкая, холодная смола. Воздух в их маленькой ипотечной квартире, казалось, загустел от невысказанных упрёков и затаённого недоверия. Анастасия продолжала жить в прежнем бешеном ритме: основная работа, потом несколько часов за ноутбуком – подработка, которую она взяла ещё полгода назад, наивно полагая, что это временная мера, пока не наладятся дела с ипотекой. Теперь эта подработка стала не просто необходимостью, а единственной возможностью залатать ту финансовую брешь, что образовалась после последнего «маминого ремонта». Выходные превратились в размытое пятно перед монитором, когда глаза слипались от усталости, а спина ныла от многочасового сидения.
Дмитрий старался вести себя как ни в чём не бывало. Он даже предпринял несколько неуклюжих попыток наладить контакт: принёс её любимые пирожные, предложил посмотреть кино вечером. Но его показная забота выглядела фальшиво, как дешёвая бижутерия. Анастасия вежливо улыбалась, благодарила, но внутри всё сжималось от холодного предчувствия. Она видела, как он избегает её взгляда, как вздрагивает, когда она неожиданно входит в комнату, а он разговаривает по телефону. Разговоры с матерью стали короче, тише, часто заканчивались поспешным «Ладно, мам, я перезвоню», стоило Анастасии появиться в пределах слышимости.
Ужины превратились в молчаливую пытку. Они сидели за тем же кухонным столом, где недавно кипели страсти, и механически пережёвывали пищу. Звук вилок, скребущих по тарелкам, казался оглушительным в этой гнетущей тишине, наполненной не словами, а тяжёлым, вязким напряжением. Дмитрий иногда пытался завести разговор на нейтральные темы – погода, новости, коллеги по работе – но слова повисали в воздухе, не находя отклика. Анастасия отвечала односложно, не поднимая глаз от тарелки. Она чувствовала себя опустошённой и невероятно одинокой, сидя напротив человека, который ещё недавно был ей самым близким, а теперь казался чужим, скрытным, живущим какой-то своей, отдельной от неё жизнью.
— Как там Лариса Петровна? — спросила она однажды вечером, стараясь, чтобы голос звучал как можно более нейтрально. Она мыла посуду, Дмитрий сидел за столом, листая ленту новостей в телефоне. Он вздрогнул, поднял на неё быстрый, настороженный взгляд.
— А… нормально. Всё нормально у неё, — ответил он чуть поспешнее, чем следовало бы. — Ремонт свой доделала, вроде.
— Доделала? — Анастасия поставила тарелку в сушилку, повернулась к нему, вытирая руки полотенцем. — Это хорошо. Наверное, теперь ванная комната выглядит превосходно. За тридцать-то тысяч.
Дмитрий поморщился, отложил телефон.
— Насть, давай не будем опять, а? Я же обещал. Всё, тема закрыта.
— Тема закрыта? — она усмехнулась, но смех получился невесёлым. — Дима, эта тема будет закрыта только тогда, когда мы выплатим ипотеку. Или когда ты наконец поймёшь, что у тебя есть своя семья, и её интересы должны быть на первом месте. А пока… пока я тебе не верю. Извини.
Она не стала дожидаться его ответа, ушла в комнату. Села на край кровати, чувствуя, как усталость наваливается свинцовой тяжестью. Обещание. Сколько раз она уже слышала эти обещания? И сколько раз он их нарушал, прикрываясь сыновней любовью и долгом? Она прекрасно помнила, как Лариса Петровна умела манипулировать сыном – вздохи по телефону, жалобы на здоровье, намёки на трудности, хотя Анастасия точно знала, что никаких реальных трудностей у свекрови нет. Просто ей нравилось чувствовать свою власть над сыном, нравилось получать от него эти денежные вливания, которые для их молодой семьи были весьма ощутимы.
Подозрения, словно черви, точили её изнутри. Она стала чаще заглядывать в онлайн-банк, не признаваясь в этом даже себе. Каждый раз, когда Дмитрий задерживался на работе или уходил поговорить по телефону на балкон, у неё внутри всё холодело. Она ловила себя на том, что прислушивается к его разговорам, пытается уловить обрывки фраз, и ей было противно от самой себя, от этой роли подозрительной, вечно недовольной жены. Но она помнила свой ультиматум. И знала, что если он снова нарушит слово, она сдержит своё. Эта мысль придавала ей сил, но одновременно пугала своей неотвратимостью. Она не хотела этого разрыва, но жить так дальше, чувствуя себя обманутой и преданной, она тоже не могла. Месяц подходил к концу, близился день зарплаты Дмитрия, а вместе с ним – и момент истины. И Анастасия, с замиранием сердца и ледяным спокойствием обречённости, ждала его.
День зарплаты Дмитрия подкрался незаметно, как хищник, затаившийся в высокой траве будней. Анастасия почувствовала его приближение за несколько дней – по едва уловимому изменению в поведении мужа. Он стал чуть более суетливым, чаще обычного заглядывал в телефон, словно ожидая какого-то важного сообщения. На её прямые вопросы о планах на вечер отвечал уклончиво, ссылаясь на возможную задержку на работе. Внутри у Анастасии всё сжалось в тугой, холодный узел. Она знала. Просто знала, с той безошибочной интуицией, которая появляется у женщин, долго живущих в атмосфере лжи и недомолвок.
Вечером, едва Дмитрий переступил порог, она не стала устраивать ему допрос. Она просто дождалась, пока он пройдёт в ванную, чтобы смыть с себя пыль и усталость рабочего дня. В этот момент, когда шум воды заглушал все остальные звуки в квартире, Анастасия села за ноутбук. Её пальцы, ставшие за последние месяцы привычными к клавиатуре не меньше, чем к домашним делам, быстро набрали адрес онлайн-банка. Пароль. Код из СМС. Сердце стучало глухо, ровно, без паники, как метроном, отсчитывающий последние секунды перед чем-то неотвратимым.
Она открыла выписку по счёту. Цифры на экране были безжалостны и красноречивы. Минус тридцать тысяч рублей. Перевод на карту, номер которой был ей до боли знаком – карта Ларисы Петровны. На этот раз в назначении платежа не было даже лицемерного «на ремонт». Просто «перевод частному лицу». Анастасия не почувствовала ни ярости, ни обиды. Только ледяное, всепоглощающее спокойствие. Как будто умерло что-то внутри, что-то, что ещё месяц назад могло бы вспыхнуть негодованием, заставить кричать и биться в бессильной злобе. Теперь там была только пустота и твёрдая, как сталь, решимость. Она закрыла ноутбук. Медленно, без единого лишнего движения.
Затем она встала и прошла в спальню. Открыла дверцу шкафа, где на верхней полке пылилась большая дорожная сумка Дмитрия – та самая, с которой он когда-то приехал к ней, полный надежд и планов на совместное будущее. Анастасия сняла сумку, поставила её на кровать. Открыла молнию. И начала методично, без суеты, складывать в неё вещи мужа. Рубашки, аккуратно сложенные стопкой. Джинсы. Несколько пар носков, свёрнутых в тугие шарики. Свитер, который она подарила ему на прошлый Новый год. Бритвенные принадлежности из ванной – станок, пена, лосьон после бритья. Зубная щётка. Две книги с прикроватной тумбочки, которые он читал перед сном. Его любимая домашняя футболка с дурацким принтом. Она не выбирала, не сортировала. Просто брала то, что принадлежало ему, и аккуратно укладывала в сумку. Её движения были точными, почти механическими, словно она выполняла давно заученную, хоть и неприятную, работу. Ни одна слезинка не блеснула в её глазах. Лицо оставалось непроницаемым.
Дмитрий вышел из ванной, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию. Он был в хорошем настроении – предстояли выходные, зарплата на карте, и, видимо, успешное завершение очередной «финансовой помощи» матери придавало ему уверенности. Увидев Анастасию, склонившуюся над открытой сумкой посреди спальни, он удивлённо замер на пороге.
— Настюш, а ты что делаешь? Мы куда-то едем? Или ты решила генеральную уборку в шкафу затеять?
Анастасия выпрямилась, посмотрела на него. Спокойно, прямо, без тени эмоций на лице.
— Я собираю твои вещи, Дима.
Он непонимающе нахмурился. Улыбка медленно сползла с его лица.
— В каком смысле… собираешь мои вещи? Ты шутишь, что ли?
— Нисколько, — её голос был таким же ровным и холодным, как её взгляд. — Ты снова перевёл деньги своей матери. Тридцать тысяч. Ровно столько, сколько нам не хватает на очередной платёж по ипотеке. Ровно столько, сколько ты обещал больше никогда не брать из нашего общего бюджета без моего согласия.
Дмитрий побледнел. Он сделал шаг в комнату, его взгляд метнулся от её лица к сумке, потом снова к ней. В его глазах мелькнуло сначала недоумение, потом растерянность, а затем – плохо скрываемый страх.
— Настя, подожди… Я могу всё объяснить! Там… там действительно было очень нужно! Мама…
— Мне не нужны твои объяснения, Дима, — перебила она его тем же бесцветным тоном. — Ты сделал свой выбор. Я тебя предупреждала. Ещё в прошлый раз. Ты не поверил. Или решил, что я, как обычно, покричу и успокоюсь. Ты ошибся.
Она застегнула молнию на почти полной сумке. Подняла её. Сумка была тяжёлой, но Анастасия держала её крепко.
— Такси уже ждёт внизу. Я вызвала и оплатила. До дома Ларисы Петровны. Думаю, она будет рада тебя видеть. Особенно после того, как ты перевёл ей наши деньги за ипотеку.
Дмитрий смотрел на неё, как на привидение. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он, кажется, только сейчас начал осознавать всю серьёзность происходящего. Это был не очередной скандал. Это было что-то другое. Что-то окончательное.
— Ты… ты не можешь… Настя, ты не можешь так поступить! — наконец выдавил он из себя, в его голосе смешались злость и отчаяние. — Выгнать меня из дома? Из-за денег? Из-за матери?
— Не из-за денег, Дима, — спокойно поправила она. — И не из-за матери. А из-за того, что ты не держишь своего слова. Из-за того, что ты не считаешься со мной и с нашей семьёй. Из-за того, что ты раз за разом ставишь интересы своей взрослой, вполне обеспеченной матери выше интересов своей жены и нашего общего будущего. Ты сам всё решил. А я просто выполняю своё обещание. Иди. Она ждёт.
Дмитрий стоял в прихожей, сумка у его ног казалась неподъёмным грузом, якорем, тянущим его на дно. Лицо его исказилось – смесь неверия, обиды и подступающей ярости.
— Такси? Ты… ты действительно вызвала такси? — Голос его дрогнул, но не от слёз, а от возмущения, от осознания, что её слова – не пустая угроза, а свершившийся факт. — Настя, одумайся! Что ты творишь? Мы же… мы же столько лет вместе! Ты хочешь всё это перечеркнуть из-за какой-то ерунды, из-за этих несчастных денег?
Анастасия стояла в дверном проёме, перегородив ему путь обратно в квартиру. Её поза была спокойной, но непреклонной. В её глазах не было ни сочувствия, ни колебаний – только холодная, отстранённая констатация.
— Это не ерунда, Дима. И не просто деньги. Это твоё отношение. Твоё предательство. Ты обещал. Ты клялся. И ты снова меня обманул. Сколько раз это должно повториться, чтобы ты понял? Я не собираюсь всю жизнь тянуть на себе этот воз, пока ты раздаёшь наши средства направо и налево. Я не собираюсь быть той, чьи интересы всегда на последнем месте.
— Но это же мама! — вскричал он, размахивая руками. Его лицо покраснело. — Я не могу ей отказать! Она одна! Ей нужна помощь! Ты что, совсем без сердца?
— У твоей мамы есть ты, — парировала Анастасия всё тем же ровным, почти безжизненным голосом. — У неё есть пенсия. У неё есть квартира, которую она сдаёт. У неё нет только совести, чтобы перестать тянуть из тебя деньги, зная, в каком положении мы находимся. А у меня, Дима, больше нет сил и желания это терпеть. Я предупреждала. Ты не услышал. Теперь это твой выбор. И твой путь. Машина ждёт.
Дмитрий понял, что все его слова разбиваются о стену её ледяного спокойствия. Он видел, что она не отступит. Ярость захлестнула его. Он схватил сумку так резко, что ремень впился ему в плечо.
— Ты ещё пожалеешь об этом, Настя! — прорычал он, его глаза метали молнии. — Ты останешься одна со своей ипотекой и своей принципиальностью! И тогда посмотрим, кто был прав!
Он развернулся и, не оборачиваясь, вылетел из квартиры, с такой силой хлопнув дверью, что в серванте на кухне едва заметно звякнула посуда. Анастасия даже не вздрогнула. Она подождала несколько секунд, прислушиваясь к удаляющимся шагам на лестнице, затем механически закрыла замок.
Квартира сразу показалась больше, пустыннее. И тише. Но это была не та тишина, что приносит умиротворение. Это была тишина вакуума, выжженного пространства. Она не стала ходить по комнатам, не стала ничего убирать. Просто прошла на кухню, налила себе стакан воды. Руки слегка подрагивали, но она заставила себя сделать несколько медленных глотков.
Не прошло и получаса, как зазвонил её мобильный. Номер Дмитрия. Она смотрела на экран несколько секунд, прежде чем ответить.
— Да, — сказала она спокойно.
— Ты что себе позволяешь, негодяйка?! — раздался в трубке искажённый от злости голос Ларисы Петровны. Дмитрий, очевидно, сразу передал ей телефон или включил громкую связь. — Моего сына, моего единственного, вышвырнуть на улицу, как собаку?! Да я…
Анастасия не дала ей договорить. Её терпение, и так истончившееся за последние месяцы, лопнуло.
— Лариса Петровна, — её голос обрёл стальные нотки, — ваш сын сделал свой выбор. Он выбрал вас и ваши бесконечные финансовые аппетиты вместо своей семьи и своих обязательств. Я его не вышвыривала. Я просто указала ему на дверь после того, как он в очередной раз обманул меня и поставил под угрозу наше общее будущее. Если вам так нужен спонсор – радуйтесь, теперь он полностью в вашем распоряжении. Можете доить его сколько угодно, мне до этого больше нет никакого дела.
— Ах ты… Ах ты змея! — задыхалась на том конце провода Лариса Петровна. Где-то на фоне слышался возмущённый голос Дмитрия, пытающегося что-то вставить.
— Да что ты такое говоришь, Настя?! — теперь это был уже он, вырвавший, видимо, трубку у матери. — Ты совсем с ума сошла? Извиняйся немедленно перед мамой!
— Извиняться? — Анастасия горько усмехнулась. — За что, Дима? За то, что я больше не хочу быть тупицей, которую можно безнаказанно обманывать? За то, что я устала работать на двух работах, чтобы ты мог содержать свою не бедствующую матушку? Нет, Дима. Извиняться не буду. И разговора у нас с тобой больше нет. Живите как хотите. Вместе. Счастливо.
И она нажала кнопку отбоя. Сразу же выключила звук на телефоне, не желая больше слышать ни звонков, ни сообщений. Она осталась одна в пустой квартире. Ощущения облегчения не было. Была только глухая, тяжёлая усталость и какое-то странное, отстранённое понимание, что одна глава её жизни только что закончилась. Жёстко. Бесповоротно. Впереди маячила всё та же ипотека, необходимость ещё больше работать. Но теперь, по крайней мере, ей не придётся делить заработанное с той, кто считала её кошелёк бездонным. Цена за это была высока. Но Анастасия чувствовала, что другого выхода у неё просто не оставалось…
