— Какая башня! Выше, чем у мамы, да, Вовочка? — голос Ирины Петровны, сливочный и обволакивающий, заполнил детскую. Она сидела на ковре рядом с внуком, её лицо выражало неподдельный восторг. Пятилетний Вова, сосредоточенно пыхтя, водрузил последний, самый маленький кубик на вершину своего шаткого строения.
Катя, стоявшая в дверном проёме, почувствовала, как внутри что-то неприятно сжалось. Это была уже третья подобная «шутка» за полчаса. Свекровь обожала внука до беспамятства, но эта любовь почему-то всегда требовала контраста. Чтобы подчеркнуть, какая она замечательная бабушка, ей было необходимо сделать из Кати плохую, вечно недовольную мать. Она не говорила этого прямо. Она действовала тоньше, вплетая ядовитые нити в ткань обыденных разговоров, так, что и придраться было вроде бы не к чему.
— Бабуль, смотри! — Вова с гордостью показал на своё творение.
— Вижу, мой золотой, вижу! Вот это строитель растёт! Не то что мама твоя, которая только и знает, что по струнке ходить. С ней так не побалуешься, верно? — Ирина Петровна заговорщически подмигнула внуку, и тот, не совсем понимая смысл, но уловив интонацию, кивнул и хихикнул.
Катя сделала глубокий вдох и прошла в комнату, стараясь, чтобы на её лице не отразилось ничего, кроме спокойствия.
— Мы скоро будем ужинать. Не давайте ему, пожалуйста, больше конфет.
Ирина Петровна тут же изобразила на лице оскорблённую невинность. Она прижала руку к груди.
— Катенька, да что ты! Разве я бы посмела нарушить твои правила? Мы просто играем. Ребёнку нужна радость, а не только твои супы и котлеты.
Она произнесла это так, словно Катя морила сына голодом, а не просто пыталась наладить режим питания. Вова, услышав про конфеты, тут же надул губы. Его детская логика была проста: мама запрещает радость, а бабушка её дарит. Зёрна были посеяны в благодатную почву.
Вечером, когда Денис вернулся с работы, а его мать, расцеловав внука, наконец уехала, Катя решила, что больше не может это игнорировать. Она дождалась, когда Вова уснёт, и подошла к мужу, который уже развалился на диване с телефоном в руках.
— Денис, нам нужно поговорить о твоей маме.
Он оторвал взгляд от экрана с видимой неохотой.
— Опять? Кать, что на этот раз? Она не так дышит?
— Она настраивает Вову против меня, — спокойно сказала Катя, садясь в кресло напротив. Она сознательно не повышала голос, понимая, что любая эмоция будет тут же списана на её «истеричность». — Сегодня она несколько раз при нём сказала, что я злая и вечно недовольная. Что с ней ему веселее, чем со мной. Потом она тайком дала ему шоколадку, хотя я просила этого не делать. Это не просто мелкие шалости, Денис. Это систематическое подрывание моего авторитета. Он уже начинает смотреть на меня как на надзирателя.
Денис отложил телефон и потёр переносицу. На его лице было выражение вселенской усталости.
— Кать, ну ты преувеличиваешь. Как обычно. Мама просто обожает Вовку, она в нём души не чает. Ну сказала что-то в шутку. Ну дала конфету. Ты делаешь из этого трагедию мирового масштаба. Она пожилой человек, она так проявляет свою любовь.
— Её любовь заключается в том, чтобы сделать из меня монстра в глазах моего же сына? Чтобы он знал, что есть «добрая» бабушка, которая всё разрешает, и «плохая» мама, которая всё запрещает? Ты понимаешь, к чему это приведёт?
— Я понимаю только то, что ты снова ищешь повод для конфликта, — отрезал он, и его голос стал жёстче. — У меня был тяжёлый день, я хочу просто отдохнуть, а не выслушивать твои претензии. Оставь маму в покое. Она помогает нам, сидит с Вовой. Или ты хочешь всё делать сама?
Он взял телефон, давая понять, что разговор окончен. Катя сидела в кресле и смотрела на его отрешённый профиль, подсвеченный холодным светом экрана. И в этот момент она с пугающей ясностью поняла, что в этой войне у неё нет союзников. Муж не был на её стороне. Он был на своей собственной — стороне комфорта и отсутствия проблем. И бороться ей придётся в одиночку.
Солнце заливало детскую площадку тёплым, медовым светом. Вокруг раздавался счастливый визг детей, скрип качелей и шуршание песка в формочках. Картина была почти идиллической, но Катя не чувствовала ни покоя, ни радости. Она сидела на скамейке, напряжённая, как струна, и не сводила глаз с двух фигур у песочницы. Её сын Вова строил замок, а рядом с ним, на корточках, сидела Ирина Петровна, активно помогая ему и что-то непрерывно говоря. Катя не отдыхала. Она несла вахту.
После провального разговора с мужем она поняла, что надеяться не на кого. Теперь каждое слово, каждый жест свекрови она рассматривала под микроскопом, пытаясь предугадать следующий удар. И он не заставил себя ждать. Ирина Петровна подняла внука, повела его к качелям и, раскачивая, начала что-то шептать ему на ухо. Она делала это с заговорщическим видом, её лицо было близко к лицу Вовы, а губы едва двигались.
Катя встала. Она не пошла к ним напрямую. Она сделала вид, что хочет поправить съехавшую панамку сыну, и медленно двинулась в их сторону. Она подошла сзади, как раз в тот момент, когда качели качнулись к ней. Ветер донёс до неё обрывки фраз, но одну она услышала отчётливо, каждое слово легло в её сознание, как осколок стекла.
— …если мама будет ругаться, скажи, что уйдёшь жить ко мне, я тебя в обиду не дам. У бабушки всегда хорошо, правда?
Внутри Кати что-то оборвалось. Это был уже не мелкий укол, не пассивная агрессия. Это было прямое объявление войны. Попытка переманить, украсть её сына, используя самое грязное оружие — детскую привязанность и страх. Она остановилась за спиной свекрови, давая ей закончить свою мысль.
Ирина Петровна, не заметив её, продолжала свой ядовитый шёпот. Катя молча шагнула вперёд и, когда качели снова качнулись к ней, твёрдо остановила их рукой. Вова удивлённо посмотрел на неё.
— Идём, Вова. Пора домой.
Она сняла сына с сиденья, не глядя на опешившую свекровь. Поставила его на землю и, взяв за руку, повернулась к Ирине Петровне. На лице последней было написано деланое недоумение, которое, впрочем, не могло скрыть холодный блеск в глазах.
— Катенька, что случилось? Мы так хорошо играли.
— Отойдём, — ровным, лишённым всяких эмоций голосом сказала Катя. Она кивнула в сторону пустой аллеи, подальше от других мам и любопытных детских глаз.
Ирина Петровна поджала губы, но подчинилась. Они отошли на несколько метров. Катя держала Вову за руку, чувствуя, как его маленькие пальцы сжимают её ладонь. Она присела на корточки перед свекровью, которая осталась стоять, и посмотрела ей прямо в глаза. Взгляд Кати был тяжёлым и неподвижным.
— Ещё раз скажете моему сыну, что его мать — истеричка, и я позабочусь, чтобы вы видели внука только на фотографиях в соцсетях! Вы меня поняли?
Свекровь отшатнулась, её лицо исказилось. Это была маска оскорблённой добродетели, но Катя видела сквозь неё.
— Да как ты… что ты себе позволяешь?!
— Я вам не угрожаю. Я вас информирую, — Катя встала, снова возвышаясь над ней. — Вы не бабушка, вы разрушительница. И это была наша последняя встреча без свидетелей. Отныне — только в присутствии моего мужа. Если он, конечно, захочет. Посмотрим, как вы будете петь свои песни при нём.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и, крепко держа сына за руку, пошла прочь с площадки. Она не обернулась, но спиной чувствовала на себе взгляд, полный холодной, нескрываемой ненависти. Война перешла в открытую фазу. И Катя только что сделала свой первый ход.
Следующее воскресенье началось с фальшивой ноты. Ирина Петровна пришла ровно к обеду, как и договаривались. Она принесла Вове огромного пластмассового робота, который при нажатии кнопки издавал оглушительные звуки стрельбы и выкрикивал дурацкие фразы. Это была демонстрация силы. Катя неделю назад твёрдо сказала, что у Вовы переизбыток шумных игрушек. И вот, пожалуйста, — получите, распишитесь.
Денис, суетившийся в коридоре, принял подарок с неестественным энтузиазмом.
— О, мам, ничего себе! Вот это да! Вовка, смотри, что бабушка принесла!
Он пытался разрядить обстановку, но его натянутая бодрость делала её только более гнетущей. Атмосфера в квартире была как перед грозой — воздух был плотным, тяжёлым, и каждый боялся сделать резкое движение. Катя молча накрывала на стол, стараясь не смотреть ни на мужа, ни на свекровь. Её эксперимент — встречи только в присутствии Дениса — начался.
За обедом Ирина Петровна вела себя безупречно. Она расспрашивала сына о работе, хвалила стряпню Кати, рассказывала нейтральные истории о соседях. Она была воплощением любящей матери и идеальной свекрови. Но Катя чувствовала подвох. Эта игра была слишком хороша, чтобы быть правдой. Ирина Петровна не нападала в лоб. Она сменила тактику, начав действовать через сына и внука.
— Денис, ты так похудел, сынок, — с материнской скорбью в голосе произнесла она. — Наверное, совсем замотался на работе. Катенька, ты бы его кормила получше, мясом. Мужчине нужны силы.
Денис что-то промычал в ответ, а Катя сжала вилку так, что побелели костяшки пальцев. Она ничего не сказала. Правила игры были установлены.
После обеда началось главное представление. Вова, раззадоренный новой игрушкой, носился по квартире, паля из пластмассового бластера во все стороны. Робот ревел, как раненый зверь.
— Вова, тише. У соседей маленький ребёнок, — сделала замечание Катя.
Вова проигнорировал её.
— Вова, я сказала, выключи звук, — повторила она строже.
Мальчик надул губы и посмотрел на бабушку. Ирина Петровна тут же вмешалась, её голос был полон сахара и сочувствия.
— Ну что ты, Катенька. Ребёнок же играет, радуется подарку. Нельзя же всё время его одёргивать. Правда, мой хороший? — она притянула Вову к себе и погладила по голове. — Иди, поиграй ещё.
Катя перевела взгляд на Дениса. Он сидел на диване, уставившись в телевизор. Он всё видел и слышал, но предпочитал делать вид, что его это не касается. Он был здесь физически, но ментально отсутствовал, самоустранился из зоны конфликта.
Кульминация наступила через час, когда пришло время убирать игрушки. Вова, разбросавший по всей гостиной кубики, детали конструктора и своего нового робота, наотрез отказался это делать.
— Я не буду! — топнул он ногой.
— Вова, мы договаривались. Поиграл — убери за собой, — спокойно, но твёрдо сказала Катя.
— Нет! Ты плохая! Я не буду тебя слушать! — закричал он, и его детское лицо исказилось от гнева. — Бабушка сказала, ты меня не любишь, потому что всё время ругаешься!
В комнате повисла пауза. Денис наконец оторвался от телевизора. Ирина Петровна прижала руки к груди, изображая шок. Но её глаза торжествовали. Это был шах и мат. Она ничего не сказала Кате напрямую. Она просто вложила свои слова в уста ребёнка, сделав его своим оружием.
Катя медленно повернулась к мужу. Её лицо было лишено всякого выражения. Она не кричала. Она просто ждала. Ждала его реакции, его слова, его защиты. Это был решающий момент всего её эксперимента.
Денис посмотрел на мать, потом на жену, потом на плачущего сына. Он выглядел растерянным и жалким.
— Мам, ну… не надо так говорить, — промямлил он, обращаясь к Ирине Петровне. А потом повернулся к Кате: — Кать, ну он же ребёнок. Не дави на него. Я сам всё уберу.
И в этот момент Катя поняла всё. Эксперимент провалился с оглушительным треском. Присутствие мужа не изменило ничего. Он не был щитом. Он был амортизатором, подушкой, которая смягчала удары для его матери и делала их ещё более болезненными для жены. Он никогда не станет на её сторону. Он всегда будет где-то посередине, в своём уютном болотце бездействия. И в этом болотце она тонула вместе с сыном.
Дверь за Ириной Петровной закрылась. Денис шумно выдохнул, словно всё это время не дышал, и провёл рукой по волосам. На его лице было написано облегчение. Он искренне верил, что буря миновала. Он повернулся к Кате с виноватой, примирительной улыбкой, собираясь сказать что-то вроде «Ну вот и всё, проехали», но замолчал, наткнувшись на её пустой, неподвижный взгляд. Она не смотрела на него. Она смотрела сквозь него.
Вова, почувствовав, что главный защитник ушёл, а напряжение никуда не делось, снова захныкал. Он подбежал к отцу, дёргая его за штанину.
— Папа, мама злая! Она не даёт мне играть с роботом! Я хочу к бабушке! Бабушка хорошая, она меня заберёт!
Это была заученная, отточенная фраза. Его главное оружие, которое только что так блестяще сработало. И Денис, вместо того чтобы пресечь эту манипуляцию, немедленно сдался. Он опустился на колени перед сыном, его голос был полон заискивающей нежности.
— Ну-ну, сынок, не плачь. Мама не злая, она просто устала. Конечно, играй со своим роботом, играй, сколько хочешь.
Он поднял с пола оглушительно ревущую игрушку и вложил её в руки сына. Это был не просто жест. Это была капитуляция. Он только что наглядно продемонстрировал Вове, что мамины слова ничего не значат, что её авторитет — пустое место, и что капризами и бабушкиными фразами можно добиться абсолютно всего.
Катя молча наблюдала за этой сценой. Внутри неё не было ни гнева, ни обиды. Там было тихо и пусто, как в выгоревшем дотла доме. Она смотрела на своего мужа и сына, но видела лишь чужую, уродливую конструкцию, собранную по чертежам Ирины Петровны. Это была не её семья. Она здесь была лишней.
Она молча развернулась и вышла в коридор. Денис, занятый утешением сына, даже не заметил этого. Она достала из кармана телефон, нашла в списке контактов «Мама» и нажала на вызов. Её пальцы не дрожали.
— Мам? Привет. Мы скоро приедем. Да, с Вовой. Насовсем.
Она говорила тихо, но в звенящей тишине квартиры, прерываемой лишь воплями робота, её слова прозвучали как выстрел. Денис замер и медленно поднял голову. На его лице отразилось полное недоумение.
— Кать? Ты что делаешь? Что значит «насовсем»?
Она убрала телефон и вошла обратно в комнату. Она остановилась в центре, глядя на него сверху вниз.
— Твоя мама сегодня победила, Денис. Она получила всё, что хотела. Она доказала, что она здесь главная, что её слово — закон, а я — просто досадное недоразумение, которое можно игнорировать.
— Перестань, ты всё усложняешь… Я просто хотел, чтобы он перестал плакать…
— Нет, — отрезала она. Голос её был ровным и холодным, как лёд. — Ты ей в этом помог. Ты стоял и смотрел, как она уничтожает меня в глазах твоего сына. Ты не сказал ни слова в мою защиту. Ты отдал ей своего ребёнка, а потом отдал ей и меня.
Он встал, его лицо начало искажаться от страха и непонимания. Он сделал шаг к ней.
— Катя, это просто ссора…
— Это не ссора, — остановила она его. — Это финал. Ты всё время боялся сделать выбор. Боялся обидеть маму. Но ты его сделал. Своим молчанием, своим бездействием, своим желанием спрятать голову в песок. Ты не выбрал её, Денис. Ты просто её послушная копия. Пустое место, которое она заполняет собой, когда ей это нужно. Так что оставайся с оригиналом. Наслаждайтесь своей победой. Вдвоём.
Она подошла к Вове, который, увлёкшись роботом, уже перестал плакать. Катя мягко забрала у него игрушку и положила на диван. Потом подхватила сонного, тёплого сына на руки. Он что-то недовольно пробормотал во сне и обнял её за шею.
Катя взяла свою сумку с ключами, стоявшую у двери, и, не оборачиваясь, вышла из квартиры. Денис остался стоять посреди гостиной, заваленной игрушками. Он смотрел на дверь, потом на робота на диване. Он нажал на кнопку. Игрушка снова завыла свою оглушительную, бессмысленную боевую песню. И в этой внезапной, оглушающей пустоте квартиры этот звук был единственным доказательством того, что он не один. Он остался со своей мамой. Точнее, с её идеальным пластиковым представителем…
