— Лер, я хотел с тобой поговорить о чём-то важном. О Кирилле.
Дмитрий подошёл к ней сзади, когда она сидела в глубоком кресле с книгой. Он положил руки ей на плечи, и его прикосновение было нарочито мягким, почти заискивающим. Валерия не повернула головы, лишь медленно вложила шёлковую закладку между страниц и закрыла книгу, положив её на столик рядом. Она не любила, когда её отрывали от чтения, и он это знал. Этот жест был его первым ходом в тщательно продуманной партии.
— Я слушаю, Дима, — её голос был ровным, без тени раздражения, но и без всякого тепла. Голос человека, готового выслушать деловой отчёт.
Он обошёл кресло и присел на подлокотник, стараясь выглядеть расслабленным и полным отеческой заботы. Его лицо приняло то самое выражение, которое он репетировал перед зеркалом: смесь энтузиазма и лёгкой, светлой грусти.
— Ты же знаешь, парень школу заканчивает. Такой важный этап в жизни. Переходный момент. Ему сейчас как никогда нужны впечатления, нужен толчок, чтобы понять, чего он хочет от жизни, куда двигаться дальше. Он ведь умница у нас, мир должен увидеть.
Валерия молчала, её взгляд был устремлён прямо перед собой, на тёмный прямоугольник выключенного телевизора. Её неподвижность заставляла Дмитрия говорить больше и быстрее, заполняя тишину словами, как засыпают яму землёй.
— Он буквально горит этим, Лер. Тур по Европе на всё лето. Представляешь? Париж, Рим, Прага… Он сможет увидеть Лувр, Колизей… Это же не просто каникулы, это вклад. Вклад в его будущее, в его кругозор. Это тот самый шанс, который выпадает раз в жизни. После такого он вернётся другим человеком, взрослым, целеустремлённым. Мы же хотим для него лучшего, правда?
Он сделал паузу, ожидая хоть какой-то реакции. Но её не последовало. Она будто перестала дышать. Он почувствовал, как его тщательно выстроенная речь начинает рассыпаться в этой оглушающей тишине, и поспешил перейти к главному, пока не растерял весь свой кураж.
— В общем, его мать, само собой, даёт часть. Я тоже всё, что могу, соберу. Но там сумма… приличная. Сама понимаешь, перелёты, жильё, питание на три месяца. Остаётся недостающая часть, довольно крупная. Я подумал… у тебя же есть сбережения. Для нас, для нашего будущего. А это и есть наше будущее, Лер. Самое настоящее.
Он закончил. Он выложил все карты. Он сыграл на её предполагаемой любви к «семье», на её ответственности, на её здравом смысле, представив трату как выгодную инвестицию. Он ждал.
Валерия медленно повернула к нему голову. Её лицо было похоже на маску из слоновой кости — идеальные черты, лишённые каких-либо эмоций. Она смотрела ему прямо в глаза, и её взгляд был таким холодным и ясным, что ему стало не по себе.
— Это твой сын, Дима, а не наш! Я не собираюсь оплачивать дорогие поездки во время каникул чужому ребёнку! У него есть мать и ты! Всё!
Слова упали в тишину комнаты как осколки льда. Они были произнесены без крика, без злости, с убийственной, деловой констатацией факта. Дмитрия будто ударили под дых. Он ожидал споров, уговоров, упрёков, но не такого прямого, отсекающего удара.
— Что? — переспросил он, хотя прекрасно всё слышал. — Как ты можешь так говорить? Чужому? Он живёт с нами половину времени! Он мой сын!
— Вот именно. Твой.
— Ты просто… ты никогда его не принимала! Я всегда это чувствовал! — он вскочил, начиная ходить по комнате. Его наигранное спокойствие сменилось искренним, уязвлённым гневом. — Для тебя он всегда был помехой! Приложением ко мне! Какая же ты чёрствая, Валерия! У тебя вообще есть сердце?
Она смотрела на его метания с тем же ледяным спокойствием, которое бесило его больше всего.
— Я приняла его как сына моего мужа, — отрезала она, и в её голосе прорезалась сталь. — Но я не его мать и не его спонсор. Ты и его родная мать несёте за него финансовую ответственность. Не я. И если ты ещё раз попытаешься залезть в мой карман ради нужд своей прошлой семьи, мы будем говорить не о поездке Кирилла, а о твоей поездке из моей квартиры.
Угроза, повисшая в воздухе, была настолько реальной, что на мгновение выбила из Дмитрия весь его праведный гнев. Он замер посреди комнаты, чувствуя себя так, будто с разбегу налетел на невидимую стену. Он ожидал чего угодно — криков, слёз, торга, — но не этого ледяного, делового ультиматума. Поняв, что прямой напор провалился, он мгновенно сменил тактику. Его лицо из гневного стало страдальческим, плечи опустились, а голос обрёл трагические, бархатные нотки. Он решил зайти с фланга, ударив по их общему прошлому.
— Я не могу поверить, что слышу это от тебя, Лер, — начал он тихо, качая головой, словно разочарованный мудрец. — От той самой женщины, которую я полюбил. Куда всё делось? Помнишь, как мы начинали? У нас не было ничего, кроме друг друга. Мы были командой. Мы мечтали вместе. Что с тобой сделали эти деньги, эта твоя карьера? Они заменили тебе сердце?
Он подошёл к окну, картинно опёршись рукой о раму, и посмотрел на вечерний город. Это был дешёвый театральный жест, но он вкладывал в него всю свою веру.
— Я смотрю на тебя и не узнаю. Ты стала жёсткой, расчётливой. Всё измеряешь в цифрах, в выгоде. А где же душа? Где же простое человеческое тепло? Речь ведь не о деньгах, ты не понимаешь! Речь о том, что мой сын, моя кровиночка, для тебя — всего лишь статья расходов. Обуза. Ты смотришь на него и видишь только проблему, которую я принёс из своей прошлой жизни.
Валерия молча наблюдала за этим представлением. Она дала ему выговориться, позволяя ему всё глубже увязать в собственной лжи. Когда он сделал драматическую паузу, она нарушила тишину, и её голос был таким же ровным и спокойным, как и прежде.
— Я помню наше начало очень хорошо, Дима. Я помню, как работала на двух работах, пока ты искал себя и писал очередной «гениальный» бизнес-план. Я помню, как закрывала кредит, который ты взял на свой провалившийся проект интернет-магазина. И я прекрасно помню, как оплачивала твои долги по алиментам, когда ты уверял меня, что это «временные трудности». Так что не нужно говорить мне о нашем общем прошлом. Оно у нас было очень разным.
Каждое её слово было точным, выверенным уколом, который попадал точно в цель. Она не опровергала его эмоции, она уничтожала их фактами. Дмитрий почувствовал, как почва снова уходит у него из-под ног. Его попытка сыграть на чувстве вины обернулась против него.
— То есть, ты меня теперь этим попрекаешь? — его голос зазвенел от обиды. — Ты всё считала! Каждую копейку! Ты не помогала мне, ты покупала меня! Покупала моё унижение, чтобы потом вот так, в нужный момент, ткнуть меня в него носом!
— Я не попрекаю. Я констатирую, — её взгляд был абсолютно прямым. — Мои деньги не сделали меня бессердечной, Дима. Они просто очень чётко показали разницу между нами. Я умею их зарабатывать и нести за них ответственность. А ты умеешь только красиво говорить о мечтах — своих или чужих — и ждать, что кто-то другой их оплатит.
Она встала с кресла. Её движение было плавным и полным уверенности. Она подошла к дорогой акустической системе, занимавшей почти всю стену, — предмету гордости Дмитрия. Она провела пальцем по глянцевой поверхности колонки.
— Ты прав. Отец должен быть готов на всё ради мечты своего сына. Это очень благородно. У меня есть идея. Эта система стоит около ста тысяч. А твоя коллекция часов, которую ты хранишь в сейфе, — ещё как минимум тысяч на восемьдесят. Этого с лихвой хватит на тур для Кирилла, ещё и останется. Ты ведь готов на это, правда? Ради сына. Продай их.
Предложение Валерии было не просто решением, оно было приговором. Она не просто предложила ему выход, она поднесла к его лицу зеркало, в котором отразилась вся его эгоистичная, инфантильная натура. Продать то, что он любил, то, что определяло его статус в собственных глазах, ради сына? Этого в его сценарии не было. Ярость, смешанная с паникой, захлестнула его.
— Ты… ты просто издеваешься! — выдохнул он, отступая от колонок, словно они были раскалёнными. — Ты хочешь отнять у меня последнее, что у меня есть! Мои вещи, моя музыка… это часть меня! Ты хочешь, чтобы я полностью растворился, превратился в твою тень, а потом выбросила бы меня, когда от меня ничего не останется! Ты этого добиваешься?
Он смотрел на неё с ненавистью, но в глубине его глаз плескался страх. Он проигрывал. По всем фронтам. Его логика была разбита, его попытки давить на жалость — высмеяны. У него оставался последний, самый грязный козырь. Тот, который он берёг на крайний случай. И этот случай настал. С видом человека, идущего на крайние меры ради святого дела, он достал из кармана телефон.
— Ты не оставила мне выбора, Лера. Ты сама этого захотела.
Его палец быстро забегал по экрану. Он нашёл контакт «Сын» и нажал на вызов. Пока шли гудки, он бросил на Валерию взгляд, полный мстительного торжества. Он видел, как она слегка напряглась, как её пальцы чуть крепче сжали подлокотник кресла. Он победно усмехнулся про себя. Он нашёл её слабое место.
— Кирюш, привет! — его голос мгновенно изменился, стал тёплым, бодрым и любящим. — Слушай, ты не мог бы сейчас к нам заскочить? Буквально на полчасика. Да нет, ничего не случилось, всё отлично! Просто есть один разговор, очень для тебя важный. Давай, ждём.
Он сбросил вызов и положил телефон на стол с таким видом, будто только что запустил необратимый процесс. Он не сказал больше ни слова. Он просто сел в кресло напротив неё и стал ждать, наслаждаясь напряжением, которое сам создал. Он превратил их квартиру в сцену, а себя — в режиссёра. Теперь ей придётся играть по его правилам.
Кирилл приехал через двадцать минут. Высокий, немного сутулый семнадцатилетний парень с горящими умными глазами и модной стрижкой. Он вошёл в гостиную с лёгкой улыбкой, но тут же почувствовал густую, тяжёлую атмосферу. Он вопросительно посмотрел на отца, потом на застывшую в кресле мачеху.
— Привет, — сказал он неуверенно. — Пап, ты звал? Что-то случилось?
Дмитрий вскочил, обнял сына за плечи и подвёл его ближе к Валерии. Его лицо излучало фальшивое радушие.
— Садись, сын, садись. Ничего не случилось, наоборот! Мы тут с Лерой как раз обсуждали твою поездку. Твою мечту.
Кирилл с надеждой посмотрел на Валерию. Её лицо оставалось непроницаемым.
— Понимаешь, в чём дело, — продолжал Дмитрий, играя свою роль, — Валерия, конечно, за тебя очень рада. Но она… сомневается. Она прагматичный человек и хочет быть уверена, что это для тебя действительно важно, а не просто юношеская прихоть. Что ты вернёшься оттуда с новыми целями, с новыми идеями. Я ей всё объяснил, но, думаю, будет лучше, если ты сам ей расскажешь. Расскажи, как ты это видишь. Что это тебе даст. Давай, не стесняйся.
Это была гениальная в своей подлости ловушка. Он выставил Валерию не жадной стервой, а строгим, но справедливым ментором, а сына превратил в просителя, который должен доказать ценность своей мечты.
Кирилл, не видя двойного дна, с готовностью повернулся к жене отца. Его лицо озарилось искренним энтузиазмом.
— Лера, это правда очень важно для меня! Я уже весь маршрут составил. Я хочу не просто по барам шляться, я хочу в Д’Орсе сходить, увидеть импрессионистов вживую, а не в учебниках. Я хочу посидеть на Испанской лестнице в Риме, почувствовать историю. Понимаете, это… это как перезагрузка перед универом. Я хочу понять, кем я хочу стать. Может, архитектором, как дед. А для этого нужно увидеть великую архитектуру. Отец говорит, это шанс, и я чувствую, что это так. Я буду экономить на всём, честно. Просто дайте мне эту возможность.
Он говорил горячо, искренне, и от этой искренности вся сцена становилась ещё более отвратительной. Дмитрий смотрел на Валерию с ожиданием: «Ну давай, попробуй теперь отказать ребёнку в лицо».
Валерия выдержала долгую паузу. Она перевела взгляд с горящих глаз Кирилла на самодовольное лицо своего мужа и обратно. Затем она чуть наклонила голову и обратилась напрямую к парню, её голос был спокойным и ровным, но в нём не было ни капли той снисходительности, на которую рассчитывал Дмитрий.
— Кирилл. Твои мечты и планы прекрасны. И я искренне желаю, чтобы они сбылись. Но такие поездки и такие возможности — это прямая финансовая ответственность твоих родителей. Твоего отца, — она сделала едва заметный кивок в сторону замершего Дмитрия, — и твоей мамы. Я в этом участвовать не буду. Этот вопрос ты должен обсуждать с ними. Только с ними.
Слова Валерии, произнесённые спокойно и отчётливо, повисли в комнате. Они не были адресованы Дмитрию, но ударили по нему с силой молота. Кирилл, стоявший посреди гостиной, замер на долю секунды. Его горящие энтузиазмом глаза потухли, словно в них выключили свет. На лице парня проступила густая краска унижения. Он всё понял. Он понял, что был не просителем, а оружием. Инструментом в грязной игре отца, который только что с треском проиграл. Он медленно перевёл взгляд на отца, и в этом взгляде было всё: обида, разочарование и холодное, взрослое презрение.
Не сказав ни слова, Кирилл развернулся и молча вышел из комнаты. Не было хлопка входной двери, лишь тихий щелчок замка, который прозвучал в оглушающей тишине как выстрел.
Тишина длилась ровно десять секунд. Дмитрий смотрел на опустевший дверной проём, и его лицо медленно искажалось. Маска любящего отца сползала, обнажая гримасу чистой, бессильной ярости. Он повернулся к Валерии, и его голос, сорвавшийся на визг, разорвал тишину.
— Ты! Ты чудовище! Ты понимаешь, что ты сейчас сделала?! Ты унизила моего сына! Ты уничтожила его на моих глазах! Ты растоптала его мечту, его душу! И всё ради чего? Чтобы показать свою власть? Чтобы насладиться тем, как ты меня размазываешь?! У тебя нет сердца, ты просто бездушная машина для зарабатывания денег!
Он метался по комнате, как зверь в клетке, выплёскивая поток обвинений. Он больше не пытался манипулировать или вызывать жалость. Это был крик человека, с которого сорвали все маски и выставили на всеобщее обозрение его ничтожество.
— Я хотел как лучше! Я хотел, чтобы он почувствовал, что у него есть семья! Что ты — часть этой семьи! Я пытался построить мост, а ты взяла и взорвала его! Тебе просто нравится причинять боль! Тебе доставляет удовольствие видеть, как другие страдают! Ты всегда ненавидела его, всегда ненавидела мою прошлую жизнь!
Валерия слушала его. Она не перебивала. Она сидела в своём кресле, и впервые за весь вечер на её лице что-то отразилось. Это не была злость или обида. Это было холодное, почти хищное удовлетворение. Удовлетворение хирурга, который убедился, что опухоль злокачественная и требует немедленного удаления. Когда его поток слов начал иссякать, превращаясь в сдавленное хрипение, она прервала его. Не словом, а движением. Она плавно встала, подошла к столу и взяла свой ноутбук.
Дмитрий замолчал, сбитый с толку. Он ожидал ответного крика, но не этого деловитого, спокойного действия. Она вернулась в кресло, открыла ноутбук. Щелчки клавиш были единственным звуком в комнате.
— Ты прав, — произнесла она тихо, не отрывая взгляда от экрана. Дмитрий замер в недоумении. — Парень должен увидеть мир. Это будет для него хорошим уроком.
На его глазах, на глазах ошеломлённого, ничего не понимающего мужа, она зашла на сайт туристического агентства. Несколько быстрых кликов. Она выбрала тот самый тур по Европе, который описывал Кирилл. Париж, Рим, Прага. Три месяца. Она ввела данные: Кирилл Дмитриевич. Она оплатила полную стоимость своей картой. Платёж прошёл мгновенно.
Затем она открыла вкладку своего онлайн-банка. Нашла в контактах номер его бывшей жены, который когда-то сохранила для экстренных случаев. Она перевела ей на счёт сумму, значительно превышающую ту, что требовалась на карманные расходы, с короткой пометкой: «На расходы Кириллу в Европе. Последний транш в счёт алиментов за все будущие годы».
Щелчок закрывающегося ноутбука прозвучал окончательно и бесповоротно. Валерия подняла на мужа свой холодный, ясный взгляд.
— Я оплатила его поездку. А теперь оплати счёт ты. У тебя час, чтобы собрать свои вещи и исчезнуть из моей жизни. Навсегда. А это… Это был мой прощальный подарок для твоего сына, но для тебя он будет не бесплатным, милый мой! Я не позволю тебе вынести из моей квартиры всю ту дорогую технику, которую я покупала для тебя несколько лет подряд! Это не покроет той суммы, которую я только что потратила, но частично возместит! А теперь, вали и собирай свой шмотки, пока они вместе с тобой не полетели с балкона!
Дмитрий отшатнулся от жены. Он не ожидал такого даже в своих самых страшных представлениях. Он понял, что его безбедная жизнь тут закончилась и всё, что бы он сейчас не сказал будет просто сотрясанием воздуха. Поэтому он пошёл делать всё так, как только что сказала ему жена, потому что он знал, что она способна на многое и лучше уйти сейчас и по-хорошему, потому что если он будет устраивать скандалы и сцены, то он останется вообще без ничего, даже без нижнего белья…
