— Хорошая железка?
Голос Игоря прозвучал глухо, безразлично, словно он спрашивал о погоде. Он стоял на пороге комнаты сына, прислонившись плечом к косяку. Комната была похожа на пещеру современного отшельника: плотные шторы не пропускали дневной свет, и единственным источником освещения был многоцветный, ядовитый свет от внутренностей открытого системного блока и холодное сияние огромного монитора. Воздух был спёртый, пахнущий нагретым пластиком, пылью и чем-то неуловимо кислым от давно забытых кружек.
— Норм, — не оборачиваясь, бросил Виктор.
Его спина была напряжена, всё его двадцатипятилетнее существо было сосредоточено на одной точке. Он, как хирург над пациентом, склонился над столом, заваленным проводами, отвёртками и пластиковыми упаковками. В его руках была новая видеокарта — блестящий кусок чёрного текстолита и металла, переливающийся светодиодами. Он с аккуратной, не свойственной ему в быту точностью, вставлял её в материнскую плату. Щелчок защёлки прозвучал в тишине комнаты громко и окончательно.
Игорь смотрел не на сына. Его взгляд был прикован к этой детали. Он знал, сколько стоят такие «железки». Он знал, что на зарплату продавца в магазине бытовой техники, которую получала Клавдия, такие вещи не покупают. А потом его взгляд скользнул в глубину сознания, к образу тонкого бумажного конверта, который он полчаса назад держал в руках в ящике своего стола. Конверта, ставшего на десять тысяч тоньше. Холодная, спокойная ясность накрыла его. Ни удивления, ни шока. Только тупое подтверждение того, что он и так знал.
— Мать дала? — снова спросил он, и в этом вопросе не было вопросительной интонации. Это было утверждение.
Виктор на мгновение замер. Он медленно повернул голову, и в свете монитора его лицо выглядело чужим и неприятным. Мягкие, ещё почти детские черты, которые так умиляли Клавдию, сейчас были искажены выражением ленивого раздражения. Он смотрел на отца как на назойливую муху, которая мешает ему наслаждаться процессом.
— А твоё какое дело?
Эта фраза, брошенная через плечо, упала в тишину комнаты и не растворилась. Она осталась висеть в воздухе, густая и ядовитая. Это был не просто ответ. Это был манифест. Декларация независимости отцовского кошелька, отцовского мнения, отцовского присутствия. Игорь ничего не ответил. Он молча оттолкнулся от косяка и развернулся. Его шаги по коридору были тяжёлыми, но неспешными. Он не торопился. Ярость, поднимавшаяся в нём, была не горячей и взрывной, а холодной, как жидкий азот. Она не обжигала, а замораживала, превращая все эмоции в твёрдый, острый кристалл решимости.
На кухне пахло свежим огурцом. Клавдия, его жена, стояла спиной к двери и ритмично стучала ножом по разделочной доске, нарезая салат к ужину. Её полная фигура в домашнем халате излучала спокойствие и уют. Она была в своём мире, мире кастрюль, продуктов и заботы о своём великовозрастном птенце. Она не слышала его шагов.
Игорь остановился в метре от неё. Стук ножа прекратился. Она почувствовала его присутствие, это тяжёлое, сгустившееся за спиной молчание. Она медленно положила нож и обернулась. Её лицо было растерянным, она словно пыталась понять причину этой внезапной перемены атмосферы.
— Ты взяла деньги из моего конверта?
Он не повышал голоса. Фраза прозвучала обыденно, но от этой обыденности по спине Клавдии пробежал холодок. Она вздрогнула, её руки непроизвольно сжались в кулаки. Этот микродвижение было признанием. Чистосердечным и полным. Она отвела взгляд в сторону, на банку с консервированным горошком.
— Ему надо было… для учёбы… — начала она лепетать заученную, наспех сочинённую ложь.
Игорь не дал ей договорить. Он сделал шаг вперёд, обогнул её, как неодушевлённый предмет, и его взгляд упёрся в стену, где на полке мигал зелёными огоньками маленький белый ящик, раздающий по квартире невидимую благодать цифрового мира.
Слова Клавдии повисли в воздухе, слабые и неубедительные, как дым от дешёвой сигареты. Игорь не дал ей договорить, не удостоил даже взглядом. Его молчание было громче любого крика. Он сделал два шага к стене, где на небольшой полке, точно алтарь цифровой эпохи, стоял Wi-Fi роутер. Его рука, большая и грубая от работы, с какой-то отстранённой аккуратностью потянулась к белой коробке. Он не вырвал шнур. Он с методичностью хирурга, извлекающего больной орган, вынул тонкий штекер питания из гнезда. Зелёные огоньки, обещавшие доступ к бесконечному миру развлечений, моргнули в последний раз и погасли.
Затем он так же спокойно намотал тонкий чёрный провод на ладонь и спрятал его в карман джинсов. Всё это — без единого слова, с абсолютно отрешённым лицом, словно он выполнял рутинную, давно запланированную работу.
Клавдия смотрела на него, как на сумасшедшего. Заготовленная ложь умерла у неё на губах. Она не понимала, что происходит. Мужчины в её мире кричали, били кулаком по столу, угрожали. Они не устраивали таких вот тихих, зловещих перформансов. Это было что-то новое, непонятное и оттого пугающее до дрожи в коленях. Она хотела что-то сказать, возмутиться, но смогла лишь беспомощно открыть рот.
Игорь, не обращая на неё внимания, развернулся и подошёл к холодильнику. Рывком распахнул дверцу. Холодный белый свет вырвался наружу, осветив его каменное лицо и запотевшие полки, заставленные едой. В этом свете он выглядел как инспектор, проводящий ревизию на складе просроченных надежд.
— Вот это, — его палец ткнул в кусок дорогого сыра с синей плесенью и упаковку сырокопчёной колбасы, — моё. И вот это, — он указал на охлаждённые стейки в вакуумной упаковке. — Тоже моё.
Его палец переместился выше.
— А вот это, — он небрежно махнул в сторону большой кастрюли с супом, которую Клавдия сварила утром, — общее. Можешь считать это гуманитарной помощью. Но с завтрашнего дня я покупаю еду только себе. И ем её один. Понятно?
Клавдия молчала, хлопая ресницами. Её мозг отказывался обрабатывать информацию с такой скоростью. Она всё ещё смотрела на тёмную полку, где раньше мигал роутер, и не могла связать это с ревизией в холодильнике. Это были части какого-то безумного, непонятного ей плана.
Игорь закрыл холодильник. Звук захлопнувшейся дверцы прозвучал как выстрел. Он повернулся к ней, и впервые за этот вечер посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде не было злости. Там было что-то хуже — окончательное решение.
— Ты хочешь содержать своего великовозрастного ребёнка? Содержи. На свою зарплату. Покупай ему его «железки», оплачивай его хотелки, корми его. Но из моих денег ты больше не возьмёшь ни копейки. Мои деньги с этой секунды работают только на меня.
Он сделал паузу, давая словам впитаться, дойти до самого её сознания. Он видел, как на её лице растерянность сменяется запоздалым возмущением, которое тут же гасло под его холодным взглядом. Он лишил её почвы под ногами, разрушил привычный уклад, где она была доброй мамой, а он — ворчливым, но в конечном счёте уступчивым спонсором.
— Приятного аппетита, семейка.
Бросив эту фразу, он развернулся и вышел из кухни, оставив её одну посреди развалин её уютного мира, рядом с остывающей кастрюлей супа и холодильником, содержимое которого только что разделило их семью на два враждующих лагеря.
Тишина в квартире продержалась недолго. Минут десять, не больше. Это была не умиротворяющая тишина, а вакуум, который вот-вот должен был взорваться. Игорь сидел в кресле в гостиной и читал книгу. Старую, бумажную, с пожелтевшими страницами. Он делал это намеренно, демонстрируя полное безразличие к цифровому миру, который он только что обезглавил. Он не ждал. Он знал, что они придут.
Первым был звук. Скрип двери комнаты Виктора, обычно открывавшейся лишь для коротких вылазок на кухню. Затем по коридору пронеслись торопливые, шлёпающие шаги. Дверь на кухню распахнулась с силой, которой Клавдия точно не ожидала.
— Где интернет?
Голос Виктора был низким и угрожающим, полным праведного гнева человека, у которого отобрали жизненно важный орган. Клавдия, сидевшая за столом над нетронутым салатом, вздрогнула и подняла на сына заплаканные, растерянные глаза. В этот момент она была не союзником, а просто ещё одной жертвой непонятного катаклизма.
— Он… отец… он забрал шнур…
Виктор не стал её слушать. Он увидел тёмную коробку роутера на полке, дёрнул её, убедился, что она обесточена. Его лицо, обычно вялое и одутловатое от недостатка сна и свежего воздуха, исказилось от ярости. Он не смотрел на мать с сочувствием. Он смотрел на неё как на некомпетентного сотрудника, не выполнившего свою работу. Он развернулся и, чеканя шаг, направился в гостиную. Клавдия испуганно поплелась за ним, словно маленький буксир за разъярённым линкором.
Игорь перевернул страницу. Он чувствовал их приближение, но не подавал вида. Он был островом спокойствия посреди надвигающегося шторма.
— Ты что себе позволяешь?
Виктор остановился напротив кресла. Он стоял, расставив ноги, уперев руки в бока. Классическая поза дворового задиры. Вся его фигура выражала одно — возмущение. Не страх, не обиду, а именно возмущение тем, что кто-то посмел нарушить заведённый им порядок вещей.
Игорь медленно, очень медленно, опустил книгу, положив палец на строку, где остановился. Он поднял на сына спокойный, изучающий взгляд.
— Я позволяю себе распоряжаться своими вещами и своими деньгами. Шнур от роутера — моя вещь. Оплата интернета — мои деньги. Что-то не так?
— Ты издеваешься? Верни немедленно! — Виктор почти визжал.
— Игорь, прекрати это сумасшествие, — вмешалась Клавдия, встав рядом с сыном. Её страх сменился привычной ролью защитницы. — Он же твой сын! Нельзя так!
— Можно, — ровно ответил Игорь, переводя взгляд на неё. — Можно, Клава. Оказывается, можно. Я просто перестал оплачивать чужое хобби. Всё предельно просто. Хочешь, чтобы у него был интернет? Возьми свой телефон, раздай ему со своей сим-карты. Оплати со своей зарплаты безлимитный тариф. В чём проблема?
Это был удар под дых. Идея о том, что за комфорт сына придётся платить ей самой, из её скромного бюджета, привела Клавдию в ужас. Это рушило всю систему. Она должна была лишь выпрашивать, уговаривать, брать тайком. Но не платить самой.
— Ты с ума сошёл! Тиран! Ты просто ломаешь семью из-за каких-то денег! — закричала она.
— Я не ломаю. Я просто перестал её склеивать в одиночку, — его голос оставался ледяным.
— Да мне плевать на твои деньги! — взревел Виктор, окончательно теряя контроль. — Ты просто завидуешь, что я живу как хочу, а ты пашешь, как проклятый! Ты всю жизнь хотел, чтобы я стал таким же, как ты! Не дождёшься!
И вот это стало последней каплей. Игорь медленно поднялся с кресла. Он был ненамного выше сына, но в этот момент казалось, что он заполнил собой всё пространство. Его спокойствие испарилось, сменившись чем-то тёмным и тяжёлым. Он посмотрел сначала на искажённое злобой лицо Виктора, потом на испуганное лицо жены, которая инстинктивно прикрывала своего «мальчика». И он взорвался.
— Хватит постоянно потворствовать нашему сыну, Клава! Ему уже двадцать пять лет, а он только и делает, что спит, жрёт и играется в свои игрушки! Если он до конца этого месяца не устроится на работу, я лично вышвырну его из нашего дома!
Голос его не был пронзительным. Он гремел, как обвал в горах, сотрясая саму основу их квартиры. Это был не просто крик. Это был приговор. Ультиматум, высеченный в камне. Наглый апломб слетел с лица Виктора, как дешёвая позолота. Он смотрел на отца широко раскрытыми глазами, впервые в жизни увидев в нём не просто ворчливый кошелёк, а реальную, непреодолимую силу. Клавдия замерла с открытым ртом. Уютный мирок, который она так тщательно строила на чужом терпении, только что был приговорён к сносу.
После ультиматума в квартире наступило ледяное затишье. Это была не мирная тишина, а состояние вооружённого нейтралитета. Невидимая демаркационная линия прошла через центр кухни, разделив холодильник и плиту на два враждебных государства. Игорь жил своей жизнью, словно его жена и сын были не более чем предметами интерьера. Он возвращался с работы, молча проходил на кухню, готовил ужин на одной, «своей» конфорке, ужинал в одиночестве под аккомпанемент новостей из ноутбука и уходил в спальню. Он больше не спрашивал, как прошёл день, не интересовался здоровьем. Он вычеркнул их.
Клавдия и Виктор восприняли это как очередную фазу его «самодурства». Они быстро сплотились в маленький партизанский отряд, чья цель была — пересидеть бурю. Клавдия, тайно от мужа, купила сыну дешёвый смартфон и подключила ему тариф с безлимитным интернетом. Жизнь Виктора почти вернулась в привычное русло. Да, приходилось сидеть в сети с маленького экрана, но это было терпимо. На кухню он выходил теперь только тогда, когда отца не было дома. Клавдия готовила для них двоих, покупая продукты на свою зарплату. Они жили, как заговорщики, перешёптываясь в коридоре и чувствуя странное, извращённое единение в своей борьбе против «тирана». Игорь видел это. Видел пустые упаковки от чипсов в мусорном ведре, которых он не покупал. Видел, как сын прячет телефон, когда он входит в комнату. И молчал. Он ждал.
Конец месяца приближался с неотвратимостью смены времён года. Оставалось три дня до истечения срока ультиматума. Игорь вернулся домой чуть раньше обычного. Квартира встретила его запахом пепперони и расплавленного сыра. Из кухни доносился приглушённый смех. Он остановился на пороге.
На столе стояла большая коробка из-под пиццы. Клавдия и Виктор сидели друг напротив друга и с аппетитом уплетали горячие куски. Они пили колу из пластиковых стаканов и о чём-то весело болтали. Увидев Игоря, они замолчали, но в их взглядах не было страха. Было лишь лёгкое раздражение от того, что он прервал их идиллию. Виктор с вызовом откусил огромный кусок и демонстративно медленно начал его жевать, глядя отцу прямо в глаза. А Клавдия, промокнув губы салфеткой, сказала с ноткой превосходства в голосе:
— Мы ужинаем. Не хочешь присоединиться? Я заплатила.
В этот момент внутри Игоря что-то щёлкнуло. Не с грохотом, а тихо, почти неслышно. Словно перегорел последний предохранитель, отвечавший за остатки терпения, надежды или чего-то ещё, что делало их семьёй. Он не почувствовал ни гнева, ни обиды. Только холодную, звенящую пустоту и абсолютную ясность того, что должно произойти. Они не поняли. Они решили, что это игра, в которой можно победить, просто переждав.
Он молча развернулся и прошёл в коридор, к встроенному шкафу. Открыл дверцу, порылся в ящике с инструментами и вытащил тяжёлые, мощные кусачки для кабеля. С холодной сталью в руке он вернулся в прихожую, где на стене висел распределительный щиток.
Клавдия и Виктор с недоумением смотрели, как он открывает металлическую дверцу. Их смешки застряли в горле. Игорь не торопился. С методичностью хирурга он изучил пучки проводов. Нашёл тот, что уходил в стену по направлению к комнате сына. Он схватил его рукой, натянул. Затем поднёс хищный профиль кусачек.
— Игорь, ты что… — начала Клавдия, но её голос утонул в сухом, хрустящем щелчке.
Челюсти инструмента вгрызлись в белую изоляцию и с хрустом перекусили толстые медные жилы. Первый провод. Затем второй. Третий. В комнате Виктора, где на мониторе разворачивалась очередная игровая баталия, экран моргнул и погас. Разноцветные огни системного блока потухли. Музыка оборвалась на полуноте.
Игорь бросил перекушенные, изуродованные концы проводов висеть в воздухе. Он закрыл щиток. Металлический лязг прозвучал в наступившей тишине как удар молота по крышке гроба. Он не посмотрел на их остолбеневшие, искажённые ужасом и непониманием лица. Он просто стоял в коридоре, держа в руке инструмент разрушения, спиной к своей бывшей семье, посреди квартиры, в которой только что окончательно и бесповоротно погас свет…
