— Почему ты вечно с таким лицом? Мог бы и поздороваться.
Голос Светы, ворвавшийся в тишину спальни, был пропитан праведным негодованием. Вадим медленно оторвался от экрана ноутбука. Он не повернул голову, лишь скосил на неё глаза. Этот взгляд, тяжёлый и непроницаемый, заставил её на мгновение умолкнуть. Он молчал, давая ей возможность самой оценить абсурдность своего вопроса. Он переваривал эту сцену, которая уже стала для него привычной, как изжога после плохой еды.
Всего полчаса назад он вошёл в собственную квартиру и с порога окунулся в знакомую, ненавистную атмосферу. Густой, кисловатый запах дешёвого игристого, смешанный с едким дымом электронных сигарет с ароматом какой-то приторной ягоды, ударил в нос. Громкий, переливающийся смех трёх её подруг, который рикошетил от стен его кухни, резанул по ушам после напряжённого рабочего дня. На столе, который он протирал сегодня утром, липкие круги от бокалов, крошки от чипсов и сиротливо лежащие ошмётки какой-то закуски, купленной наспех в магазине у дома. И в центре этого пира — три бутылки вина из его бара. Не того, что покупалось для гостей, а хорошего, которое он выбирал для себя, для редких вечеров, когда хотелось расслабиться в тишине.
Он не сказал ни слова. Просто снял ботинки, повесил куртку и прошёл мимо них, как мимо уличного шума, в спальню. Он слышал, как за его спиной на мгновение стихли разговоры, а потом одна из подруг, кажется, Катя, ядовито прошипела: «О, хозяин вернулся. Не в духе, как всегда». И они снова заржали, только теперь в их смехе сквозила неприязнь. Они не считали нужным её скрывать. В его же доме.
И вот теперь Света стояла здесь, в его убежище, и требовала от него вежливости.
— Поздороваться? — наконец произнёс он, и голос его был ровным и глухим, как будто шёл со дна колодца. — С кем? С Катей, которая в прошлый раз прожгла сигаретой мой новый стул и сделала вид, что так и было? С Олей, которая считает нормальным копаться в моём холодильнике и комментировать его содержимое, словно она ревизор? Или, может, с Мариной, которая до сих пор не вернула мне зарядку от макбука, которую «взяла на минуточку» месяц назад?
Света нахмурилась, её поза стала воинственной. Она скрестила руки на груди, готовясь к обороне, которая на самом деле была нападением.
— Не начинай. Они мои подруги. И они просто пришли в гости. Что в этом такого? Тебе всегда всё не нравится, ты вечно всем недоволен!
— В гости приходят, когда их зовут. Или когда хотя бы предупреждают хозяина дома, — Вадим наконец повернулся к ней всем корпусом. Он не встал с кресла, но от него вдруг повеяло такой угрозой, что Света невольно отступила на полшага. — А это не «в гости». Это набег саранчи, после которого мне приходится убирать чужую грязь и считать убытки.
Он поднялся. Медленно, не сводя с неё глаз, подошёл почти вплотную. Он не повышал голоса, но каждое его слово падало в тишину комнаты, как камень.
— Хватит таскать в мой дом своих подруг! Я прихожу с работы не для того, чтобы слушать их сплетни и смотреть, как они пьют моё вино! Это мой дом, а не проходной двор! Если я ещё раз увижу здесь эту компанию, я просто сменю замки, а ты будешь встречаться с ними на улице!
Он произнёс это и замолчал, глядя ей прямо в глаза. Взгляд его был абсолютно серьёзным, без тени шутки или преувеличения. Это не было вспышкой гнева, которая пройдёт через пять минут. Это был протокол о намерениях, заверенный его ледяным спокойствием.
— Я тебя предупредил в последний раз. Это не обсуждается. Либо ты принимаешь мои правила, либо ищешь себе другое место для посиделок. И для жизни.
Два дня квартира жила в режиме ледяной тишины. Это было не то мирное, уютное молчание, которое бывает между близкими людьми, а плотное, вязкое безмолвие, пропитанное невысказанными упрёками. Они передвигались по комнатам, как два призрака, старательно избегая взглядов и случайных прикосновений. Утром кофе готовился в абсолютной тишине, вечером ужин съедался под безразличное бормотание телевизора. Вадим был подчёркнуто спокоен, его лицо превратилось в непроницаемую маску. Он не хлопал дверями, не бросал гневных взглядов. Он просто существовал в своём пространстве, и это его отстранённое спокойствие действовало Свете на нервы гораздо сильнее, чем любой скандал.
Она же, пережив первый шок, начала закипать от возмущения. Ультиматум Вадима казался ей не просто несправедливым — он был унизительным. Как он посмел? Он, который полгода назад сам умолял её переехать к нему, обставляя это как начало их совместной жизни. Теперь же он выставлял её какой-то приживалкой, которой указывают на её место. В её голове его слова звучали снова и снова, обрастая новыми, оскорбительными смыслами. «Мой дом», «моё вино», «мои правила». А она где в этой картине мира? Как временный элемент интерьера, который можно выставить за дверь, если он мешает?
Её подруги, с которыми она яростно переписывалась в общем чате, подливали масла в огонь. «Он просто манипулятор!», «Хочет тебя изолировать!», «Ты не должна это терпеть!». Катя, главная зачинщица, писала больше всех: «Светка, если ты сейчас прогнёшься, он так и будет тобой помыкать всю жизнь. Нужно показать ему, кто здесь хозяйка». И Света, подпитываемая этим коллективным негодованием, приняла решение. Она не прогнётся. Она бросит ему вызов.
Момент для этого она выбрала в среду вечером. Вадим сидел в гостиной с книгой. Света вошла на кухню, нарочито громко загремела чайником, а потом подошла к нему с чашкой в руках. Она не села рядом, а осталась стоять, придавая своим словам вид незначительного объявления.
— Кстати, я совсем забыла тебе сказать, — начала она нарочито бодрым, светским тоном. — У Катьки же в пятницу мини-девичник. Она в отпуск улетает, хочет посидеть, отметить.
Вадим не отрывал взгляда от книги, но Света видела, как напряглись его пальцы, сжимающие обложку. Он молчал, ожидая продолжения, которое он уже знал.
— В общем, кафешки все забиты, да и шумно там, не поговорить нормально. Мы решили у нас собраться. Так, по-домашнему. Человек пять-шесть, не больше.
Она произнесла это слово — «у нас» — с особым нажимом. Это был её флаг, водружённый на спорной территории. Она смотрела на его макушку, ожидая реакции, готовая к бою. Он медленно закрыл книгу, положив палец на страницу, где остановился. Затем поднял на неё абсолютно холодные, пустые глаза.
— Света, — его голос был тихим, но в нём не было и намёка на колебание. — Я тебе всё сказал в понедельник.
— Да брось, Вадим, не будь таким занудой, — она попыталась изобразить игривую улыбку, которая получилась кривой и жалкой. — Это же не просто посиделки. Это Катя! Моя лучшая подруга! У неё событие. Мы же не можем её на улице оставить. Это будет всего один вечер. Тихо, мирно. Я всё сама потом уберу.
Он смотрел на неё долго, не мигая. В его взгляде не было гнева. Была лишь констатация факта, как у врача, который сообщает пациенту о неизлечимой болезни.
— Я. Тебе. Всё. Сказал, — отчеканил он, разделяя слова паузами. — Никаких компаний. Никаких подруг. Никаких вечеринок. Ты сделала вид, что не поняла?
— Я поняла, что ты решил побыть домашним тираном! — её голос наконец сорвался на визг. — Но я не твоя собственность и не собираюсь отчитываться за каждый свой шаг! Девчонки придут в пятницу в семь. И это не обсуждается!
Она развернулась и быстро пошла в спальню, чувствуя, как по спине ползёт холодок от его молчаливого взгляда. Она не обернулась. Она была уверена, что победила. Она бросила ему вызов, и он не нашёл, что ответить. Он просто проглотил это. Она не знала, что для Вадима это не было спором. Спор подразумевает диалог и поиск компромисса. А для него это был всего лишь вопрос времени. Он вынес приговор в понедельник. А пятница была назначена днём его исполнения.
Пятничный вечер обрушился на квартиру всей своей разнузданной мощью. Музыка из небольшой, но горластой колонки била по стенам, заставляя вибрировать стёкла в серванте. Воздух был густым и слоистым: внизу стелился сладковатый дым от вейпов, выше — смешивались ароматы духов, пиццы и нескольких сортов вина. На кухне, в гостиной — везде были люди. Оказалось, не «пять-шесть человек», а целая компания из восьми подруг, каждая из которых принесла с собой оглушительную весёлость и полное безразличие к тому, что это чужой дом.
Света была в своей стихии. Она порхала от одной группы к другой, подливая в бокалы просекко, смеялась громче всех, рассказывала анекдоты. В каждом её движении сквозило торжество. Она сделала это. Она отстояла своё право на личную жизнь, на подруг, на веселье. Вадим, со своим душным ультиматумом, был мысленно посрамлён и задвинут в самый дальний угол сознания. Катя, виновница торжества, обняла её и громко, чтобы все слышали, прокричала: — Светка, ты просто героиня! Поставила тирана на место! За тебя!
Они звонко чокнулись бокалами. В этот самый момент в замочной скважине повернулся ключ.
Музыка не стихла, но общий гул голосов на секунду просел, а потом вернулся с удвоенной силой, словно компания пыталась заглушить сам факт его прихода. Вадим вошёл в прихожую. Он не остановился, не оглядел всех осуждающим взглядом. Он просто снял пальто, повесил его в шкаф, переобулся в домашние тапочки. Все его движения были до жути обыденными, будто он вернулся в пустую, тихую квартиру. Света, заметив его, вызывающе улыбнулась и сделала глоток из своего бокала, не сводя с него глаз. Это был её безмолвный вызов. «Ну, и что ты сделаешь?» — читалось в её взгляде.
Он не посмотрел в её сторону. Его лицо было абсолютно спокойным, даже умиротворённым. Он медленно прошёл через гостиную, лавируя между разбросанными на полу подушками и чьими-то сумками. Подруги Светы замолчали, провожая его взглядами, в которых смешались любопытство и враждебность. Он вошёл на кухню. Там, на его столе, стояла батарея бутылок. Он молча взял в одну руку почти полную бутылку своего любимого кьянти, а в другую — уже начатую бутылку ледяного просекко, из которой только что подливала себе Катя. Он развернулся и так же молча пошёл обратно.
— Эй, ты куда это? — нервно хихикнула Катя. Вадим проигнорировал её. Он зашёл в спальню и через мгновение вышел с пустыми руками. Затем вернулся на кухню. Он взял ещё две бутылки — белый совиньон и бутылку дорогого виски, которую держал для особого случая. — Вадим, что ты делаешь? — голос Светы уже дрогнул от плохого предчувствия. Её победная эйфория начала испаряться.
Он снова промолчал. Отнёс алкоголь в комнату и вернулся в третий раз. Теперь его путь лежал в гостиную, прямо к эпицентру веселья — музыкальной колонке, стоявшей на комоде. Он подошёл к ней, и его тень накрыла весело мигающие огоньки. Он не выдернул шнур, не разбил её. Он просто протянул руку и нажал на кнопку выключения.
Оглушительная попса оборвалась на полуслове. Квартира погрузилась в звенящую, невыносимую тишину, в которой стало слышно, как гудит холодильник и как кто-то из девушек нервно сглотнул. Все взгляды были прикованы к Вадиму. Он стоял у молчащей колонки, спокойный и прямой, как судья, зачитавший приговор.
— Ты что творишь? Совсем с ума сошёл? — прошипела Света, подскочив к нему. Её лицо пылало от гнева и подступающего унижения.
Он наконец посмотрел на неё. Прямо, холодно, без тени эмоций.
— Вечеринка окончена.
Эти два слова прозвучали не как просьба и не как угроза. Они прозвучали как неоспоримый факт. Как констатация смерти. Девушки замерли. Атмосфера праздника лопнула, как мыльный пузырь, оставив после себя лишь липкое чувство неловкости и стыда. Первой не выдержала Оля. Она торопливо начала собирать свои вещи в сумку.
— Ой, девочки, мне уже бежать пора, совсем про время забыла. Катюш, с наступающим отпуском! За ней, как по команде, подхватились и остальные. Неловкие прощания, бормотание извинений, быстрые поцелуи в щёку. Никто не смотрел ни на Свету, ни на Вадима. Они просто хотели как можно скорее исчезнуть из этой квартиры, ставшей полем боя. Через три минуты дверь за последней из них захлопнулась.
Света осталась стоять посреди разгромленной гостиной. Вокруг — грязные бокалы, остывшая пицца, смятые салфетки. И он. Он стоял напротив, и его спокойствие было страшнее любого крика. Битва была проиграна с разгромным счётом на глазах у всей её армии. И она знала, что настоящая война только начинается.
Дверь за последней подругой закрылась с тихим, почти вежливым щелчком. Этот звук, лишённый злости и хлопка, оказался страшнее любого скандала. Он был окончательным, как щелчок замка на крышке гроба. Внезапно наступившая тишина не принесла облегчения. Она давила, сгущалась, наполненная запахом чужих духов и остывающей еды. Казалось, сам воздух в квартире пропитался унижением Светы.
Она стояла посреди разгромленной гостиной, её плечи мелко подрагивали. Лицо, ещё минуту назад сияющее от выпитого вина и чувства превосходства, теперь было бледным и искажённым яростью. Она медленно повернулась к Вадиму. Он стоял у комода, где раньше была колонка, и спокойно смотрел на неё.
— Ты… Ты меня опозорил! — выдохнула она, и каждое слово было наполнено ядом. — Ты унизил меня перед моими лучшими подругами! Нарочно!
— Я тебя предупреждал, — его голос был абсолютно ровным. Он не оправдывался и не нападал. Он просто констатировал факт, как будто зачитывал выдержку из протокола. — Трижды. В понедельник, в среду и вчера. Ты решила, что это шутка.
— Это мой дом тоже! — взвизгнула она, переходя на крик, которого он так старательно избегал. — Я здесь живу! Я имею право приглашать, кого хочу!
— Ты живёшь здесь, — спокойно поправил он. — Но дом — мой. И правила в нём — мои. Ты нарушила единственное правило, о котором я тебя просил. Не просил. Требовал.
Это было последней каплей. Её самообладание рухнуло, оставив после себя лишь первобытную, слепую ярость.
— Да кто ты такой, чтобы мне что-то требовать? Тиран! Мелочный, жалкий тиран! Думаешь, я испугалась твоего цирка? Они все теперь знают, какое ты убожество!
Он не ответил. Вместо этого он сделал то, что окончательно выбило её из колеи. Он развернулся, пошёл на кухню, взял мусорный пакет и вернулся в гостиную. На глазах у ошеломлённой Светы он начал методично собирать со стола грязные бумажные тарелки с засохшими кусками пиццы, скомканные салфетки и пустые пачки из-под чипсов. Он двигался спокойно, сосредоточенно, словно её, кричащей в двух метрах от него, просто не существовало в этой реальности. Её слова бились о его молчание, как волны о скалу, и бессильно отступали.
— Прекрати! Я с тобой разговариваю! — она почти задыхалась от бессилия. Он собрал мусор со стола, завязал пакет и поставил его у двери. Затем взял со спинки стула тряпку и начал молча вытирать со столешницы липкие круги от бокалов. Каждое его движение было ударом по её гордости. Он не просто убирал беспорядок. Он стирал следы её присутствия, её праздника, её маленького бунта. Он превращал её, хозяйку вечеринки, в часть этого мусора, который нужно убрать, чтобы в доме снова стало чисто и тихо.
— Я не могу… Я не могу здесь находиться! — выкрикнула она, хватая ртом воздух. — Мне дышать нечем в этом твоём дурдоме!
Она метнулась в прихожую, на ходу натягивая кроссовки. Схватила с полки ключи и телефон, дёрнула на себя дверь и выскочила на лестничную клетку, одетая в одну тонкую кофту. Дверь за ней закрылась. Снова — тихий, безразличный щелчок.
Вадим на мгновение замер с тряпкой в руке. Он прислушался к удаляющимся шагам Светы по лестнице. Потом медленно выпрямился, домыл стол и оглядел комнату. Почти порядок. Он достал из кармана телефон, нашёл в контактах номер, сохранённый пару дней назад под названием «Мастер Замки», и нажал на вызов.
— Добрый вечер. Мне нужна срочная замена дверной личинки. Да, прямо сейчас. Чем быстрее, тем лучше. Адрес диктую…
Через сорок минут, когда мастер уже заканчивал свою работу, Света вернулась. Она остыла на холодном ноябрьском ветру и, вероятно, приготовила новую порцию обвинений. Она уверенно вставила ключ в скважину. Ключ вошёл, но не повернулся. Она попробовала ещё раз, с силой. Тот же результат. Недоумение на её лице сменилось тревогой, а затем — ледяным осознанием.
Она начала стучать. Сначала костяшками пальцев, потом громче, кулаком.
— Вадим! Открой! Я знаю, что ты там! Что за идиотские шутки? Открой дверь!
Ответа не было. Он сидел в кресле в гостиной с книгой, которую так и не дочитал в среду. В квартире было тихо. Звук её ударов и криков доносился глухо, как будто из другого мира. Он не чувствовал ни злости, ни торжества. Только покой. Он просто сидел в своей тихой, чистой, теперь уже только своей квартире. И не собирался открывать. Никогда…
