Коронация тянулась бесконечно. Казалось, ей не будет конца. Среди блистательной толпы, наблюдавшей за Елизаветой II, новой королевой Британии, выделялись двое: статный мужчина в военной форме и немолодая леди в бриллиантовом ожерелье.
Их объединила скука: сначала едва заметные зевки, потом полуулыбки – и вот они уже обмениваются короткими репликами, ведя непринужденную светскую беседу.
- – Франсуа Миттеран, министр французского правительства, – наконец представился мужчина. – Честно говоря, не знаю, что я тут делаю. Чиновникам моего ранга присутствие на коронации необязательно. Хотя, конечно, это хороший тон…
Дама оказалась Марией Бонапарт, греческой и датской принцессой, прибывшей на коронацию вместе с мужем принцем Георгом. Тот как раз стоял неподалеку, увешанный орденами с головы до ног.
Мария замещала на церемонии короля Греции — своего племянника, который не смог приехать из-за болезни.
Миттеран почтительно склонился:
— Очень приятно, Ваше Высочество. Простите мою дерзость… вы из тех самых Бонапартов?
- — Других нет, — пожала плечами принцесса. — Я последняя представительница рода, как ни печально. Мой дед — племянник Наполеона, связь, как видите, весьма прямая. Не сказала бы, что ощущаю это кровное родство, но от полководца во мне что-то определенно есть. Так, по крайней мере, считают близкие.
— Вероятно, вам приходилось часто бывать на подобных церемониях? — предположил Миттеран. — Поделитесь рецептом — как вы их переживаете? У меня уже зубы сводит от тоски. Господи, зачем их так затягивают?!
- — Чтобы продемонстрировать величие короны, разумеется, — ответила Мария. — Я повидала церемоний предостаточно, это факт. Но скучаю очень редко – обычно здесь такой простор для психологических наблюдений!
— Принцесса интересуется психоанализом? Любопытно, — Миттеран удивленно приподнял брови. — О, неужели принцесса сама психоаналитик? Основательница Французского психоаналитического общества? Любимая ученица Фрейда?! Кто бы мог подумать! От представительницы высшего света подобного явно не ожидаешь.
Марию всегда возмущали такие реплики: мол, чем должна интересоваться принцесса? Драгоценностями? Поездками на лазурный берег? Почему-то принято считать психоанализ чем-то неприличным, шарлатанским, ненаучным. Удивительно! Середина XX века на дворе, а многие до сих пор относятся к этому величайшему достижению науки как к цирку с фокусниками.
Чтобы развеять скуку, Мария предложила новому знакомому взглянуть с точки зрения психоанализа на молодую королеву. Следующие пятнадцать минут Миттеран едва сдерживал смех. Борьба за «Я» и «Сверх-Я», комплекс на властные амбиции — все это звучало псевдонаучной бессмыслицей.
Но Мария умела объяснять так, что понял бы даже ребенок — остроумно, язвительно и доходчиво.
А затем, к изумлению Миттерана, переключилась на него самого. И с поразительной точностью описала некоторые его страхи, проблемы со здоровьем (он страдал одышкой) и детские конфликты с отцом. Будущий президент Франции просто опешил: оказывается, психоанализ необыкновенно увлекателен.
Примерно такие же чувства испытала когда-то и сама Мария, впервые попав на приём к Зигмунду Фрейду в далёком 1922 году.
- — Папочка, ну пожалуйста, прими её ещё раз! — услышала она голос Анны, его дочери, покидая кабинет. — Я всю жизнь мечтала познакомиться с настоящей принцессой.
Видимо, Мария произвела на неё сильное впечатление, раз Анна без колебаний приняла приглашение незнакомки на чашку чая в отеле «Бристоль». Фрейд был почти испуган: дочь так быстро пошла у неё на поводу… А ведь принцесса — светская дама, совсем другого круга. У неё репутация скандалистки, она сильно навязчива…
Хотя, впрочем, хорошо знакома с работами Анны по детской психологии, что довольно неожиданно. Даже утверждает, будто прочла все книги Фрейда, а их немало. Не похоже на типичную принцессу, не правда ли?
Непохоже…
Принцессой Мария стала после замужества. Супругом стал греческий принц. Но до сих пор порой ощущала себя странно. В детстве зачитывалась сказками о принцессах, мечтала о принце на белом коне… Но реальные принцы-принцессы ничуть не напоминали волшебных героев.
Она жила в настоящем замке со всеми атрибутами. Но эта роскошь совсем не радовала. Сказочникам невдомёк, как дорого содержать такие хоромы – холодные, огромные, мрачные. Будто сидишь в брюхе чудовища, не в силах пошевелиться.
Страхи мучили по ночам: её душат бабка-ведьма и тихая гувернантка, отдают на съедение акулам, возок давит, стены давят… Просыпалась в липком поту.
Жуткие видения можно бы списать на болезнь. Но Мария всегда была абсолютно здорова. Просто ей не давали заболеть: за ней следила целая гвардия гувернанток во главе с ведьмой-бабкой. Всё было неспроста: умри девочка – и гигантское приданое уйдёт родне матери. Ни отец, ни бабка допустить этого не могли.
Марии ничего не позволялось, даже выбрать судьбу. Она мечтала стать путешественницей, как отец, бороздить джунгли и пустыни. Но даже когда отец зазывал индейцев на вечеринки, Марии не разрешали там быть – мол, полезней спать, а туземцы смутят её хрупкий разум.
Так что вместо покорения Северного полюса она в неполные 25 лет стала женой греческого принца. Мужа, который в постели с равнодушным видом отворачивался и засыпал, Мария тихо презирала. Очень скоро она узнала, что тот предпочитает мужчин, и прокляла свою злосчастную судьбу.
Теперь она принцесса, но счастливей себя не ощущала. С большим трудом супруги зачали детей Петроса и Евгению: Георг делал это чуть ли не сквозь зубы, а потом торопливо покидал ложе. Мария же долго рыдала после таких «супружеских обязанностей».
Мария мечтала стать передовой женщиной — пусть не в науке или искусстве, но хотя бы в жизни! О том, что женщина имеет право быть свободной, писали самые прогрессивные газеты. И Мария завела друга — Жана, мужа своей кузины Жозефины. Но и здесь её ждало жестокое разочарование: ей никак не удавалось испытать женское наслаждение.
«По-моему, ты просто фригидна, дорогая», — бросил однажды Жан. Мария решила, что покончит с собой. Но вместо этого прочла книги модного венского доктора, который практически все проблемы сводил к постели. И тут же отправилась в Вену.
Изящная шляпка, горностаевый воротник на пальто, дорогие украшения, посольская машина с флажком у дверей – доктор Фрейд осторожно осмотрел посетительницу и остался недоволен. Явно богатая, очень напористая принцесса хочет записаться на приём.
Деньги для неё не проблема, но нужно соблюдать приличия… Лечить знаменитостей – непрятная головная боль, Фрейду хватило опыта с Густавом Малером. Профессор отказывается наотрез: у него масса клиентов…
Но принцесса не сдаётся: она прочла все его труды, считает гением наравне с Эйнштейном. Почему-то уверена, что только Фрейд может ей помочь. Марии сорок лет, она на грани нервного срыва – разве не видно?!
В дело вмешалась Анна – и судьба греческой принцессы была решена. Каждый день Мария ложилась на кушетку Фрейда и рассказывала о детстве, снах, родителях и предках.
- — Наш род – род преступников, — призналась она однажды. — Мой дед в своё время вызвал на дуэль издателя влиятельной газеты. Договариваться о деталях поехали два журналиста. Они поссорились, дед был вспыльчив – достал револьвер и застрелил одного на месте. Убитого звали Виктор Нуар, он был довольно популярен.
- На церемонию пришли сто тысяч человек. Дед каким-то чудом отделался. А на погребении Нуара на Пер-Лашез воздвигли странный памятник: он лежит, шляпа откатилась, а из облегающих брюк выпирают… Не знаю, что они имели в виду… Но до сих пор к этому монументу ходят женщины – мол, если потереть бронзовый, можно забеременеть, даже самым безнадёжным.
…На заседании Венского психоаналитического общества зал был переполнен. Разбирался удивительный случай невроза принцессы Марии Бонапарт. Она оказалась настоящей находкой для Фрейда: отличная память, помнит всё до мелочей, а в детстве с семи до десяти лет вела дневник. Принесла его Фрейду: тетради под названиями «Мои шалости» и «Мои горести». Учёный нашёл эти записи бесценными.
В дневниках обнаружилось немало любопытного: параллели, намёки, догадки.
- «Мать Марии преставилась после родов от тромбоза, — размышлял Фрейд. – Девочке, видимо, кажется, что её просто сжили со свету… Кто? Непонятно – возможно, родня отца или бабка… Марию преследует страх».
Кормилица поила Марию сиропом с опиумом, чтобы лучше спала – об этом стало известно позже. Что-то важное связано именно с ней: Мария говорит, что у неё вытянутое, лошадиное лицо, хотя на детских фото – такая пухлощёкая пышка. А лошадей девочка боялась: они могут понести, сбросить, затоптать… Кормилица встречалась с дворецким… И во снах постоянно маячил медный канделябр.
«Что он может значить?» – спрашивал Фрейд из-за спины, голос его казался Марии самым родным.
- — Отец всегда пугал, что от медной ржавчины можно отравиться, — задумчиво отвечала принцесса. – У нас канделябры были медные…
— Кажется, я нащупал разгадку, — неожиданно твёрдо произнёс профессор. – Вполне возможно, при вас кормилица и дворецкий предавались любовным утехам.
Ситуация предельно ясна: они опаивали девочку, полагая, что та крепко спит. Однако Мария могла что-то разглядеть в полудрёме. Увиденная картина показалась ей жуткой и подсознательно была перенесена на родителей. Детский ум не понимает, чем занимаются взрослые – в любовных утехах видится агрессия.
Возможно, малышке почудилось, будто отец нападает на мать. Возможно, даже показалось, что он виноват в её уходе. Вот в чём причина невроза принцессы.
Мария вскакивает с кушетки, зажимая уши:
- — Вы безумец! Не верю, что вы это говорите! Я так вам верила… Люди для вас – иллюстрации к теориям! Но это моя жизнь, моя мать, отец!
— Ваша бурная реакция лишь подтверждает, что я попал в точку, — спокойно парирует Фрейд.
Хлопает дверь. В воздухе будто висят последние слова: «Прерываю сеансы и сегодня же уезжаю!»
…В имении Бонапартов царит оживление – хозяйка возвращается после долгого отсутствия. Слуги высыпали на крыльцо. Но Мария, едва кивнув, несётся в дом:
- — Потом поговорим! Где дворецкий Паскаль?!– почти кричит Мария и мчится в сад.
— Венский шарлатан совсем свёл её с ума! – бормочет озадаченный муж. – Господи, когда же это кончится?!
Старый дворецкий Паскаль не менее удивлён. Ведь это было так давно. Но если хозяйке важно… Что ж, он и впрямь имел отношения с кормилицей. Та была аппетитная барышня. И занимались они любовью прямо в детской – чтобы никого не потревожить.
— Разве мы могли кому-то помешать? – удивляется он. – Вы были совсем крохой. И так сладко спали… Что вы могли понять? Вам едва исполнилось четыре, когда кормилица ушла. Ваша кроватка стояла в углу, оттуда доносилось ровное посапывание… Вы были ангелом, Мария.
Принцесса почти задыхается: Боже! Неужели она и впрямь могла их видеть?!
Но старик лишь пожимает плечами:
— Мы об этом не думали. Давали вам сироп – и всё. Кто станет следить за крохой? Нам было чем заняться. А приходилось следить за канделябром на камине – большим, массивным. Он мог упасть, и тогда…
Паскаль пускается в воспоминания: это кормилица его соблазнила, он тогда был ого-го! Многие заглядывались… Когда старик поднимает глаза – Марии уже нет.
…За окнами кабинета Фрейда на Берггассе опять беспорядки. Старый, сгорбленный человек сидит в кресле и рассуждает вслух:
— Кто знает, был ли я прав, излечив вас? Теперь вы испытываете то, что должна испытывать женщина, но счастливы ли вы, Мария?
- — О боже, о чём вы! – пылко отзывается дама напротив. – У меня началась вторая жизнь!
Фрейда, однако, смущает эта новая жизнь. Принцесса переводит его книги, финансирует Французское психоаналитическое общество, повсюду пропагандирует теорию, даже сама проводит сеансы. Конечно, он бесконечно благодарен, но её выходки…
Она соблазнила ученика Фрейда Лёвенштейна, а теперь – и премьер-министра Франции Бриана. Об этом все судачат.
Вот на что способна женщина, заново обретя горячность. У неё муж, возлюбленный Жан и теперь ещё один молодой кавалер. Но репутация принцессы бросает тень на психоанализ.
Фрейд даже слегка побаивался своей талантливой ученицы и опасался Марию – та слишком много о нём знала. О раке, нелюбви к жене, депрессиях, любимой посуде… Он чувствовал – Мария любит его той мучительной любовью, на какую способна лишь одинокая пожилая женщина.
— Вы сами всё понимаете, — сказал он как-то на сеансе. – Во время анализа я замещаю вам отца, и вы бессознательно переносите чувства на меня. Вы же сами теперь психоаналитик.
- — Что поделаешь, профессор, — горько усмехнулась Мария. – Не могу этому противиться… Да, вы для меня тот отец, которого у меня по сути никогда не было. Я писала папе письма, когда он уезжал в экспедиции. После его утраты нашла их в связке – все, ни одного ответа…
- — Он даже их не распечатывал! Да, это классический перенос, но чувство, которое я испытываю к вам, иначе как любовью не назовёшь, — призналась Мария. – Я люблю вас, Фрейд. Но эта любовь не должна вас тяготить. Мы больше никогда не заговорим об этом.
— Вам за пятьдесят, а мне восемьдесят, — только и смог ответить Фрейд. – Слышать такое в моём возрасте…
Они продолжали ссориться и мириться. Мария выселила мужа из имения в Сен-Клу, ставшего прибежищем для её пациентов. Летом она вывозила их на море, несмотря на протесты Фрейда.
- — Не могу же я лишить себя купаний! Им нужна я, а мне нужно море, вот и всё, — отрезала принцесса.
А за окном сгущались тучи: в соседней Германии жгли книги, в том числе Фрейда. Тот убеждал близких, что старого больного еврея власти Австрии не тронут.
Когда арестовали дочь Анну, Фрейд сдался – и в дело вступила Мария. Когда греческий посол позвонил министру внутренних дел с протестом, тот лишь посмеялся. Но через час раздался звонок из американского посольства, потом выяснилось, что президент Рузвельт лично просил германского посла в Вашингтоне об освобождении Анны и выезде Фрейда с близкими – всего 14 человек.
Мария разыскала чиновника по делу Фрейда – тот ненавидел евреев, но обожал химию и учился у друга Зигмунда. В конце концов даже Муссолини послал телеграмму с ходатайством.
- — Вы же посвятили ему книгу! – напомнила Мария, когда Фрейд выразил изумление интересом Муссолини.
— Да, но давно поменял о нём мнение. К счастью, он обо мне — нет, — усмехнулась принцесса.
За выезд Фрейда потребовали 35 000 шиллингов. Мария без колебаний выплатила всю сумму, проигнорировав его протесты. Пусть считает долгом, вернёт когда сможет.
В разгар хлопот в Вену приехала кузина Жозефина – её больной муж Жан хочет увидеть Марию.
- — Здесь всё зависит от меня, к сожалению. Приходится делать выбор, — покачала головой та.
— А пятнадцать лет спать с чужим мужем – это не выбор?! – вскипела кузина. – Я всё знала! Но ревновала к тебе больше всего!
- — А я в детстве ревновала к тебе, — грустно призналась Мария. – Получается, отомстила…
Все считали, что психоанализ превратил её в чудовище; сама она была уверена, что он помог стать свободной. Кто их рассудит?
Ей не доплыть до светлого берега, она это знает.
— Кто из живущих до него добрался? – как-то спросил Фрейд. – Это невозможно.
- — Вы, вы! – уверяла его Мария. – Вы счастливы и делаете счастливыми близких!
— Без них я давно застрелился бы, — возразил тот. – Счастья не достичь, лёжа на кушетке.
Возможно, она испортила жизнь отцу, дочери, сыну, мужу и бедняге Вольдемару. Но одним моментом гордиться может: тёплым августовским вечером 1938 года Фрейд и вся его семья благополучно прибыли в Лондон на праздничный ужин, устроенный Марией.
Подавали лучшее вино и омаров на серебре, пела любимая певица Фрейда, горели свечи – все были счастливы. И тогда Мария, словно фея, взмахнула вилкой:
— Остановитесь, посмотрите друг на друга! Это мгновение так прекрасно…
«И жили они долго и счастливо», — мелькнуло у неё в голове. Но Мария лишь отпила шампанского и промолчала.
…Фрейд отдал Богу душу в сентябре 1939 года от. По завещанию прах был помещён в греческую вазу — подарок Марии Бонапарт, греческой и датской принцессы.
