Переживший варшавское гетто польский пианист Владислав Шпильман назвал его «единственный добрый человек в фашистском мундире». Офицер Вильм Хозенфельд – немец, который, рискуя жизнью, прятал в годы войны еврея под самым носом у своих сослуживцев.
И, как оказалось, он спас жизнь не только молодому музыканту, но и десяткам других простых людей – евреев и поляков. Однако избежать заключения немецкому офицеру это не помогло. Свои дни он закончил в лагере.
«Играйте!»
Молодой музыкант из Варшавы Владислав Шпильман учился по классу композиции в берлинской Академии искусств и смотрел в будущее полный надежд и планов. Всё перечеркнул 1933 год, когда к власти в Германии пришли нацисты. Молодому человеку пришлось вернуться в Польшу, впрочем, на родине его музыкальная карьера пошла в гору.
Он устроился работать на местное радио, что принесло ему популярность, продолжал писать музыку для песен и кинофильмов и как пианист участвовал в концертах. Но в 1939 году фашизм пришел и в Варшаву. Дальше – гетто…
Три года спустя всю семью Владислава (папу, маму, сестер и брата) немцы отправили в лагерь смертников Треблинка. Ему же повезло: поскольку он был популярным музыкантом, один из фашистов, загонявших толпу евреев на поезд для отправки в лагерь, его узнал и отпустил.
Через несколько месяцев Владислав сбежал из гетто в польскую часть города, однако вскоре в городе вспыхнуло восстание против фашистов, а затем Варшава попала в самую настоящую мясорубку: еврею появляться на улице было опасно. Юноше пришлось прятаться.
Последние дни он скрывался на одной из заброшенных вилл. Однажды вечером в доме появился немецкий офицер. Обессиленный от голода и холода юноша обреченно упал перед фашистом: сил бежать либо просить пощады уже не было.
Однако вместо того, чтобы застрелить его или арестовать, немец вдруг спросил: «Кто вы по профессии?». Узнав, что тот музыкант, он указал на стоявший в доме рояль: «Сыграйте».
Онемевшими, дрожащими от слабости, холода и ужаса пальцами юноша начал играть Шопена. Немец долго и задумчиво слушал, а затем резко сказал: «Вам нельзя тут оставаться, скоро в эту виллу переведут немецкий штаб». Пианист честно признался, что не может выти на улицу, поскольку он еврей. Тогда незнакомец осмотрел дом.
Он обнаружил маленькую, совсем незаметную, нишу над чердаком и велел ему лезть туда. «Будете прятаться тут. Позднее я принесу вам что-нибудь поесть», – сказал немец и ушел. Вскоре он действительно вернулся – с едой и теплыми вещами.
Потянулись месяцы. В доме, действительно, обосновался фашистский штаб. Владислав сидел в своем укрытии тише воды ниже травы. Его никто не замечал. Странный благодетель тайком носил ему еду.
Последняя встреча
В декабре 1944-го, когда советские войска должны были уже вот-вот войти в город, немец пришел к юноше в последний раз. Он попросил его еще немного потерпеть, объяснив, что самому ему предписано командованием покинуть город.
В ответ юноша открыл немцу свое имя, рассказал, что работает на радио, и заверил, что если офицеру когда-либо понадобится помощь, тот тоже может на нее рассчитывать. Тогда он еще не знал, что через несколько месяцев его спасителя советские войска возьмут в плен под Варшавой…
После победы над фашистами пианист написал книгу о польской столице в годы войны, в которой рассказал историю про помогавшего ему немецкого офицера, однако вскоре после выхода из печати ее изъяли. Тогда было не принято показывать фашистов с хорошей стороны – уж слишком сильна была еще боль, слишком живы страшные воспоминания.
Лишь спустя полвека книгу опубликовали в немецком переводе в Германии. А затем вышел знаменитый фильм «Пианист», снятый польским режиссером Романом Поланским. Картина получила «Золотую пальмовую ветвь» и «Оскара».
Имени укрывавшего его немца Шпильман долгое время не знал, ведь офицер ему тогда, по понятным причинам, не представился. Однако под конец жизни пианисту все-таки было суждено еще раз услышать о своем спасителе. Музыкант Зигмунт Ледницкий – коллега Владислава, работавший с ним на радио – возвращался после войны вместе с другими беженцами на родину.
На пути им попался лагерь немецких военнопленных. Когда они проходили мимо ключей проволоки, музыкант услышал тихий голос: «Простите, вы, случайно, не знаете пианиста из Варшавы Шпильмана? На Ледницкого умоляюще смотрел немец.
Узнав, что тот с ним знаком, пленный зашептал: «Я – офицер, который помогал ему, когда он прятался в здании немецкого штаба. Передайте ему, что я здесь. Может быть, и он мне теперь поможет?».
Оказавшись в Варшаве, Ледницкий рассказал обо всем Шпильману. Однако когда тот приехал в указанное место, лагеря там уже не было. Выяснить, куда его перевели, возможности не представлялось.
Ему никто не поверил
Теперь уже известно, что немецкого офицера звали Вильм (Вильгельм) Хозенфельд и что в годы войны он помог не только Шпильману. Например, сбежавшему от фашистов польскому еврею Леону Варму (он соскочил с поезда во время пути в Треблинку), Хозенфельд выправил в Варшаве фальшивые документы и устроил его на работу.
После войны Леон разыскал дом офицера и от его жены узнал, что его спаситель содержится в лагере в Советском Союзе. Супруга Хозенфельда показала Варму оставшийся у нее список, который ранее вел муж. В нем были перечислены евреи и поляки, которым он помог в годы войны. Там было указан и пианист Шпильман.
Позже, узнав имя спасшего его офицера, музыкант попытался ему помочь. Будучи известным пианистом, он обивал пороги силовых ведомств и просил польских высоких чиновников посодействовать освобождению немца. Однако на это он получил неутешительный ответ: советские власти считают Хозенфельда фашистским преступником, так что его не то что освободить – даже перевести в Варшаву невозможно.
Польский пианист прожил долгую жизнь и умер в возрасте 88 лет. До конца дней он помнил немецкого офицера, которому так и не смог помочь.
Вильм Хозенфельд умер в лагере в 1952 году. Во время заключения его постоянно избивали и на рассказы о том, что он спас несколько десятков евреев и поляков, лишь посмеивались: мол, чего только не выдумывает этот фашист – лишь бы выйти на свободу! Незадолго до смерти от постоянных издевательств и побоев он перенес несколько инсультов.
Биография Вильма Хозенфельда также известна. Он вырос в любящей многодетной семье, получил профессию педагога. В 1914-м ушел добровольцем на фронт, после войны работал деревенским школьным учителем. Дети его любили за доброту и отзывчивость.
После начала Второй Мировой, придерживаясь идеалистических взглядов и чувствуя себя патриотом Германии, Вильм снова пошел воевать – веря, что защищает свое отечество. О том, что произошло с его идеалами дальше, говорят его поступки.
Как можно прочитать из сохранившихся дневников немца, от тех зверств, которые стали чинить его «боевые товарищи» с первых дней войны, он пришел в ужас. И он решил действовать по принципу: «Помогай каждому, кому можешь помочь», продолжая при этом быть фашистским офицером.
Шпильман вспоминал, что в то время, когда Хозенфельд прятал его на вилле, он как-то сказал пианисту: «Я – немец, и я испытываю чувство стыда за то, что наши люди творят в Варшаве».
