Их пара вызывала то зависть, то насмешки. Принц Филипп порой казался таким же аксессуаром к выходам королевы, как знаменитые шляпки и брошки. А порой говорил такие грубости, что неясно было, что нашла в нём сама королева.
Начало пути
Филипп узнал о том, что Елизавета стала королевой Англии, раньше неё самой. Он открыл свою обычную утреннюю газету и… в этот момент ему всё сказали. Филипп сгорбился, словно на него положили каменную плиту. Благо мог себе позволить: жены рядом не было. На сцену взирал только личный секретарь принца, он же – его конюший, принёсший дурную весть.
Она значила, что вся жизнь Филиппа теперь пойдёт по-другому. Только что он был молодым мужем, чувствовал себя главой семьи – и вот он консорт при правящем монархе, при женщине, которая отныне больше принадлежит Англии, чем ему.
Впрочем, он знал, на что шёл, когда женился на наследной принцессе. Он разве что мог надеяться, что этот час наступит ещё через много-много лет, когда он успеет насладиться обычной семейной жизнью и, может быть, даже, немного от неё устать.
Знал и то, что придётся ради этого брака оставить другую любовь всей своей жизни – флот. Или Елизавета и вторые роли, или карьера, идущая к званию адмирала, так заманчиво сияющему наверху карьерной лестницы.
То, что рано или поздно Филипп до звания доберётся, не сомневался никто. Но выбор он сделал в пользу Елизаветы. В пользу семьи. Он мечтал однажды завести настоящую семью, какой у него не было никогда. И он видел, что Елизавета знает, что это такое – семья.
Принц Датский
Филипп родился летом 1921 года. Для процесса мать – женщина уже опытная в родах – выбрала кухонный стол дворца Мон-Репо на острове Корфу. Отец в это время командовал войсками в Смирне, в Турции – Греция с помощью Антанты (того самого союза стран, который помогал «белым» в России воевать с «красными») пыталась получить себе немного византийских земель.
Мальчик сразу получил два титула – принц Греческий и принц Датский. Всё потому, что в Греции правила датская династия, а сам Филипп был племянником правящего греческого короля.
Крестили его, конечно же, в православии. Крёстным отцом выступил наследный принц Луи – двоюродный брат новорождённого, крёстной матерью – их общая русская бабушка Ольга. Бабушку, правда, пришлось представлять её тёзке, принцессе Ольге.
Филипп не успел толком покинуть пелёнки, как его дядю низложили, а его отца приговорили к смертной казни за то, что с удержанием турецких земель он не справился. Казнь заменили изгнанием, и вся семья срочно погрузилась на британский корабль, высадивший их затем в Италии.
Из Италии отец пытался связываться с родственниками, чтобы найти приют если не для себя, то хотя бы для своих детей. Наконец, принцу Андрею – так звали отца Филиппа – разрешили пожить в усадьбе в Париже. Дом предоставила Мария Бонапарт, жена его брата.
В те времена Парижу было не привыкать давать пристанище беглецам, и вокруг кишело множество российских беженцев с титулами. Кое-кто из них был в родстве с Андреем – ведь его матерью была Великая княжна Ольга Константиновна. Увы, испытания вовсе не сплотили семью.
Принц Андрей постоянно проводил время с любовницами, причём не где-нибудь, а в казино в Монте-Карло. Принцесса Алиса, его жена и мать Филиппа, страдала, ревновала, искала себя в эзотерике, а иногда… просто плакала. Многие бы в её положении плакали.
Но за увлечения мистикой – которые тогда, надо сказать, были очень популярны, и за сцены ревности её положили лечиться в психиатрическую клинику. Естественно, постарался муж. Фрейд (да, сам Фрейд) по поводу болезни Алисы заявил, что это у неё от избытка неудовлетворённого желания, и советовал облучать радиацией яичники, чтобы желание уменьшилось.
Алиса пыталась протестовать против диагноза и обращения, но кто слушает протесты больных?
Филипп в это время был уже год как вдали от семьи, у родственников в Англии – мальчику явно не на пользу была домашняя атмосфера. Его старших сестёр точно так же попристраивали замуж за немецких аристократов. Семья распалась на глазах.
Даже выйдя из больницы, принцесса Алиса избегала мужа и детей и принялась путешествовать. Позже семью ещё больше разделит Вторая мировая, в которой Британия и Германия окажутся по разную сторону фронта.
Принцесса Английская
Семья принцессы Элизабет оказалась, напротив, очень сплочённой. Она была из тех, что рисуют на картинках в детских книжках для чтения: папа и мама, которые находят время, чтобы провести время со своими опрятными и нарядными дочками.
В этой семье были свои семейные Правила и свои Традиции; а ещё бывали шутки, смех, веселье. Не было только объятий – считалось, что объятья могут разбаловать детей. Но и без объятий принцу Филиппу, который впервые увидел свою кузину Лилибет (так её звали свои) и её родных в тринадцать лет, семья эта казалась пределом мечтаний.
Никакой особой нежности он к восьмилетней девочке с аккуратными кудряшками не испытал. Симпатию, может быть – немного зависти. Она была мила, и у неё было всё, о чём он мог только вздыхать. А вот Лилибет потом долго вспоминала красивого мальчика со светлыми глазами и волосами – он нешуточно занимал её ум. Уже тогда на Филиппа стали глядеть, как на возможного её мужа.
Бесприданник, конечно, в смысле что почти бездомный – но хорош собой, с безупречным происхождением и, кажется, с манерами тоже отличными.
Следующая их долгая встреча состоялась через пять лет, в моряцкой школе, которую заканчивал Филипп, и вот теперь всё было по-новому. Оба они были уже подростками: ей – тринадцать, ему – восемнадцать. Он был гибким, мускулистым, находчивым на слово. Она начала расцветать и была уже наследной принцессой: любой бы влюбился. Филипп не сказал тогда о любви ни слова, но все его поступки говорили сами за себя.
Елизавету оставили на него, развлекать, пока её отец занят делами. Филипп немедленно принялся с разбегу прыгать через сетку теннисного корта. Прыгал, как дурной, пока она смеялась, глядя на него, раскрасневшегося, со сверкающей на солнце золотом головой.
Она была стеснительна, а у него были хорошие манеры. Они не сказали ни слова о своих чувствах. И уж тем более даже не попробовали целоваться. Они попрощались, и он закончил школу, чтобы блестяще начать карьеру на флоте, а она вернулась к урокам манер, истории, британского права…
Всему, что составляло её обычную жизнь. Только теперь в ней появилась ещё и переписка. В письмах не покорить девушку мускулами или прыжками: нужно другое. Нужно находить верные слова раз за разом – и Филипп находил их.
В эти дни каждый из них мог потерять другого: как раз началась Вторая Мировая. Из Лондона спешно эвакуировали всех детей, кроме принцесс. Королевская семья должна была оставаться на своём месте, вселяя уверенность и надежду. Филипп, конечно же, сражался, проявляя чудеса смелости и смекалки.
Перед Победой Елизавета подросла достаточно, чтобы тоже приступить к службе: она водила армейский грузовик. А после Победы все танцевали, влюблялись и женились. И никто не удивился, когда эти двое тоже поженились.
Новый Альберт, новая Виктория
До воцарения Елизаветы Филипп чувствовал себя уверенно – как говорил он позже, главой семьи «естественным образом». Да, Елизавета была наследной принцессой, а он – принцем, которому даже от изначального титула пришлось отказаться ради этой свадьбы. Но в то же время – блестящим флотским офицером, героем недавних сражений, и с принцессой это его, как ни крути, уравнивало.
Но королева – это другое. Да, Филипп был готов, что однажды так будет, да, он выбрал сам между свободой и любовью… И всё равно столкнуться с новой жизнью, увидеть себя в новой роли – почти что чужой тени – оказалось непросто.
По счастью, Филипп не оказался в вакууме. У него был образец, предшественник – немецкий принц Альберт, несколько поколений назад женившийся на правящей английской королеве Виктории. Он сумел встроить себя в жизнь и жены, и семьи, и страны. Для этого ему пришлось отбросить многие предрассудки и взять на себя то, что обычно берут королевы – супруги правящих монархов.
Позже Филипп скажет о своей главной роли в жизни: делать всё, чтобы королева правила. Но как это выглядело на деле?
Он сопровождал жену во всех её зарубежных поездках, не считая того, что и сам должен был совершать немало поездок, связанных с его общественной и благотворительной деятельностью – как и принц Альберт когда-то (и десятки разных королев), принц Филипп начал покровительствовать тысяче организаций, а это значит – посещать их с визитами, чтобы подбадривать их и придавать значимость их деятельности.
В самые тяжёлые поездки, например, по жарким бывшим колониям, Филипп отправлялся с прощальными визитами вместо своей жены.
По пути он обычно успевал заняться своими хобби: рисовал красками, играл в спортивные игры, читал, фотографировал и проявлял фотографии. Между написанием речей, которое он не доверял обычно секретарям.
Чтобы справиться с огромным количество текстов, которые приходилось сочинять (а Филипп не позволял себе филонить и перетаскивать куски из речи на одном мероприятии в речь на другое или обходиться общими словами), он освоил сначала печатную машинку, потом компьютер.
В каждой организации он говорил о будущем, призывал ловить свежие ветра, новые веяния, прогрессивные идеи и не бояться изменять с ними традиции – потому что иногда важно создавать новые традиции, иначе откуда они вообще возьмутся? Новые веяния он привнёс и в королевский дворец.
Обживаясь в нём, он, как принц Альберт некогда, лично обошёл каждый его уголок, чтобы понять, как оптимизировать этот новый гигантский дом, как устроить лучшим образом жизнь своей семьи – королевы и детей, как преобразовать работу слуг.
Как некогда принц Альберт брался управлять королевскими поместьями, подобно рачительной и энергичной хозяйке, так же и Филипп занялся делами поместья Сандрингем.
Всё это время он выслушивал сказанное прямо или косвенно утверждение, что он – никто, практически паразит на теле британской монархии, «заезжий немчик». Точно так же, как выслушивал принц Альберт. Только Альберт сносил всё с терпением и кротостью, а у Филиппа, похоже, был свой способ бунтовать. Раз он никто – ему можно было не держать лицо и говорить, что в голову вздумается.
От его по-флотски резких острот люди взмывали в небо от возмущения. А он только улыбался: а что ему сделают? Он никто, но он принадлежит самой королеве.
А она, кажется, обожала его умение шутить. И сама подшучивала над ним с удовольствием. Когда Филипп уехал в очередную долгую поездку, и Елизавета из новостных фотографий поняла, что всё это время он не бреется, она встретила мужа в накладной бороде: трудно было выбрать, кто тут бородатее!
В другой раз он подловил её, переодевшись королевским гвардейцем. Поняв (не сразу!), кого видит, королева не смогла удержать протокольное выражение лица, и журналисты немедленно подловили её смешок.
Пресса с удовольствием обсасывала случай, которому однажды стали свидетелями журналисты: скандала в королевской чете, в ходе которого Филиппу пришлось сбегать из домика, где они остановились с женой – и в ходе которого следом за Филиппом вылетели ботинок и немного неприятные слова.
Та же пресса потом обсасывала слухи о том, как принц Филипп направо и налево изменяет королеве в ночных клубах Лондона. На все эти слухи он сдержанно ответил ровно однажды: вы, мол, представляете вообще, как за мной надзирают?
И только когда умер принц Филипп, как-то сразу вспомнили – в некрологах – как он убеждал сохранять экологическое равновесие ещё тогда, когда такие речи были непопулярны, и как вежлив он был даже с теми невестками, которых не мог терпеть (так легко превратить жизнь в чужом доме в ад!), что он никогда не пытался выйти из тени королевы, перетянув на себя, как часто бывает с мужьями-неудачниками возле успешных жён, внимание…
И как он любил жену. Как его любила жена. До самых последних дней. До скончания – его собственного – века.
