Они ушли из жизни в феврале 2012-го — с разницей в 11 дней. Людмила Касаткина и Сергей Колосов.
Актриса, покорившая зрителей ролью укротительницы тигров, и режиссёр, превративший её талант в легенду.
61 год брака без измен, скандалов и предательств. Как им это удалось? Ответ — в войне, розыгрышах и… кисти винограда, купленной за последние копейки.
Балет, война и судьба
«От яблонь Смоленска до коридоров ГИТИСа: как война переписала сценарий жизни»
Люда Касаткина родилась в 1925 году в семье зажиточных крестьян под Смоленском. Детство пахло свежим хлебом из русской печи и яблоками из сада, который отец вырастил своими руками.
Но в 1928-м всё рухнуло: семью раскулачили. «Скот забрали, дом отобрали, — вспоминала позже Людмила. — Бабушка с дедом остались, а мы бежали в Москву, как воры — Боялись ссылки, но и в столице жили как чужие»».
В Москве они ютились в комнате Борисоглебского переулка — бывшей усадьбе Оболенских. Девочка не жаловалась. Вместо этого находила отдушину в танцах.
«Мама говорила: «Люда, ты как листок на ветру — кружишься даже во сне», — вспоминал позже Касаткина.
В 11 лет её приняли в хореографическую школу при Московской консерватории. Но мечты о балете разбились буквально за секунду: на репетиции она травмировала ногу. Врачи были категоричны — о сцене придётся забыть.
«Я сидела в пустом классе, сжимая пуанты, — делилась позже Касаткина. — Плакать не стала. Решила: если не танцевать, то играть».
Лето 1941-го. Каникулы в родной смоленской деревне обернулись кошмаром. Немцы высадились под Вязьмой.
«Бабушка толкнула меня в спину: «Беги, Людка!» — вспоминала актриса. — Шла пять дней, пряталась в канавах, ела сырую картошку с полей». В Можайске её ждала мать, но отца она не видела до 1946 года — его эвакуировали с заводом в Сибирь. «Письма приходили редко, — говорила Людмила. — Папа писал: «Держись, дочка. Мы выживем».
Тем временем Сергей Колосов, старше её на четыре года, уже сменил студенческую скамью на фронтовые окопы. В 1941-м он бросил режиссёрский факультет ГИТИСа и ушёл добровольцем.
«Отец не любил говорить о войне, — вспоминал сын. — Лишь упоминал, как после ранения врачи говорили: «Повезло — осколок в сантиметре от сердца». Вернулся в 1945-м с тростью и железной волей: «Теперь буду снимать кино, которое заставит людей чувствовать».
Он восстановился в ГИТИСе, где в 1946-м в коридоре случайно столкнулся с рыжеволосой студенткой. Людмила к тому времени уже два года училась на актёрском курсе. «После травмы я боялась, что меня выгонят, — признавалась она. — Но педагоги верили в меня больше, чем я сама».
Её дни были заполнены репетициями и голодом. А Сергей корпел над книгами по режиссуре. Они ещё не знали, что война, отнявшая у него здоровье, а у неё — детство, станет началом их общей истории.
Но однажды майским утром 1946 года их пути пересеклись. Сергей, спешивший на лекцию, увидел, как девушка в потёртом платье смеётся с однокурсниками.
«Она была как луч света в этом сером коридоре», — позже рассказывал он сыну.
Тогда он ещё не догадывался, что через несколько дней она подшутит над ним, а он, вместо гнева, подарит ей виноград за последние копейки…
Знакомство, розыгрыш и виноград за последние копейки
«Как шутка с чужим адресом стала началом 61 года любви»
Май 1946 года. В коридорах ГИТИСа после войны царила суета: студенты в потертых пиджаках обсуждали спектакли, делились пайками и мечтали о сцене.
Сергей Колосов, 25-летний режиссер-фронтовик, спешил на лекцию, когда услышал смех. Оглянулся — и замер. У окна стояла девушка в простеньком ситцевом платье, ее рыжие волосы ловили солнечные лучи. «Как будто сама жизнь ворвалась в этот серый коридор», — позже признавался он сыну.
Подойти решился не сразу. Два дня ходил вокруг да около, пока не набрался смелости.
«Люда, правда? — спросил, запинаясь. — Я Сергей. С режиссерского… Может, прогуляемся?» Девушка улыбнулась лукаво: «Приходи завтра на мой день рождения! Улица Горького, дом 5». Адрес был ложным.
На следующий день Колосов, надев единственный приличный костюм и купив букет полевых цветов, явился по указанному адресу. Дверь открыла пожилая женщина в засаленном фартуке. «Касаткиных? Да тут такие не живут!» — огрызнулась она. Сергей, краснея, спустился по лестнице, сжиная стебли в кулаке. «Зачем я поверил этой насмешнице?» — думал он, но уже через день снова искал её взглядом в институте.
Люда, увидев его, подошла первой. «Прости, — сказала, опустив глаза. — Хотела проверить, какой ты… Настойчивый».
Сергей хотел рассердиться, но не смог: её улыбка растопила обиду. «Ладно, — пробурчал он. — Но в следующий раз я сам выберу место для свидания».
Их «дружба» началась с неловких разговоров в буфете, где вместо чая пили кипяток. Но всё изменилось в Севастополе. Летом 1947-го группа студентов ГИТИСа отправилась туда с гастролями.
Денег не хватало: жили впроголодь, ночевали в холодных классах школы. «Мы делили одну селедку на пятерых, — вспоминала Касаткина. — Но смеялись, будто нам принадлежит весь город».
Однажды Люда шла по улице и заметила Сергея у ларька с фруктами. Он пересчитывал медяки на ладони, нервно покусывая губу. Продавец, морщась, протянул ему тощую кисть винограда.
Колосов, увидев подругу, резко повернулся и почти бегом пересек дорогу. «Держи, — сказал, суя ей ягоды. — Ты же любишь сладкое».
«Откуда ты знал?» — удивилась Люда. «Все девчонки любят», — съёжился он, пряча пустые карманы.
В тот момент она поняла: этот человек готов отдать последнее, лишь бы её порадовать.
«Сергей тогда даже не признался, что остался без копейки, — рассказывала она позже. — Но я видела: он голодал, чтобы купить мне ту кисть».
Свадьбу сыграли только в 1950-м. Людмила настаивала: «Сначала встань на ноги». К тому времени Колосов уже работал ассистентом режиссера в Театре Советской армии, а Касаткина — играла в постановках.
Женились скромно: стол накрыли в родительской комнате в Борисоглебском переулке. Гостей угощали картошкой с селедкой и домашним вином из варенья.
Но даже в бедности они находили поводы для розыгрышей. На второй день после свадьбы Людмила спрятала единственную пару туфель мужа. «Где они?!» — паниковал Сергей.
«В театре говорят, режиссер должен уметь импровизировать», — заливаясь смехом, ответила она, доставая ботинки из-под кровати.
Их любовь началась не с громких слов, а с поступков. С винограда, купленного на последние деньги. С умения прощать обиды и смеяться над невзгодами. И, как оказалось, этого хватило на всю жизнь…
Творческий союз: от тигров до «Освенцима»
«Он не щадил её даже в любви: как работа стала испытанием для обоих»
Их творческий дуэт начался не с громких премьер, а с взаимного доверия. Сергей Колосов, ставший режиссером, снимал жену в своих фильмах, но поблажек не давал. «Если бы делал скидки, это убило бы её талант», — объяснял он сыну. Первой совместной работой стала картина «Солдатское сердце», где Людмила играла медсестру.
Но настоящий прорыв случился позже — в «Укротительнице тигров» (1954).
Колосов не был режиссером ленты, но за то Касаткина покорила зрителей ролью смелой укротительницы. «С хищниками работала дрессировщица Назарова, но мама тоже рисковала, — вспоминал Алексей».
Настоящим испытанием стал фильм «Помни имя свое» (1974). Сценарий о матери, разлученной с сыном в Освенциме, требовал от актрисы пронзительной правды. Колосов настоял: «Ночуй в бараке. Иначе не поймешь».
Съемки проходили в настоящем концлагере в Польше. Людмила, оставшись одна среди голых стен, нашла коробку с детскими ботиночками.
«Перебирала их всю ночь, — вспоминала она. — Представляла, как малыши плакали, звали мам… Утром вышла с красными глазами, но сказала Сергею: «Снимай. Готова»». В кадре её героиня, Зинаида, рвалась к сыну с таким отчаянием, что операторы не скрывали слез.
Дома они редко говорили о работе. «На площадке он — тиран, дома — другой человек, — улыбалась Касаткина. — Если я ворчала на пересоленный суп, он целовал в лоб: «Зато актриса — идеальная»».
Их фильмы — «Вызываем огонь на себя», «Раскол», «Укрощение строптивой» — стали эталонами искренности. В «Большой перемене» (1972) Людмила сыграла директора школы, и даже здесь Колосов искал нюансы. «Он заставлял её переигрывать сцены по десять раз, — делились коллеги. — Говорил: «Ты не просто строгая — ты усталая. Покажи это взглядом»».
Отдельной главой стало озвучивание Багиры в мультфильме «Маугли». Голос Касаткиной — томный, с металлическими нотками — запомнился миллионам. «После записи Сергей шутил: «Теперь ты наша домашняя пантера», — смеялась актриса.
Сплетни о романе с Павлом Кадочниковым, партнером по «Укротительнице тигров», лишь укрепляли их союз.
«Сережа — мой режиссер, муж и единственный зритель, ради которого я играю», — отрезала Людмила. А Колосов, услышав слухи, лишь усмехался: «Её сердце давно мое».
Работа стала их языком любви. Их творчество было не съемкой — исповедью. Каждый кадр, каждая сцена — диалог двух людей, которые верили: искусство сильнее смерти.
Глава 4: Семья за кадром
«Они редко брали сына в отпуск: как искусство стало их главным ребенком»
Алексей Колосов родился в 1958 году, когда Людмиле было 33.
«Решились только тогда, когда появилась отдельная квартира, — вспоминал он. — До этого оба крутились как белки в колесе: мама — в театре, отец — на съемках».
Родители не баловали его вниманием, но в их доме царила особая атмосфера. «Папа мог внезапно устроить «вечер розыгрышей»: прятал мамины туфли, подкладывал в суп конфету вместо картошки. А она в ответ рисовала карикатуры на его режиссерские записи», — улыбался Алексей.
Отпуска семья проводила в санаториях, но сына чаще оставляли с бабушкой.
«Они говорили: «Нам надо подлечиться», — вздыхал он. — Зато потом привозили гостинцы: папа — книжки, мама — конфеты в обертках с зарубежных гастролей». Алексей хранил эти фантики как реликвии.
Совместные прогулки становились испытанием. «Идем в магазин, а к маме каждые пять минут подходят: «Людмила Ивановна, вы наша любимая!» — вспоминал сын. — Я шипел: «Мам, быстрее!», а она терпеливо подписывала автографы. Папа потом шутил: «Наш Лёша — единственный, кого твоя слава пугает больше, чем мои окрики на съемках»».
Домом управляли домработницы, и тут доверчивость Касаткиной играла против неё.
«Однажды женщина вынесла все мамины золотые украшения, — рассказывал Алексей. — Папа рвался в милицию, но мама остановила: «Она из деревни, может быть у неё дети голодают… Не надо скандала».
Позже, другая домработница украла деньги, но Людмила снова промолчала. «Она верила в людей, даже когда её обманывали», — говорил сын.
Ссоры случались редко, но ярко. «Мама могла вспыхнуть из-за мелочи: «Суп пересолен! Опять ты всё испортил!» — имитировал Алексей. — Папа не спорил. Подходил, обнимал, целовал в висок: «Зато актриса у меня — идеальная». И мама таяла».
Даже в быту Сергей оставался режиссером. На день рождения Людмилы он устраивал вечера с коллегами — Высоцким, Этушем, Гурченко.
«Стол ломился от блюд, которые папа готовил сам, — вспоминал сын. — А потом все пели под гитару. Мама обожала эти моменты: сидела, прижавшись к папе, и улыбалась так, будто они снова студенты в ГИТИСе».
Их дом никогда не был идеальным. На кухне вечно горел чайник, на столе валялись сценарии, а в углу стоял чемодан для очередных гастролей. Но именно здесь, среди хаоса, рождалась та самая любовь — без пафоса, но с бесконечным терпением.
Позже, уже взрослым, он спросил отца: «Почему вы никогда не ругались по-настоящему?» Сергей задумался: «Любовь — это не отсутствие ссор. Это умение вовремя обнять и сказать: «Прости».
Эпилог: 11 дней между жизнью и смертью
В 2011-м Сергею стало плохо на юбилее Людмилы. Инсульт. Больница. Она навещала его ежедневно, пока сама не слегла. «Почему молчишь, Сережа?» — бредила актриса, глядя в пустоту.
11 февраля 2012-го его не стало. На похоронах 86-летняя Касаткина попросила остаться с мужем наедине. Стояла у гроба, не плача.
«Папа… забрал её», — позже скажет Алексей. Через 11 дней Людмила умерла. Её последние слова были: «Сережа, зачем раздвинул кровати? Сдвинь…»
Они оставили не только фильмы. Они оставили вопрос: а мы смогли бы так?
Спасибо, что дочитали до конца и до скорых встреч!
А вы знали, что Роман Курцын всегда был бойцом – в спорте, в карьере, в жизни. Но одно сражение он долго вел в тишине. Почему он скрывал правду о своей семье? Какое решение принял ради своих детей? И почему об этом заговорили только сейчас?
