— Как ты мог привести в наш дом свою бывшую жену пожить? Мне плевать, что её бросил любовник и ей некуда идти! Максим, ты совсем берега попутал? Ты притащил в нашу спальню женщину, которая поливала меня грязью три года? — орала жена, увидев в прихожей чемоданы и заплаканную бывшую супругу своего мужа, которая уже по-хозяйски осматривала кухню.
Наталья стояла в дверном проеме, судорожно сжимая в руке связку ключей. Металл больно впивался в ладонь, но эта физическая боль была ничем по сравнению с тем ударом под дых, который она получила, едва переступив порог собственной квартиры. Воздух, который она так любила за свежесть и легкие нотки ванили от аромадиффузора, теперь был тяжелым, липким и сладким. Он был пропитан дешевыми, удушливыми духами, которыми всегда поливалась Светлана. Этот запах мгновенно забил ноздри, оседая горьким привкусом во рту, словно ядовитый газ, вытесняющий все живое.
В узком коридоре, обычно идеально чистом, царил хаос. Два огромных пластиковых чемодана цвета фуксии перегородили проход, их колесики оставили грязные следы на светлом ламинате, который Наталья натирала только вчера вечером. Сверху на чемоданах была небрежно брошена куртка с меховым воротником, с которого на пол капала талая вода, образуя мутные лужицы.
Наталья сделала шаг вперед, перешагивая через чужое барахло, и замерла на пороге кухни. Картина, открывшаяся ей, была настолько сюрреалистичной, что мозг отказывался воспринимать её как реальность.
Максим сидел за обеденным столом, вальяжно откинувшись на спинку стула. Он выглядел до отвращения расслабленным, словно это был обычный вечер пятницы. Перед ним дымилась чашка. Та самая большая керамическая кружка ручной работы, которую Наталья привезла из командировки в Прагу и которую берегла как зеницу ока. А напротив него, закинув ногу на ногу, восседала Светлана.
Но ударом стало даже не её присутствие. На Светлане был надет халат Натальи. Нежно-розовый, плюшевый, уютный халат, который Максим подарил жене на прошлый Новый год. Светлана сидела в нём так, будто родилась в этой квартире, лениво покручивая пояс на пальце.
— Наташа, ну зачем сразу кричать? — поморщился Максим, словно от резкого звука у него заболели зубы. Он даже не встал, чтобы встретить жену. — Ты же интеллигентный человек. У Светы случилась беда. Её выставили буквально на мороз, счета заблокировали. Мы же люди, в конце концов, а не звери. Нельзя бросать человека в такой ситуации.
— В какой ситуации, Максим? — Наталья швырнула сумку на пуф с такой силой, что та глухо ударилась о стену. — Я вижу два чемодана, набитых вещами. Это не похоже на «выставили в чем была». И сними мой халат. Немедленно. Сейчас же.
Светлана медленно, с демонстративной ленцой, отставила чашку. На белоснежном ободке остался жирный, вульгарный след от ярко-алой помады. Она окинула Наталью долгим, оценивающим взглядом с головы до ног, задержавшись на её строгом офисном костюме, и ухмыльнулась уголком рта. В её глазах не было ни капли страха, ни тени смущения или благодарности. Там светилось холодное торжество захватчика, который наконец-то прорвал оборону врага.
— Ой, Наташ, ну чего ты такая нервная? ПМС, что ли? — протянула она своим характерным скрипучим голосом, от которого у Натальи всегда сводило скулы. — Мои вещи в чемоданах, они помялись в дороге. Максик сам предложил мне переодеться во что-то домашнее, чтобы я успокоилась. Я вся на нервах, руки трясутся, ты же видишь. Не жадничай, ткань-то — синтетика голимая, тебе жалко, что ли, для несчастной женщины?
— Максик предложил? — переспросила Наталья ледяным тоном, переводя взгляд на мужа.
Тот отвел глаза и принялся с удвоенным усердием размешивать сахар, хотя чай уже давно остыл. Ложка противно звякала о стенки кружки.
— Ну а что такого? — буркнул он, не поднимая головы. — Человек с дороги, замерз, устал. Я дал первое, что под руку попалось. Не будь мелочной, Наташ. Это всего лишь тряпка.
— Это моя вещь, Максим. Моя личная вещь, — Наталья почувствовала, как внутри начинает клокотать темная, горячая ярость. — А эта женщина — посторонний человек, который три года назад поливал нас грязью на каждом углу. Ты забыл, как она звонила мне ночами? Как писала гадости моим коллегам? А теперь она сидит на моей кухне, в моем халате и пьет из моей любимой кружки?
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — философски заметила Светлана, отправляя в рот печенье из вазочки. Крошки посыпались прямо на стол и на воротник розового халата. — Жизнь сложная штука, Наташа. Сегодня ты на коне, а завтра… Вот как я. Макс понимает, что такое благородство. У нас с ним, между прочим, десять лет общего прошлого. Такое не перечеркнешь.
— Именно, — поддакнул Максим, наконец-то почувствовав почву под ногами. Он выпрямился, принимая позу оскорбленного праведника. — Я не могу выгнать на улицу женщину, с которой прожил столько лет. Это было бы подло. Света поживет у нас немного. Неделю-другую, пока не найдет квартиру и работу.
— Поживет у нас? — Наталья подошла к столу вплотную. — Ты меня спросил? Это, черт возьми, мой дом!
— Наш дом, — поправил её Максим, повысив голос. — Мы семья, и решения должны принимать вместе. Но раз у тебя проблемы с эмпатией, я принял решение как глава семьи. Свете нужна помощь, и точка.
Светлана довольно хмыкнула и потянулась к чайнику, чтобы подлить себе кипятка. Она вела себя так, словно Наталья была назойливой мухой, которая мешает ей наслаждаться вечером.
— Кстати, про дом, — вдруг сказала бывшая жена, брезгливо проводя пальцем по краю стола. — Пыльно у тебя, Наташ. И на люстре паутина. Ты, я смотрю, карьерой увлеклась, а про женские обязанности забыла? Неудивительно, что Максим такой дерганый. Мужику уют нужен, чистота, а у тебя тут как в офисе — стерильно, холодно и неуютно. И холодильник пустой. Одни йогурты да листья салата. Ты мужа чем кормишь? Силосом?
Наталья замерла. Наглость этой женщины перешла все мыслимые границы. Светлана не просто просила убежища — она проводила ревизию. Она метила территорию, унижая хозяйку в её же собственном доме, и самое страшное — Максим молчал. Он не одернул её. Он не защитил жену. Он сидел и слушал, как его бывшая унижает его настоящую, и в его взгляде читалось немое согласие.
— Встала, — тихо произнесла Наталья. Голос её не дрожал, он звучал как лязг затвора. — Встала и пошла вон. У тебя пять минут, чтобы собрать свои шмотки и исчезнуть.
— Ты не имеешь права! — взвился Максим, вскакивая со стула. — Хватит командовать!
— Имею, — Наталья посмотрела на него тяжелым взглядом, от которого мужу стало не по себе. — Ещё как имею. И ты прекрасно знаешь почему.
— Ты не посмеешь её выгнать, — процедил Максим, нависая над столом и опираясь на него кулаками. Его лицо пошло красными пятнами, а вены на шее вздулись. — Ты сейчас успокоишься, выпьешь валерьянки и вспомнишь, что такое человечность. Света останется. Это не обсуждается.
Светлана, наблюдая за тем, как муж защищает её перед законной супругой, картинно вздохнула и поправила выбившуюся прядь обесцвеченных волос. Она выглядела как утомленная королева в изгнании, вынужденная терпеть неудобства постоялого двора.
— Максик, не надо ругаться, у меня и так мигрень разыгралась от этого стресса, — протянула она капризным тоном, массируя виски. — Я вообще не понимаю, из-за чего сыр-бор. Я же не в вашу спальню прошусь, хотя, честно говоря, спина у меня больная, мне бы матрас нормальный… Кстати, насчет гостиной. Я там прилегла, пока тебя ждала. Диван у вас — просто кошмар ортопеда. Жесткий, пружина какая-то в ребро впивается. Как вы на нем гостей размещаете? Это же пыточный инструмент.
Наталья смотрела на неё и чувствовала, как реальность вокруг начинает плыть. Они стояли на её кухне, и эта женщина, одетая в её халат, критиковала её мебель. Это было настолько абсурдно, что хотелось расхохотаться, но смех застрял в горле колючим комом.
— Тебе не нравится диван? — переспросила Наталья, понизив голос до шепота. — Так, может, ты пойдешь в гостиницу «Хилтон»? Там матрасы мягкие.
— Опять ты за своё! — перебил Максим, раздраженно отмахнувшись. — Свете сейчас нужен покой и нормальный сон. Она пережила предательство, она на грани нервного срыва! А ты думаешь только о своем комфорте. «Диван мой, халат мой, кружка моя»… Мещанка. В тебе ни капли сострадания.
Максим обошел стол и встал за спиной у бывшей жены, положив руки ей на плечи. Он начал легонько разминать ей шею, и Светлана довольно замурлыкала, прикрыв глаза. Этот жест — интимный, собственнический — резанул Наталью больнее, чем любые слова.
— Вот Света, — продолжал вещать Максим, не глядя на жену, — она никогда такой не была. Она понимающая. Она мягкая. С ней легко. А ты вечно напряженная, вечно с претензиями, вечно высчитываешь копейки. Даже сейчас, вместо того чтобы помочь, ты устраиваешь сцену ревности к прошлому. Это низко, Наташа. Я разочарован.
— Разочарован? — Наталья почувствовала, как ногти впиваются в ладони до крови. — Ты массируешь плечи бывшей жене на глазах у нынешней и говоришь о разочаровании?
— Я просто снимаю напряжение, у человека спазм мышц! — рявкнул Максим. — Хватит видеть во всем грязь! Ты судишь по себе. Света — мой друг. Близкий человек. И я сделаю всё, чтобы ей было здесь комфортно. Кстати, насчет комфорта.
Он убрал руки с плеч Светланы и посмотрел на Наталью требовательным, хозяйским взглядом.
— В гостиной действительно дует от окна. И диван старый. Свете нужно нормально высыпаться, чтобы восстановить силы и начать искать работу. Достань из шкафа то постельное белье. Ну, которое в подарочной коробке. Сатин-жаккард, бежевое. И одеяло пуховое, зимнее. Того пледа, что там лежит, ей не хватит.
Наталья замерла. Бежевый комплект из египетского хлопка. Подарок её родителей на их третью годовщину свадьбы. Они ни разу его не распечатывали, берегли для «особого случая», боясь испортить дорогую ткань частыми стирками. Это был не просто кусок ткани, это был символ их, как ей казалось, крепкой семьи.
— Ты хочешь, чтобы я постелила ей наше праздничное белье? — медленно проговорила Наталья, чувствуя, как холод в груди сменяется ледяным спокойствием. — То самое, которое мы даже сами не использовали?
— Ну не старые же тряпки ей давать! — возмутился Максим, искренне не понимая её упрямства. — Человек привык к хорошему уровню жизни. Если мы её принимаем, то должны делать это достойно. Не позорь меня перед Светой своим жлобством. И вообще, сходи и застели ей постель сейчас. Она устала, ей нужно лечь.
Светлана открыла один глаз и посмотрела на Наталью с откровенной насмешкой.
— Да, Наташ, будь добра. И подушку мне повыше, если можно. На плоских у меня шея затекает. И еще… у вас тут шторы в гостиной слишком тонкие. Утром солнце будет бить в глаза. Нет чего-нибудь поплотнее? Блэкаут, например? А то я привыкла спать в полной темноте до десяти утра.
Наталья смотрела на них двоих. На мужа, который превратился в лакея своей бывшей, и на эту женщину, которая за пятнадцать минут умудрилась не только захватить пространство, но и начать диктовать условия быта. Они выглядели как слаженная команда, как пара, в которой третий — лишний. И этим третьим была она, Наталья. В собственной квартире.
— Значит, подушку повыше? — переспросила она безжизненным голосом. — И белье сатиновое?
— Да, — твердо сказал Максим, решив, что сломил сопротивление жены. — И сделай нам еще чаю. Света с лимоном любит, только не клади этот засохший кусок из холодильника, отрежь свежий. И бутербродов нарежь, если колбаса осталась. Мы голодные.
Он снова повернулся к Светлане, что-то шепча ей на ухо, и та хихикнула, кокетливо шлепнув его по руке.
В этот момент в голове у Натальи что-то щелкнуло. Громко и отчетливо. Словно перегорел предохранитель, отвечающий за терпение, воспитание, страх одиночества и любовь. Осталась только кристально чистая, холодная ярость и четкое понимание того, что нужно делать.
Она развернулась и молча вышла из кухни.
— Ну вот, давно бы так! — крикнул ей вслед Максим торжествующе. — Сразу бы по-человечески, и не было бы скандала!
Наталья его не слушала. Она не пошла в кладовку за бельем. Она не пошла к холодильнику за лимоном. Она направилась прямиком в спальню. В ту самую спальню, где на кровати всё ещё лежала их общая подушка, а на тумбочке стояла их свадебная фотография.
Она подошла к шкафу-купе. Рывком, с грохотом отодвинула тяжелую зеркальную створку. Перед ней висели рубашки Максима, отглаженные ею в воскресенье. Стояли стопки его джинсов и свитеров, пахнущие кондиционером, который она тщательно выбирала.
— Подушку повыше, говоришь? — прошептала Наталья, глядя на идеальный порядок, который она поддерживала для человека, только что вытершего об неё ноги. — Будет тебе подушка. И комфорт будет. Полный «олл-инклюзив».
Она наклонилась и вытащила из нижнего ящика рулон плотных черных мешков для строительного мусора на 120 литров. Развернула первый мешок, встряхнула его, наполняя воздухом. Этот звук в тишине спальни прозвучал как выстрел.
Наталья протянула руку к вешалкам. Первым в мешок полетел его любимый итальянский костюм. Вместе с вешалкой. Следом отправились рубашки, сминаясь в бесформенную кучу. Она не складывала вещи. Она их уничтожала как класс, как память, как часть своей жизни. Джинсы, футболки, носки, трусы — всё летело в черное жерло пластикового пакета.
Из кухни доносился смех Светланы и приглушенный голос Максима. Они обсуждали, как лучше переставить мебель в гостиной, чтобы Светочке было удобнее смотреть телевизор. Они уже всё решили. Они уже жили здесь вдвоем.
Наталья завязала первый мешок тугим узлом. Взяла второй. Теперь обувь. Ботинки, кроссовки, домашние тапки. Всё туда.
Она действовала быстро, механически, без слез и лишних движений. Как хирург, вырезающий гангрену. Больно будет потом, когда наркоз отойдет. А сейчас нужно было просто удалить гниль из своего дома.
Наталья выволокла два туго набитых мешка в коридор. Пластик противно шуршал, цепляясь за стены, но этот звук тонул в шуме работающего телевизора, который доносился из кухни. Максим уже включил какой-то музыкальный канал, создавая атмосферу непринужденной вечеринки.
Она поставила мешки у самой входной двери, рядом с вульгарными розовыми чемоданами Светланы. Черный строительный полиэтилен смотрелся зловещим контрастом на фоне гламурного багажа бывшей жены. Это была инсталляция под названием «Конец семейной жизни». Наталья на секунду остановилась, вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони и посмотрела на свое отражение в зеркале. Оттуда на неё глядела бледная женщина с идеально уложенными волосами и мертвыми глазами. В этих глазах больше не было ни страха, ни боли — только холодный расчет снайпера, выбирающего момент для выстрела.
Она вернулась на кухню.
— Ну наконец-то! — воскликнул Максим, даже не оборачиваясь. Он был занят тем, что нарезал колбасу толстыми, неровными ломтями, укладывая их на хлеб. — Я уж думал, ты там уснула или белье гладить начала. Света уже зевает, человек с ног валится. Ты постелила? Подушку высокую нашла?
Светлана сидела всё в той же позе, лениво помешивая остывший чай. Увидев Наталью с пустыми руками, она картинно вскинула брови.
— А где бутерброды? — капризно протянула она. — И почему ты без белья? Наташ, я, конечно, всё понимаю, ревность и всё такое, но давай уже взрослей. Гостеприимство — это базовое понятие культуры.
Наталья молча подошла к столу. Она не села. Она встала так, чтобы видеть их обоих сразу, опираясь бедром о столешницу.
— Белья не будет, — спокойно произнесла она. Голос звучал глухо, словно из бочки. — И бутербродов не будет. И чая тоже.
Максим замер с ножом в руке. Он медленно повернулся к жене, и его лицо начало наливаться дурной кровью. Он чувствовал, как рушится его авторитет перед Светланой. Он здесь самец, он благодетель, он спаситель, а его собственная жена смеет ему перечить в такой мелочи?
— Ты что, издеваешься? — прошипел он, откладывая нож. — Я тебе русским языком сказал: прояви уважение. Света — гость. Ей негде жить. Ты что, хочешь, чтобы я сам пошел стелить? Ты совсем совесть потеряла?
— Совесть я не теряла, Максим. Я потеряла мужа. Где-то полчаса назад, когда он решил, что комфорт бывшей жены важнее чувств настоящей.
— Опять эта шарманка! — всплеснула руками Светлана. — Максик, ну скажи ей! Это же невозможно слушать. Я сижу тут, никого не трогаю, а меня грязью поливают.
Максим выпрямился во весь рост. Сейчас он чувствовал себя героем драмы, вершителем судеб. Ему казалось, что он проявляет твердость характера, ставя на место зарвавшуюся бабу. Алкоголь былой власти ударил в голову.
— Знаешь что, Наталья, — сказал он громко, чеканя каждое слово. — Мне надоел этот цирк. Мне надоело твое кислое лицо. Мне надоела твоя черствость. Если ты не способна понять простую человеческую трагедию, если тебе куска хлеба жалко для женщины в беде, то нам с тобой не по пути.
В кухне повисла тишина. Слышно было только, как гудит холодильник и тикают часы на стене. Светлана довольно улыбалась, глядя в окно. Она знала, что побеждает.
— И что ты предлагаешь? — тихо спросила Наталья.
— Я предлагаю тебе выбор, — Максим торжествующе упер руки в бока. — Либо ты сейчас же меняешь свое отношение, накрываешь на стол, стелишь постель и извиняешься перед Светой за свое скотское поведение… Либо, если тебе что-то не нравится — можешь уйти ты.
Наталья моргнула. Ей показалось, что она ослышалась.
— Что ты сказал? — переспросила она.
— Ты глухая? — рявкнул Максим, наслаждаясь своей безнаказанностью. — Я сказал: дверь там! Не нравится мое благородство — собирай вещи и вали к маме. Поживи там недельку, остынь, подумай над своим поведением. А мы тут со Светой как-нибудь сами разберемся. Может, когда вернешься, станешь более покладистой.
Светлана хихикнула в кулак: — Ой, Макс, ну зачем ты так жестко? Хотя… может, и правда, пусть проветрится. Мама ей мозги вправит.
Это был финал. Точка невозврата была пройдена на сверхзвуковой скорости. Максим, сам того не ведая, подписал себе приговор. Он думал, что пугает жену, что она сейчас заплачет, испугается разрыва и побежит исполнять его прихоти. Он привык, что Наталья всегда сглаживала углы. Но он забыл одну маленькую деталь. Фундаментальную.
Наталья не заплакала. Её губы растянулись в странной, жутковатой улыбке.
— Значит, уйти к маме? — переспросила она. — Чтобы не мешать твоему благородству?
— Именно, — кивнул Максим. — Раз ты не хозяйка своему слову и своим эмоциям, то и делать тебе здесь пока нечего. Квартира большая, но места для твоего эгоизма тут нет.
— Хорошо, — кивнула Наталья. — Ты прав. Кто-то должен уйти. Жить втроем — это и правда перебор.
Она развернулась и пошла в коридор.
— Ну вот и славно! — крикнул Максим ей в спину, подмигивая Светлане. — Видишь? Главное — мужская твердость. Сейчас попсихует, соберет сумочку и свалит. А через пару дней приползет с извинениями.
— Ты мой герой, — промурлыкала Светлана, поглаживая его по руке. — Настоящий мужчина. Не то что мой бывший.
Но Наталья не собирала сумочку. Она вернулась на кухню через минуту. В руках у неё была папка с документами. Та самая, красная, плотная папка, где хранились все важные бумаги: свидетельство о браке, паспорта на технику и… выписка из ЕГРН.
Она швырнула папку на стол, прямо в тарелку с нарезанной колбасой. Ломтики разлетелись по скатерти.
— Что это? — нахмурился Максим.
— Это, Максимка, реальность, — Наталья говорила спокойно, но в её голосе звенела сталь. — Ты, видимо, в приступе своего рыцарства забыл, где находишься. Ты забыл, кто платил ипотеку до нашего брака. Ты забыл, чья подпись стоит в графе «Собственник».
Максим побледнел. Улыбка медленно сползла с его лица, сменяясь растерянностью.
— При чем тут это? — пробормотал он. — Мы семья…
— Были семьей, — отрезала Наталья. — Ровно до того момента, как ты предложил мне убраться из моей собственной квартиры, чтобы освободить место для твоей подстилки.
— Кого ты назвала подстилкой?! — взвизгнула Светлана, вскакивая со стула. Халат распахнулся, обнажая её ноги, но Наталье было плевать.
— Тебя, дорогая. Тебя, — Наталья подошла к ней вплотную, заставляя ту отшатнуться. — А теперь слушайте меня внимательно. Оба. У вас есть ровно две минуты.
— Наташа, прекрати, — голос Максима дрогнул. Он начал осознавать, что блеф не удался. — Ты не можешь так поступить. На ночь глядя…
— Могу, — перебила она. — Я всё могу. Я же «черствая», забыл? Я же «эгоистка». Так вот, я сейчас проявлю высшую степень эгоизма.
Она шагнула к коридору и широким жестом распахнула входную дверь. Холодный воздух с лестничной клетки ворвался в душную, пропахшую чужими духами квартиру.
— Вон! — рявкнула она так, что в серванте звякнули бокалы.
Максим растерянно смотрел то на жену, то на папку с документами, заляпанную колбасным жиром.
— Но… мне некуда идти, — пролепетал он. — Ты шутишь?
— А ты пойди и посмотри в коридор, — зловеще улыбнулась Наталья. — Я позаботилась о тебе, любимый. Я собрала твои вещи.
Максим на ватных ногах вышел в прихожую. Светлана посеменила за ним, испуганно озираясь. В коридоре стояли два черных, раздутых мешка для мусора, перевязанных узлами. Сквозь полупрозрачный пластик одного из них просвечивал рукав его дорогого пиджака, безжалостно смятый в комок. Из дырки во втором торчал носок его фирменного кроссовка.
— Это… мои вещи? — Максим поднял на Наталью глаза, полные ужаса. — В мусорных мешках?
— Ты выбрал бомжевать с бывшей — так соответствуй, — Наталья прислонилась к косяку, скрестив руки на груди. — Бери свои пожитки. Бери свою «королеву». И проваливайте из моего дома. Время пошло.
— Наташа, это безумие! — закричал Максим, пытаясь схватить её за руку, но она отшатнулась, как от прокаженного. — Куда мы пойдем?! Ночь на дворе! У Светы нет денег, у меня до зарплаты неделя! Ты не можешь выкинуть нас на улицу!
— Я не выкидываю, — Наталья посмотрела на часы. — Я освобождаю жилплощадь от паразитов. Ты сам сказал: если что-то не нравится — уходи. Мне не нравишься ты. И твоя наглость. Так что уходишь ты.
Светлана, поняв, что уютный вечер с бесплатным ужином и мягкой постелью отменяется, мгновенно сменила тактику.
— Макс, сделай что-нибудь! — зашипела она, дергая его за локоть. — Ты мужик или тряпка? Она нас выгоняет! Ты обещал, что всё решишь! Ты сказал, что ты здесь хозяин!
Максим стоял между двумя женщинами, раздавленный, жалкий, с куском колбасы, прилипшим к рукаву рубашки. Его «легенда» о благородном рыцаре рассыпалась в прах, столкнувшись с бетонной стеной права собственности и женского гнева.
— Одна минута, — холодно отсчитала Наталья. — Если через шестьдесят секунд вы не исчезнете, я помогу вам ускориться. И поверь, Максим, тебе не понравится, как я это сделаю.
— Ты блефуешь, — прошептал Максим, но в его глазах плескался животный страх. Он смотрел на черные мешки, в которых была упакована вся его жизнь: от дорогих костюмов до старых футболок. — Ты не выгонишь меня в ночь. Я твой муж!
— Был мужем, — поправила Наталья, делая шаг вперед и буквально тесня их своими эмоциями к порогу. — Ровно до того момента, как решил, что я — прислуга в собственном доме, а эта женщина — королева-мать. Бери мешки, Максим. Они тяжелые. Там еще твоя коллекция виски, я решила, что тебе пригодится, чтобы залить горе. Правда, бутылки я кидала не глядя, так что, возможно, там теперь просто битое стекло вперемешку с трусами.
Максим судорожно сглотнул. Он представил, как его коллекционный односолодовый виски впитывается в ткань его же рубашек, и его передернуло.
— Ты сумасшедшая… — выдохнул он, пятясь к двери. — Ты больная истеричка. Света была права.
— Света всегда права, — усмехнулась Наталья. — Вот и живи теперь с её правотой. А я буду жить в своей квартире. Одна. В тишине и чистоте.
Светлана, которая до этого момента надеялась, что это лишь семейная ссора, наконец осознала масштаб катастрофы. Уютное гнездышко, на которое она рассчитывала, захлопывалось прямо перед её носом. И виноват в этом был не кто иной, как её «рыцарь», который оказался голым королем.
— Подожди! — взвизгнула она, цепляясь за косяк двери наманикюренными когтями. — Куда мы пойдем? У меня денег нет! Макс сказал, что квартира общая! Он сказал, что он здесь хозяин! Максим, ты что, наврал мне?!
Она повернулась к бывшему мужу, и маска несчастной жертвы мгновенно слетела с её лица, обнажив оскал базарной торговки.
— Ты сказал, что эта стерва у тебя по струнке ходит! Что ты всё решаешь! А оказывается, ты здесь никто? Приживалка в штанах?
— Света, не начинай, — жалко пробормотал Максим, пытаясь поднять сразу два скользких мешка, которые предательски выскальзывали из рук. — Мы что-нибудь придумаем… Поедем в гостиницу…
— В какую гостиницу?! — орала Светлана, не стесняясь соседей. — У тебя кредитка пустая, ты сам ныл в машине! Ты меня на вокзал потащишь? В бомжатник? Я к тебе пришла за помощью, а ты меня в дерьмо окунул!
Наталья наблюдала за этой сценой с ледяным спокойствием. Ей даже не нужно было ничего говорить — они сами уничтожали друг друга. Она прошла вглубь комнаты, схватила с кресла ворох одежды — джинсы и свитер, в которых приехала Светлана, — и вернулась в прихожую.
— Лови, — она швырнула вещи прямо в лицо сопернице. — Переоденешься в подъезде. Мой халат я тебе дарю. Оставь себе как трофей. Он всё равно теперь пахнет предательством и дешевой «Красной Москвой». Мне брезгливо его носить.
Светлана инстинктивно прижала к себе свои вещи, злобно сверкая глазами.
— Да подавись ты своим халатом, жадная курица! — выплюнула она. — Думаешь, победила? Да ты останешься одна, никому не нужная, с сорока кошками! А у Максима просто временные трудности!
— У Максима теперь постоянные трудности, — парировала Наталья. — И главная из них — это ты.
Максим, наконец справившись с мешками, стоял на лестничной площадке. Он выглядел как побитый пес. Плечи опущены, в глазах — тоска и непонимание. Он всё ещё ждал, что Наталья одумается, позовет назад, скажет, что это был просто воспитательный момент.
— Наташ… — начал он, делая шаг назад, к порогу. — Ну давай поговорим спокойно. Без эмоций. Ну куда я пойду? Ну перегнул я палку, признаю. Но нельзя же так… Мы же родные люди.
Наталья посмотрела на него и не почувствовала ничего. Совершенно. Ни любви, ни жалости, ни злости. Только брезгливость, как будто увидела раздавленного таракана.
— Родные люди не приводят бывших жен в супружескую спальню, Максим. И не предлагают жене пожить у мамы, чтобы освободить место для «гостьи». Ты свой выбор сделал полчаса назад, когда нарезал ей колбасу и орал на меня. Наслаждайся свободой. Ты же так хотел быть благородным? Вот и будь им. Где-нибудь подальше отсюда.
Она взялась за ручку тяжелой металлической двери.
— Прощай, Максим. Ключи оставь на коврике. Или нет, лучше забери себе. Я завтра всё равно сменю замки.
— Наташа, стой! — закричал он, бросая мешки и кидаясь к двери, но было поздно.
Дверь захлопнулась с тяжелым, глухим звуком, отсекая прошлое от настоящего. Щелкнул один замок. Потом второй. Потом лязгнула ночная задвижка. Эти звуки прозвучали как приговор, окончательный и обжалованию не подлежащий.
Наталья прислонилась лбом к холодному металлу двери и закрыла глаза. В квартире повисла звенящая тишина. Никто не чавкал, не гремел ложкой, не вонял духами. Только гудел холодильник и шумела кровь в ушах.
А за дверью, на лестничной клетке, начинался второй акт драмы, но уже без её участия.
— Ну и чего ты встал, идиот?! — раздался визгливый голос Светланы, усиленный эхом подъезда. — Чего ты пялишься на дверь? Она не откроет! Ты просрал квартиру, ты понимаешь это?! Ты, нищеброд несчастный!
— Заткнись! — рявкнул в ответ Максим. — Это ты виновата! «Ой, мне негде спать, ой, Максик, помоги». Я из-за тебя семью разрушил! Я на улице остался!
— Семью?! — захохотала Светлана, и смех этот был страшным, истеричным. — Да какая это семья? Ты же подкаблучник! Ты тряпка! Она тебя вышвырнула, как котенка, а ты сопли жуешь! Веди меня в гостиницу, немедленно!
— У меня нет денег на гостиницу! — заорал Максим, и послышался звук глухого удара — видимо, он в бессилии пнул один из своих мусорных мешков. — Нет денег! Всё на картах, а карты в квартире остались, в куртке! Я в одной рубашке!
— Ты дебил! — взвыла Светлана. — Ты конченый дебил! Зачем я вообще тебе позвонила? Лучше бы я на вокзале ночевала, чем с таким лузером связываться! Что ты стоишь? Звони друзьям! Занимай! Делай что-нибудь! Я не буду спать на коврике!
— Да пошла ты! — голос Максима сорвался на фальцет. — Сама решай свои проблемы! Я для тебя всё сделал, а ты…
— Что ты сделал?! Ты меня опозорил! Ты меня в чужой халат вырядил и выставил посмешищем! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох под забором со своими мешками!
Звуки скандала становились всё громче. Слышалось шуршание пакетов, топот, взаимные оскорбления, переходящие в нецензурную брань. Соседи сверху уже начали открывать двери, кто-то пригрозил вызвать полицию.
Наталья отстранилась от двери. Ей было всё равно. Пусть вызывают полицию, пусть дерутся, пусть хоть поубивают друг друга. Это больше не её проблема.
Она медленно прошла на кухню. На столе всё так же стояла грязная кружка со следами помады, валялись куски колбасы и крошки печенья. Воздух всё ещё был отравлен сладким запахом духов.
Наталья открыла окно настежь. Морозный воздух ворвался в помещение, выжигая смрад. Она взяла любимую кружку, посмотрела на след от губ Светланы, брезгливо поморщилась и, размахнувшись, швырнула её в мусорное ведро. Дзынь! Керамика разлетелась на осколки.
— На счастье, — сказала она вслух.
Потом сгребла со стола скатерть вместе с остатками еды бывшей жены и отправила всё туда же — в мусор.
Снизу, со двора, донеслись удаляющиеся крики. Кажется, сладкая парочка вывалилась из подъезда и теперь продолжала выяснять отношения на морозе.
— Ты мне жизнь испортил! — донесся истошный вопль Светланы. — Сама виновата, пиявка! — ответил ей бас Максима.
Наталья закрыла окно. Тишина. Блаженная, чистая тишина. Она налила себе стакан воды, села на тот самый стул, где десять минут назад сидел её, теперь уже бывший, муж, и впервые за вечер улыбнулась. По-настоящему.
Она была одна. У неё была квартира, работа, документы и свобода. А у Максима были мусорные мешки и женщина, которая уже начала его ненавидеть. Каждому — по заслугам. И этот расклад Наталью полностью устраивал…
