Одним из самых спорных моментов в «Трех мушкетерах» для меня всегда был самосуд Атоса. Ну, наверное, потому, что старый советский фильм я посмотрела раньше, чем прочитала книгу. А там неподражаемый Вениамин Смехов. И все.
Образ «советской версии» графа де Ла Фер упорно мешался с книжным персонажем и терять свое значение не хотел.
Что и говорить, история, изложенная словами «есть в графском парке черный пруд», очень повлияла на мое восприятие сюжета. Добавила мрачной романтики. Граф, загадочный и харизматичный, стал страдающим байроническим героем.
Безудержно влюбленный мужчина, одержимый роковой страстью (а он действительно испытывал сильные чувства, раз даже пошел против желания семьи и женился на неравной себе — ни статуса, ни хорошего приданого у «сестры» деревенского священника явно не было), который вдруг понял, что был безжалостно обманут.
Оттого-то и совершил чудовищный поступок в порыве ярости: собственными руками убил любимую женщину. А потом, когда пришло осознание, мучился виной (не зря же ему призрак в свете свечей в фильме являлся?).
Причем чувство вины было настолько глубоко, что он отказался от имени и положения, променяв все это на сомнительную долю мушкетера, не дававшую надежд на долгую и счастливую жизнь. На долгую так уж точно.
Ну и, в соответствии с этой интерпретацией, я упорно полагала, что Атос немного исказил причины, подвигнувшие его свершить самосуд над женой. В приступе откровенности, порожденной изрядным количеством вина, он заявил д’Артаньяну:
«— Цветок лилии, — сказал Атос. — Она была заклеймена! […] Ангел оказался демоном. Бедная девушка была воровкой».*
И было как-то совершенно непонятно, почему граф решил, что его супругу заклеймили именно за воровство. Тем более, что, следуя его изложению, вопросов он ей не задавал: она лишилась чувств — он разрезал корсаж и случайно обнажил ей плечо — увидел лилию — связал девушке руки и так и повесил бесчувственную, да еще и «совершенно разорвав платье»*.
Словом, лишних дискуссий не вел и в обстоятельствах дела не разбирался. Действовал, так сказать, в состоянии аффекта.
Следовательно, данное д’Артаньяну объяснение причины клеймления звучит как-то бледно. Почему именно воровство? Девушка могла получить свою лилию и по любой другой причине. И не по одной.
Времена были, как известно, непростые, а потому подобным знаком отмечали за целый ряд преступлений: от занятия нищенством (иначе говоря, выпрашивания денег на улицах у добрых людей) до изготовления фальшивых монет, и от двоеженства до угроз устроить пожар.
Так что Шарлотта Баксон в свои юные годы могла быть клеймена, например, за то, что исповедовала кальвинизм. Правда, существовала еще и самая очевидная причина, которая графу наверняка пришла бы на ум первой. Лилию на плечо ставили девицам с «низкой социальной ответственностью», за этим самым делом пойманным.
Тогда аффект графа де Ла Фер имеет под собой основания: быть одержимым чистым и невинным идеалом и внезапно обнаружить, что твоя женщина, в общем-то, не только твоя…Совсем даже не твоя: ты, условно говоря, пятый, десятый или двадцать шестой.
А дальше сплошные инстинкты, тут уж не до выяснения обстоятельств. Тем более, что граф у нас — человек начала 17 века, а это предполагает особый и довольно жесткий взгляд на многие вещи. И такая версия вполне себе имела право на существование, раз уж Атос далее рассказывает д’Артаньяну о мнимом брате своей жены такими словами:
«возлюбленный красотки и ее соучастник, достойный человек, который и священником прикинулся, должно быть, только для того, чтобы выдать замуж свою любовницу и обеспечить ее судьбу».*
Итак, казалось бы, все дело в ревности…Но нет.
Написав о госпоже д’Эгийон, той самой, с которой кардинал ел бульон, решила я обновить в памяти и сам текст книги. И, если в свои далекие то ли 10, то ли 11 лет, читала я русскую версию, то сейчас спокойно взялась за французскую, а там, батюшки-святы, текст-то не тот.
Сравним:
То есть чувствуете, да? Дьявол крылся в деталях. В оригинале Атос не назвал свою жену «воровкой», он сказал: она «украла из церкви священные сосуды». Откуда же ему знать такие подробности, как не от самой виновной?
Соответственно, граф де Ла Фер, увидев клеймо, в состояние аффекта не впадал и голову от собственническо-любовных чувств не терял. И, видимо, приведя в себя графиню, все-таки спросил у нее о причинах появления злополучной лилии.
Тогда повешение супруги становится для него не результатом временного безумия, а решением практически взвешенным — своеобразным «убийством чести», потому что женщина, взятая им в жены, опозорила его имя своим недостойным поведением.
Кстати, именно вопрос чести — «больная мозоль» де Ла Фер, что рефреном переходит из книги в книгу.
Вполне возможно, что именно по этой причине граф де Ла Фер мог отказаться от своего имени и уйти «в Атосы». С его точки зрения, имя его было опорочено и покрыто позором, поскольку он сам ввел в семью преступницу. И значит он должен был восстановить свою честь, измаранную женой. Восстановить не в глазах общества, в своих глазах.
Такая вот натура оказалась у графа.
