Почему детская книга способна до дрожи напугать взрослого? Или обеспечить моральную травму ребенку, которого решатся воспитывать по заветам писателя-классика?…
Книги интересны не только сюжетом. Они хранят информацию о тех временах, когда были написаны. Не только о масштабных событиях, нет. О повседневной жизни людей, их образе мыслей, нравах и чувствах. И детские книги, наверное, во многом ярче и откровеннее. Где, как не в них, еще можно увидеть сюжеты из обычной жизни?
Невероятно живой и выразительный, скажем, Том Сойер. Удивительно, что Марк Твен сумел сделать своего героя таким ярким — обычно взрослые люди теряют (а, может, просто забывают?) ту свежесть и непосредственность детских чувств. Оттого, наверное, любовных романов куда больше, чем хороших детских книг.
У мальчика Тома удивительное детство. Такое, которое современному читателю и не приснится: с беглыми рабами, преступниками-индейцами, поркой розгами и обязательным изучением Священного Писания. Хотя удивляют не эти реалии времени, а те штрихи, которыми Марк Твен живо обрисовывает детство ребенка в 1840-х годах в небольшом городке Санкт-Петербурге американского штата Миссури.
Меня вот искренне поражает ценность дохлой кошки.
«Здравствуй, Гекльберри!
– Здравствуй и ты, коли не шутишь.
– Что это у тебя?
– Дохлая кошка.
– Дай-ка поглядеть, Гек. Вот здорово окоченела! Где ты ее взял?
– Купил у одного мальчишки.
– А что дал?
– Синий билетик и бычий пузырь; а пузырь я достал на бойне».
Какое дитя современности готово таскать с собой дохлую кошку? И отправиться на бойню за бычьим пузырём? Так и тянет возмутиться: «Какая дикая антисанитария!». А потом сходить и помыть руки. С мылом. Два раза, чтобы наверняка.
Знаете, какой у меня самый нелюбимый рассказ, предназначенный, в общем-то, для детской аудитории? «Косточка» (Быль) Льва Толстого. Тот самый, где мальчик Ваня «всё ходил мимо слив», а «когда никого не было в горнице, он не удержался, схватил одну сливу и съел».
«Перед обедом мать сочла сливы», а затем вместе с отцом пугала бедного Ваню: «Беда в том, что в сливах есть косточки, и если кто не умеет их есть и проглотит косточку, то через день умрёт».
Конечно, этот рассказ не раз становился предметом бурных обсуждений. Мол, фрукты в те времена были дороги, оттого и отношение к ним соответствующее.
Как к вещи ценной, на которую лишний раз и посягнуть-то страшно. Но, скажите мне, насколько сильно вы бы возмутились, если бы ваш ребенок съел ложку красной икры из банки, купленной к празднику? Или одну конфету из коробки дорогих шоколадных конфет? Стоит ли оно того, чтобы доводить ребенка до слёз?
Вероятно, дело даже не в ценности фруктов. А в морализаторстве Льва Толстого, который, как мы знаем, при всей своей небезупречной жизни (ох, как много мучилась бедная Софья Андреевна, ощущавшая себя «женой, а не человеком» при своем лицемерно откровенном муже), взял на себя роль учителя всего и вся.
Замучить ребенка нотациями, довести его до слёз стыда и огорчения за то, что он так плох…И стоит ли после этого удивляться, что мальчику Ване мучительно неловко сказать, что это он съел ту сливу?
Было ли это в обычае того общества или только в обычае Толстого прививать детям странное отношение к родителям, которых боятся и которым врут, чтобы избежать обидных нравоучений, разъедающих детскую душу? А ведь сам Толстой знал, к чему приводит такое поведение родителей. Только рассказал об этом не в «Косточке», а в «Анне Карениной»:
«Блестящие нежностью и весельем глаза Сережи потухли и опустились под взглядом отца. Это был тот самый, давно знакомый тон, с которым отец всегда относился к нему и к которому Сережа научился уже подделываться.
Отец всегда говорил с ним — так чувствовал Сережа — как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в книжках, но совсем не похожему на Сережу».
Так или иначе, но такое отношение к детям сейчас, кажется, проявляется все меньше, а рассказ Льва Николаевича скорее неприятно удивляет, чем служит пособием к «правильному» воспитанию детей. И это, пожалуй, к лучшему.
У каждого времени свои книги. Где-то дети выводят бородавки с помощью дохлых кошек. Где-то — раскаиваются за съеденные сливы. Впрочем, свою «нотку времени» можно отыскать не только в приключенческих, достаточно близких к жизни, хотя и изрядно приукрашенных рассказах, и морализаторских по духу историях от классиков литературы.
Был такой советский писатель со страшной судьбой (бродяжничество в детстве, 15 лет лагерей за «антисоветскую позицию» во взрослые годы) Ян Леопольдович Ларри.
В 1937 году Ян Ларри по заказу Самуила Маршака написал фантастическую книгу «Необыкновенные приключения Карика и Вали», о том как брат с сестрой, выпив изобретенное профессором Енотовым «уменьшительное» средство, путешествуют по травяным «джунглям».
Отметая фантастические элементы сюжета, обратимся к вполне реальной завязке. Мама Карика и Вали, обнаружив, что дети не пришли к обеду, побежала искать их во двор и натолкнулась на соседа с поисковой овчаркой, который вызвался помочь. Овчарка привела в квартиру профессора Енотова, а там…самый ужасный кошмар любого современного родителя.
«Джек рванулся вперед. Он протиснулся между стеной и отодвинутым диваном, завертел хвостом и, кажется, схватил что-то зубами.
– А ну, что там у тебя? Покажи! – крикнул фотограф.
Джек попятился, мотнул головой, круто повернулся к хозяину и положил к его ногам детскую стоптанную сандалию.
Пока они вертели в руках находку, Джек вытащил из-за дивана еще три сандалии: одну такую же и две поменьше. […]
А Джек между тем вытащил из-за дивана синие трусики, потом еще трусики и, прижав их лапой к полу, негромко тявкнул.
– Это еще что такое? – совсем уже растерялся профессор.
Он нагнулся и протянул к трусикам руку, но Джек, оскалив зубы, так зарычал, что профессор поспешно отдернул руку. […]
– Ну да… ну да… Вот и метки!.. «В» и «К» – Валя и Карик! – И потрогал пальцем белые буквы, вышитые на поясах трусиков».
Пусть тот, у кого не возникло дурных мыслей о профессоре, первым бросит в меня камень! Но сегодня такой сюжет способен только шокировать, превратив детскую книжку в триллер о профессоре-маньяке.
А в 1937 году автор, очевидно, и предположить не мог, как гнусно когда-нибудь могут подумать читатели об изобретателе Енотове, у которого за диваном лежат детские сандалики.
Со временем меняются не только обычаи и традиции. Новые веяния накладывают свой отпечаток на мышление людей. И это — не всегда к лучшему.
