40 лет назад не стало блистательной, «великой и ужасной» Фаины Раневской (27 августа 1896 — 19 июля 1984)
*
Фаина Георгиевна Раневская скончалась ровно 40 лет назад, 19 июля 1984 года, в Кунцевской больнице в Москве после инфаркта и пневмонии, на 88 году жизни. И все эти 40 лет люди спорят: что из приписываемых ей афоризмов было сказано Раневской на самом деле?
Был ли у нее неплатонический роман с Анной Ахматовой и Лилей Брик? Действительно ли она послала по известному адресу режиссера Сергея Эйзенштейна? Правда ли, что Фаину Георгиевну вербовал КГБ, и она обвела вербовщиков вокруг пальца?
И таких «а правда ли?» в отношении Раневской множество. Факт один: она до сих пор остается самой цитируемой артисткой ХХ века и актрисой во многом феноменальной. Достаточно перечислить эпитеты, которые сопровождали ее еще при жизни: «великая», «несравненная», «неповторимая».
Хотя актрисой Фанни Фельдман (такова ее настоящая фамилия) стала, скорее, вопреки. Родной отец, узнав, что дочь собирается свою жизнь посвятить сцене, в ужасе воскликнул: «Посмотри на себя в зеркало!»
И действительно – девушка с детства заикалась, а из-за своей неказистой внешности, нескладной фигуры, неуклюжести, не по возрасту высокого роста была объектом насмешек не только сверстников, но и сестры и братьев. В юности ее считали дурнушкой, бездарной, категорически не брали ни в одну театральную студию. Но…
«Все сбудется, стоит только расхотеть», — говорила народная артистка СССР, трижды лауреат Сталинской премии и любимица зрителей Фаина Раневская на склоне лет.
*
ВО ВСЕМ ВИНОВАТ РОМЕО
Будущая актриса появилась на свет 27 августа (по новому стилю) 1896 года в Таганроге, в очень состоятельной многодетной еврейской семье.
Ее отец, Гирш Хаимович, промышленник и коммерсант, купец 1-й гильдии торговал черным металлом и удобрениями, владел фабрикой масляных и сухих красок, несколькими доходными домами, мельницей и пароходом «Святой Николай». Мама, Милка Рафаиловна, вела домашнее хозяйство и была настоящей еврейской мамой.
Поклонница музыки, поэзии и театра, страстная почитательница Чехова, именно она тайком от всего семейства морально и финансово поддерживала младшую дочку, когда та ради исполнения своей мечты ушла из дома и осталась без средств существования.
Фанни с детства тяготилась своей «некрасивостью» — особенно это бросалось в глаза на фоне красавицы сестры Изабеллы, которой она втайне завидовала.
Сестра была старше на четыре года, на нее заглядывались гимназисты, а Фанни получала только обидные прозвища и издевки из-за ее заикания, формы носа и фигуры. Позже Раневская признавалась: «Мой нос испортил мне всю биографию. Моя внешность лишила меня личной жизни!»
*
Тем не менее, она получила приличное для девочки из обеспеченной семьи домашнее воспитание, обучалась музыке, иностранным языкам, литературе, живописи.
Она пела и играла на фортепиано, неплохо писала пейзажи и натюрморты, которые иронично называла «натур и морды». Но больше всего обожала читать – эту страсть она пронесла через всю жизнь.
В раннем возрасте ярко проявилась ее способность отпускать ядовитые реплики – так она защищалась от насмешек подтрунивавших над ней братьев. Со временем это стало ее фирменной фишкой, которую «великая и ужасная Раневская» довела практически до совершенства.
По воспоминаниям актрисы, жгучее желание посвятить себя сцене у нее появилось после просмотра немого американского фильма «Ромео и Джульетта».
«Мне было 12. По лестнице взбирался на балкон юноша неописуемо красивый, потом появилась девушка неописуемо красивая, они поцеловались, от восхищения я плакала. Это было потрясение!»
А окончательно это желание укрепилось, когда в 1913 году девушка увидела спектакль «Вишневый сад» на сцене Московского Художественного театра, где играли звезды тех лет.
«Профессию я не выбирала, — скажет позже Фаина Георгиевна, — она во мне таилась».
Вернувшись в Таганрог, 17-летняя Фанни экстерном сдала экзамены в гимназии и поступила на частные актерские курсы А. Ягелло (А.Н. Говберга). Именно тогда она поставила семью перед фактом относительно своего решения стать профессиональной артисткой.
А когда отец заявил, что на эту затею не даст ни копейки, показала свой норов и уехала в Москву. Мама украдкой передала ей небольшую сумму на первое время.
«Решение уйти на сцену послужило поводом к полному разрыву с семьей, которая противилась тому, чтобы я стала актрисой… Господи! Мать рыдает, я рыдаю, мучительно больно, страшно, но своего решения я изменить не могла, и я тогда была страшно самолюбива и упряма, — писала в автобиографии Ф. Раневская.
Несколько лет спустя вся семья Фельдман на собственном пароходе через Румынию и Турцию эмигрирует за границу и осядет в Праге. Своих родителей «блудная дочь» больше не увидит никогда.
*
«ФАННИ ИЗ ПЕРЕФИЛИИ»
Но ни в студию МХАТа, ни в другие театральные студии Фанни не приняли, «как неспособную». Это был серьезный «приговор», но она и не думала сдаваться. Девушка устроилась было в частную актерскую школу, но вскоре оплачивать уроки стало нечем.
Из съемной комнатушки на Большой Никитской также пришлось съехать. Фанни оказалась в столице в тяжелом положении: без денег, знакомых, жилья.
Но вскоре удача ей улыбнулась – судьба свела ее с Екатериной Гельцер – примой-балериной Большого театра, танцевавшей в антрепризе Сергея Дягилева. Будущая звезда советского балета и, как ее называли, «хозяйка Большого» первая разглядела в юной барышне искру божью.
Она приютила девушку у себя, познакомила с Владимиром Маяковским, Мариной Цветаевой, Осипом Мандельштамом, Василием Качаловым.
Театральная Москва потрясла Раневскую. Она живьем слушала Шаляпина, «с ума сходила» от Художественного театра, а в Василия Качалова влюбилась «просто как ненормальная». Их платонический роман со временем перерос в трогательную дружбу.
Впоследствии на вопросы о личной жизни Раневская отвечала гениально: «В жизни я любила только двоих. Первым был Качалов. Второго — не помню».
«Восхитительная Гельцер, — вспоминала она, — устроила меня на выходные роли в летний Малаховский театр. Представляя меня антрепризе театра, Екатерина Васильевна сказала: «Знакомьтесь, это моя закадычная подруга Фанни из перефилии».
На сцене этого летнего Малаховского театра в те годы блистали такие столичные знаменитости, как Александр Вертинский, Иван Москвин с женой Аллой Тарасовой, Антонина Нежданова. Раневская дебютировала в массовке — в спектакле по пьесе Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины».
Однако даже в своей крохотной роли без слов юная актриса сумела обратить на себя внимание. В тот же день знаменитый актер и педагог Илларион Певцов (к слову, его учениками были Рина Зеленая и Борис Бабочкин) убежденно сказал: «Запомните эту барышню! Она станет великой актрисой!»
*
ВСЯ МОСКВА ГОВОРИЛА О «ПРОСТИТУТКЕ» РАНЕВСКОЙ
Осенью 1915 года Раневская подписала на актёрской бирже контракт на работу в керченской «труппе мадам Лавровской». По этому контракту актриса приглашалась «на роли героинь-кокетт с пением и танцами за 35 рублей со своим гардеробом».
Однако вскоре антрепризный театр мадам Лавровской «прогорел», для Фанни начался 16-летний период блуждания по провинциальным подмосткам, которые она легко меняла в поисках «своего» театра. Феодосия, Кисловодск, Ростов-на-Дону, Саратов, Баку, Смоленск, Ташкент, Архангельск…
Но именно в Керчи родился ее знаменитый псевдоним.
Идея позаимствовать фамилию помещицы Любови Андреевны Раневской — романтичной и непрактичной героини пьесы Чехова «Вишневый сад» появилась спонтанно. Актриса получила в банке очередной спасительный денежный перевод от мамы, вышла на улицу, а там ветер вырвал все до единой купюры из ее рук и вихрем понес по улице.
«Денег жаль, но как красиво они улетают!» — наблюдая за парящими банкнотами, искренне восхитилась девушка. У сопровождавшего ее актера-трагика вырвалось: «Да ведь вы — Раневская! Только она могла так сказать!»
«Когда мне позже пришлось выбирать псевдоним, я решила взять фамилию чеховской героини. У нас есть с ней что-то общее», — так объяснила свой выбор Фаина Георгиевна
В Ростове-на-Дону Раневская познакомилась с «провинциальной Комиссаржевской», как ее называли, — актрисой Павлой Леонтьевной Вульф. Увидев нескладную, смешную, высокую (180 см) Фаину в одном из спектаклей, Вульф сразу разглядела в ней талант и пригласила к себе домой.
Эта встреча стала для Раневской судьбоносной и «определила ее становление как актрисы». Уроки у Павлы Леонтьевны стали, по сути, ее единственной «театральной школой». Несмотря на 16-летнюю разницу в возрасте, ученица и учительница дружили всю жизнь.
«Павла Леонтьевна спасла меня от улицы, — вспоминала Раневская на закате жизни. — Она меня очень любила, а я относилась к ней молитвенно. Она научила меня тому, что ей преподал ее великий учитель Давыдов и очень любившая ее Комиссаржевская. Она сделала из меня и человека, и актрису».
Сменив огромное количество театров и исколесив с гастролями всю страну, в 1931 году 35-летняя Раневская решила вернуться в Москву. Повод для этого представился великолепный: знаменитый режиссер Александр Таиров пригласил ее — неизвестную провинциальную актрису — в свой Камерный театр на роль проститутки Зинки в спектакле «Патетическая соната».
«Вся труппа сидела в зале, — вспоминала Фаина Георгиевна, — а я что-то делала на сцене — ужасно, чудовищно, по-моему, все переглядывались, пожимали плечами. Таиров молчал. Так было день, второй, третий. Потом вдруг в мертвом зале Александр Яковлевич сказал: «Молодец! Отлично! Видите, какая она молодец, как работает! Учитесь!» У меня выросли крылья…»
Вскоре вся театральная Москва говорила о Раневской! Публика на этот спектакль буквально ломилась. Таиров, опасаясь, что актрису переманят другие театры, тут же предложил ей лакомые условия.
Впрочем, и в Камерном актриса надолго не задержалась.
Врожденный перфекционизм, собственное самоедство, нежелание играть бездарные пьесы и терпеть диктат (по выражению актера Андрея Попова, – «режиссероненавистничество»), ее едкий и беспощадный сарказм, порой доводивший режиссеров и коллег до белого каления, становились поводом для громких скандалов и уходов Раневской в другие столичные труппы.
Она служила в театре Красной Армии, в Театре Драмы, долгое время была актрисой Театра имени Моссовета, потом уходила на сцену Пушкинского театра и вновь возвращалась назад.
«Я переспала со многими театрами, но так и не получила удовольствия», — признавалась актриса.
«ВОН ИЗ ИСКУССТВА, ПЕРПЕТУУМ КОБЕЛЕ»
Но во всех театрах неизменным оставалось одно: зритель шел на Раневскую, она делала кассу, даже появляясь в эпизодах. Самый яркий пример — послевоенный спектакль «Шторм» на сцене театра им. Моссовета, где Фаина Георгиевна блистала в роли Маньки-спекулянтки.
Многие зрители приходили специально за тем, чтобы посмотреть на Маньку-Раневскую, после чего покидали театр, не досмотрев в целом довольно посредственную постановку до конца. По этой причине главный режиссер Юрий Завадский снял актрису с этой роли.
История конфликтов Раневской с режиссерами – это тема отдельной статьи. Если многие коллеги побаивались Раневскую и старались держаться подальше, опасаясь ее ядовитого язычка, то режиссеры ее просто стоически терпели — за талант. Но большие роли давали редко.
Потому что актриса постоянно «редактировала» текст роли под себя (как было с той же ролью Маньки-спекулянтки), импровизировала, порой напрочь перечеркивая авторский замысел. Учила режиссеров, как надо ставить спектакли, корректировала актерский состав и никогда и ни за какие коврижки не соглашалась играть то, что не хотела.
Кто же это будет терпеть?
*
Самый громкий конфликт у нее случился с главным режиссером Юрием Завадским на репетиции спектакля «Модная лавка».
Подруга Раневской, актриса Театра имени Моссовета Ирина Карташева (1922-2017) рассказывала: «Юрию Александровичу не понравилось, как Раневская работает над ролью, и он закричал ей из зрительного зала: «Своими выходками вы сожрали весь мой замысел!» Фаина Георгиевна, которая никогда за словом в карман не лезла, парировала:
«То-то у меня такое чувство, будто дерьма наелась». — «Вон из театра!» — вне себя крикнул Завадский, а Раневская, подойдя к краю сцены, тихо и спокойно сказала ему: «Вон из искусства!». После этого несколько лет она скиталась по другим театрам, а затем попросилась обратно, сказав, что там, где она успела поработать, «дерьма еще больше».
Что и говорить, Завадский от нее, конечно, натерпелся. Фуфочка — так мы, любя, ее называли — могла отказаться играть в спектакле, если ей, например, не нравились декорации. А о том, как она опаздывала на репетиции, в театре ходили легенды.
Если Юрий Александрович делал ей замечания, она отмахивалась: «Что толку служить мессу в бардаке?», а за повышенную симпатию к женскому полу за глаза называла его «Перпетуум кобеле».
Да что там Завадский, как-то Фаина Георгиевна послала по всем известному адресу самого Сергея Эйзенштейна: он обещал дать ей роль Ефросиньи Старицкой в фильме «Иван Грозный» (на самом деле не «обещал», а утвердил, — авт.), но обманул, и Фуфочка очень на него обиделась».
Неуживчивый, непримиримый характер – это одна из главных причин, почему Фаина Георгиевна не так много играла в театре. Недаром классик эпиграммы Валентин Гафт посвятил Раневской четверостишие с такими словами:
«О, многострадальная Фаина,
Дорогой захлопнутый рояль,
Грустных нот в нем ровно половина,
Столько же несыгранных. А жаль!»
Впрочем, сама она категорически не признавала слово «играть», говорила: «Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно». Фаина Раневская на сцене жила и от других требовала того же.
Страдала ли «многострадальная Фаина», от того, что в театре реализовалась не в полной мере? Подозреваю, что нет. Умница, тонкая и ранимая, она прекрасно все понимала. Для нее важнее было не изменять себе.
«У меня хватило ума глупо прожить жизнь. Живу только собой — какое самоограничение», — философски молвила она как-то.
*
«МУЛЯ, НЕ НЕРВИРУЙ МЕНЯ!» И ДР.
С кино совсем другая история. Кинорежиссеры любили Фаину Георгиевну, приглашали ее охотно, были готовы терпеть любые ее капризы, закидоны и импровизации, понимая – фильм просто обречен на успех, если в нем есть Раневская.
Кто бы сегодня помнил фильмы «Подкидыш», «Мечта», «Александр Пархоменко», «Девушка с гитарой», «Осторожно, бабушка!», если бы не она?
Но в отличие от театра главные роли в кино ей изначально не светили. Когда Сергей Эйзенштейн собрался снимать ее в «Иване Грозном», министр кинематографии СССР Иван Большаков написал ему письмо:
«Семитские черты лица Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах, и поэтому утверждать Раневскую на роль Ефросиньи не следует». В те годы это было руководством к действию, и Эйзенштейн вынужден был Раневской отказать (за что, как уже упоминалось, был послан «по известному адресу»).
К тому же Фаина Георгиевна сама понимала, что у нее выразительные, но совсем «некиношные» черты лица – крупный нос, большие темные глаза, густые брови, высокий рост… И поэтому соглашалась сниматься «только самом в крайнем случае» — если роль нравилась.
В анналы вошли два ее знаменитых изречения на этот счет: «Деньги я проем, а позор останется» и «сняться в плохом фильме — все равно, что плюнуть в вечность».
Таких «крайних случаев» за ее долгую карьеру набралось всего 25. И именно они принесли актрисе невиданный успех и народную любовь.
О своей первой работе в кино («Пышка», 1934 год, режиссер Михаил Ромм), Раневская вспоминала с ужасом. Большую часть сцен снимали морозной ночью, в нетопленном павильоне – у всей съемочной группы зуб на зуб не попадал.
«С тех пор я, как сова, по ночам не сплю! — вспоминала Раневская. — Платье мне сшили — стопудовое. Я чувствовала себя штангистом, месяц не покидающим тренировочный помост!
И когда закончила сниматься, мы с Ниночкой (актриса Нина Сухоцкая сыграла в «Пышке» монахиню, — авт.) поклялись на Воробьевых горах, как Герцен и Огарев, что наши женские ноги никогда не переступят больше порога этого ада!»
*
Всесоюзную популярность Раневской принесла комедия «Подкидыш» (режиссер Татьяна Лукашевич, 1939 год), где она произнесла ставшую знаменитой фразу (кстати, ею же и придуманную): «Муля, не нервируй меня!».
Любопытно, что сама Фаина Георгиевна эту роль на дух не переносила. Дело в том, что эта ненавистная фраза и сомнительный титул «всесоюзной Мули» потом преследовали ее всю жизнь. Даже Леонид Ильич Брежнев, вручая Раневской в 1976 году орден Ленина, не удержался и выдал: «А вот идет «Муля, не нервируй меня!» Правда, тут же признался актрисе в любви.
А разве можно забыть Раневскую в роли мамы невесты – Настасьи Тимофеевны Жигаловой в бессмертной комедии «Свадьба» (режиссер Исидор Анненский, 1944 год)?
Или колоритную тапёршу в «Александре Пархоменко» (режиссер Леонид Луков, 1942 год), одновременно жующую яблоко, смолящую папиросу и поющую? Или ее Маргариту Львовну в комедии Георгия Александрова «Весна» (1947 год) и опять навсегда ушедшее в народ выражение ее героини: «Красота — это страшная сила!»?!
*
Одной из самых своих любимых киноролей Фаина Георгиевна называла роль злой Мачехи в сказке «Золушка» (1948 год) Надежды Кошеверовой и Михаила Шапиро. Она была благодарна автору сценария Евгению Шварцу — за то, что тот разрешил ей вставлять собственные экспромты.
Например, реплики «Я буду жаловаться королю! Я буду жаловаться на короля!», «Крошки мои, за мной!» И вообще на съемках этого фильма Раневская феерила — роль Мачехи стала одной из лучших комедийных ролей актрисы.
Особняком в ее фильмографии стоит лента Михаила Ромма «Мечта» (1941 год). Во-первых, актриса сыграла в ней трагедийную роль — грубую, алчную хозяйку пансиона Розу Скороход, во-вторых, — «Мечта» и Раневская получили мировое признание.
После премьеры один из американских журналов написал: «В Белом доме картину видел президент Соединенных Штатов Америки Рузвельт; он сказал: «Мечта», Раневская, очень талантлива. На мой взгляд, это один из самых великих фильмов земного шара. Раневская — блестящая трагическая актриса».
Кто бы сомневался.
Неслучайно же «многострадальная Фаина» была окружена любовью публики и, несмотря на свой непростой характер, обласкана властями — три Сталинские премии, звание народной артистки СССР, Государственные премии, ордена «Знак Почета», Ленина и дважды — Трудового Красного Знамени.
Все свои ордена и медали (у нее была медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне») она хранила в отдельной коробочке, которую иронично называла «Мои похоронные принадлежности».
Раневская даже получила комплимент от Сталина, который однажды сказал: «Товарищ Жаров — хороший актер: понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду. Все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает — и все равно всегда разная».
Друг и коллега Раневской — актер Театра имени Моссовета Анатолий Адоскин (1927-2019) вспоминал: «Она прославилась, играя идиоток. Ей не давали ролей секретарей райкомов и строительниц коммунизма, поэтому она довольствовалась тем, что, как крохи с барского стола, выпадало на ее долю, и в силу своего блестящего таланта делала эти образы незабываемыми.
Ее идиотки, которых у Раневской целая галерея, — такие же яркие и трагические персонажи, как рембрандтовские старухи. Из этих образов гораздо больше можно узнать о жизни того времени, чем из самых серьезных жизнеописаний и монографий.
Другие актрисы нашего театра, Вера Марецкая и Любовь Орлова, работавшие рядом с ней, играли главные роли в кино, но их героинь зрители давно забыли, а Мулю из «Подкидыша» и Льва Маргаритовича из «Весны» помнят до сих пор. Почему? Загадка!»
«ЛЕШКА, НЕ ВЕРЬ, ЧТО МЫ БЫЛИ ЛЕСБИЯНКАМИ»
Как и положено великой, личная жизнь Фаины Раневской и при жизни была окутана легендами, мифами, сплетнями и слухами, а после смерти и подавно. В этом смысле дальше всех шагнула писательница и поэтесса Лидия Корнеевна Чуковская, которая в своих мемуарах прозрачно намекнула, что Раневская была нетрадиционной ориентации.
Дескать, ее связывали романтические отношения с Лилей Брик и с Анной Ахматовой. Правда, фото, где она со свечкой стоит на «месте преступления», почему-то не обнародовала.
Сама Фаина Георгиевна своей единственной любовью называла своего учителя — актрису Павлу Вульф, чем, конечно, косвенно сама давала повод для домыслов. Но надо знать иронично-саркастичную Раневскую!
Внук Павлы Вульф архитектор и писатель Алексей Щеглов, который не только с детства хорошо знал актрису, но и написал о ней книгу «Раневская: вся жизнь», вспоминал, как однажды она сама прокомментировала слухи о своих связях с женщинами.
Алексей Щеглов: «Она (Раневская) стояла в дверях и смотрела на меня. «Лешка, тебе будут говорить, что мы с твоей бабушкой были лесбиянками. Не верь».
Кстати, актрисе приписывали романы и с мужчинами – с Соломоном Михоэлсом, Осипом Абдуловым, Василием Меркурьевым (после «Золушки»), маршалом СССР Федором Толбухиным… то есть с теми, с кем она тесно дружила. Типичная история – именно так и рождаются мифы.
*
На самом деле достоверно известно только об одном серьезном романе Раневской. Главной любовью всей ее жизни был… театр! Все свои нерастраченные чувства, энергию, всю природную страсть она воплотила в своих ролях.
А были ли в ее бурной жизни плотские срасти, трагедии, потери… Так ли это сейчас важно? Мы же помним о ее любви к Качалову, о «втором» и о «носе», который испортил Раневской «всю биографию».
На одном из творческих вечеров некая юная девушка задала уже очень пожилой актрисе вопрос:
«Фаина Георгиевна, а что такое любовь?»
«Забыла… — грустно ответила Раневская. — Но помню, что это что-то очень приятное».
Ирина Карташева: «Помню, как мы с ней во время гастролей нашего театра в Польше удрали от всех, потому что Фуфочке, как она сказала, «надоело ходить толпой». Во время прогулки по Варшаве она вдруг задала мне вопрос, от которого я покраснела: «Ирочка, как вы думаете, с кем я сплю?» Я растерялась, а Фаина Георгиевна, видя мою реакцию, рассмеялась: «Детка, я имела в виду Андерсена — с ним мне спится просто замечательно».
«БОГ МОЙ, КАК ПРОШМЫГНУЛА ЖИЗНЬ…»
В последние годы жизни Раневская часто болела. Но своим привычкам не изменяла. Когда ее забрали в больницу с инфарктом, врач, заметив, что даже там она не расстается с сигаретой, сделал ей замечание:
«Вы дымите как паровоз. Чем же вы дышите?» «Я дышу Пушкиным», — слабеньким голоском ответила актриса. С томиком Пушкина и сигаретами она не расставалась никогда, даже когда «100 раз бросала курить».
Своего фирменного чувства юмора Фаина Георгиевна не теряла даже в преклонных годах. Однажды она поскользнулась на улице и упала.
«Помогите! – воскликнула она, увидев идущего навстречу мужчину. — Народные артистки СССР на дороге не валяются!»
Давала советы, достойные пера Омара Хаяма. Например: «Милочка, если хотите похудеть – ешьте голой и перед зеркалом!». Или. «Все приятное в этом мире либо вредно, либо аморально, либо ведет к ожирению».
Все свои и чужие умные мысли, меткие выражения Раневская аккуратно записывала. Причем в ход шли любые бумажки — квитанции, счета и выписываемые ей врачами рецепты.
Некоторые из них, чтобы не потерялись, она прикалывала к обоям иглами от шприцев, которыми ей делали уколы. Когда память начала сдавать, выдала очередную нетленку: «Я стала такая старая, что начала забывать свои воспоминания».
В последний раз Раневская вышла на сцену в 1982 году в спектакле по пьесе Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше», который поставил Сергей Юрский. Отыграв спектакль, Фаина Георгиевна известила директора театра имени Моссовета о своем решении уйти на покой.
Коллеги и администрация уговаривали устроить пышные проводы, но актриса решительно отказалась. «Вы мне сейчас наговорите речей. А что же вы будете говорить на моих похоронах?»
*
*
По словам Анатолия Адоскина, который со своей женой ухаживал за Раневской в последние годы, Фаина Георгиевна жила в «вечной бедности», не владея никакими благами в виде драгоценностей, дач и машин.
Единственным ее доходом была зарплата, а впоследствии – пенсия, причем часть пенсии Раневская передавала в Дом ветеранов сцены — даже будучи сама в сложном материальном положении, считала своим долгом помогать тем, кто живет еще хуже.
«В последние годы рядом с ней постоянно находилось только одно живое существо — пес по кличке Мальчик, которого Фаина Георгиевна обожала, — рассказывал Адоскин. — К тому же она очень сильно болела — у нее была сахарная болезнь, из-за которой она не могла ничего есть.
Войдя после ее смерти в квартиру, я был поражен: она оказалась абсолютно пустой — Фаина Георгиевна все раздала друзьям и знакомым. Несколько раз ее обворовывали люди, которых она пускала в дом и которым доверяла, — в основном домработницы и ухаживавшие за ней няньки».
Ирина Карташова: «Особенно сильно она чувствовала свою неприкаянность в старости, когда подкрались болезни, но она умудрялась шутить даже на эту тему. Когда Фуфочку спрашивали, как она себя чувствует, отвечала: «Симулирую здоровье».
В последние годы Фаина Георгиевна часто лежала в больнице, навещая ее, я привозила ей ее любимые цикламены — она обожала эти цветы.
Когда мы с Ией Саввиной перевозили Фуфочку из маленькой квартирки, в которой она прожила много лет, в новую, она вдруг забеспокоилась. «Фаина Георгиевна, — спросила я, — вы что-то потеряли?» «Да, — ответила Фуфочка, — мои похоронные принадлежности».
Фаина Георгиевна Раневская скончалась 19 июля 1984 года в больнице. Ее похоронили на новом Донском кладбище в могиле ее сестры Изабеллы. Надгробный камень сестер украшает скульптура любимого Мальчика актрисы. Незадолго до смерти Раневская сказала:
«Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи».
*
