— Либо мама поселяется в нашей комнате для гостей на следующей неделе, либо нам придётся пожить отдельно. Я не собираюсь выбирать между тобой и своей матерью.
Лена замерла с кофейником в руке. Капля горячего кофе упала на скатерть, расплылась тёмным пятном. На столе лежали круассаны из той французской булочной, куда приходилось ехать через весь город. Яйца-бенедикт остывали на тарелках. Свечи ещё горели — она зажгла их минут десять назад, когда услышала, что Денис вышел из душа.
День рождения. Его тридцать пятый день рождения.
А он положил на праздничный стол какую-то распечатку — похоже, расписание автобусов — и произнёс эти слова таким тоном, будто обсуждал что-то обыденное.
Пять лет назад Денис говорил другие вещи. Он восхищался тем, что Лена не похожа на других женщин, что у неё своё дело, свой взгляд на жизнь. Он приводил друзей в их квартиру и показывал мастерскую — вот здесь Лена работает, она дизайнер мебели, делает потрясающие вещи на заказ.
Мастерская занимала комнату в двадцать метров. Денис называл её «гостевой», хотя гости у них бывали раз в год. Зато там стоял небольшой станок, стеллажи с образцами тканей, большой стол для чертежей. Лена работала дома, и это устраивало обоих — она успевала и заказы делать, и ужин готовить, и квартиру содержать в порядке.
Валентина Ивановна появлялась нечасто. Приезжала на праздники, сидела на кухне с каменным лицом, оценивающе оглядывала квартиру. Находила пыль там, где её не было. Говорила Денису вполголоса, но так, чтобы Лена слышала: «Творческий беспорядок — это, конечно, хорошо, но женщина должна быть женщиной». Намекала на детей. Лена сжимала зубы и разливала чай по чашкам.
Три недели назад дом Валентины Ивановны признали аварийным. Переселение обещали, но сроки плыли. Женщина начала звонить Денису каждый вечер. Лена слышала обрывки разговоров: «давление», «одна», «страшно по ночам».
— Может, помочь ей снять квартиру? — предложила Лена однажды. — Мы можем оплачивать часть аренды.
Денис тогда посмотрел на неё странно и ничего не ответил.
А теперь он стоял посреди кухни в домашних штанах и футболке, и смотрел на неё так, будто это само собой разумеющееся.
— Денис, — Лена поставила кофейник на стол, — та комната — это моя мастерская. Там станок. Ткани. Я работаю там. Я зарабатываю там деньги.
— Работа работой, но мать важнее, — он пожал плечами. — Комната тебе не жизненно необходима. Можешь перенести всё в спальню. Или на балкон.
— На балкон? Станок?
— Ну не знаю. Придумаешь что-нибудь.
Он взял круассан, откусил, даже не глядя на неё.
— Я уже сказал маме, что она скоро переедет. Не надо сцен, ладно? Это моя мать.
Лена почувствовала, как что-то внутри неё сжимается в тугой узел. Не гнев. Не обида. Что-то другое — холодное и острое.
Её мнение даже не спросили. Решение приняли без неё. Она узнала об этом после того, как всё уже обсудили, договорились, пообещали.
Вечером она сидела в мастерской на полу, обхватив колени руками. Смотрела на эскизы, развешанные по стенам. Вот кресло для той пары из новостройки. Вот шкаф, который она придумала для детской. Заказчица прислала фото — её дочка в восторге.
В голове всплыли слова тёти Гали, которая у мер ла два года назад. Тётя всю жизнь прожила с мужем-тираном, а перед смертью сказала Лене: «Если не поставишь границы вовремя — о тебя вытрут ноги. Запомни».
Лена тогда кивнула, не придав значения. Тётя Галя вообще любила драматизировать.
Теперь эти слова звучали по-другому.
Она встала, подошла к окну. Внизу горели фонари, редкие прохожие спешили куда-то. Жизнь шла своим чередом. А у неё внутри что-то переломилось — тихо, без треска, но окончательно.
На следующий день Денис принёс картонные коробки.
— Начинай переносить свои вещи в спальню, — сказал он, ставя коробки у двери мастерской. — Мама приедет через четыре дня.
Лена сидела за столом, дорабатывала чертёж. Она подняла голову, посмотрела на него.
— Я не буду освобождать мастерскую.
Денис замер.
— Что?
— Я сказала — не буду.
Он сделал шаг вперёд, покраснел.
— Ты серьёзно? Лена, это моя мать! Ей некуда идти! А ты из-за какой-то комнаты устраиваешь истерику?
— Я не истерю. Я просто говорю, что не отдам свою мастерскую.
— Ты эгоистка, — голос его стал жёстким. — Нормальные жёны только рады заботиться о свекрови. А ты думаешь только о себе.
Лена встала. Они стояли друг напротив друга, и она вдруг поняла, что не чувствует ни страха, ни вины. Только ясность, почти физическую — как когда выходишь из душного помещения на холодный воздух.
— Либо мама переезжает к нам, — Денис сжал кулаки, — либо мы расходимся. Выбирай.
Секунда тишины. Где-то капал кран в ванной.
— Тогда расходимся, — сказала Лена спокойно.
Он не поверил. Рассмеялся, потом начал кричать. Сгрёб половину вещей из шкафа, запихнул в сумку. Хлопнул дверью так, что задрожали стёкла.
Лена осталась стоять посреди мастерской. Коробки лежали у порога. Она подняла одну, отнесла на балкон. Потом вторую. Потом третью.
Ночью она не спала. Сидела в кресле, которое сама спроектировала три года назад, кутаясь в плед. За окном город постепенно затихал. Гасли окна в соседних домах.
Слёзы текли сами собой — не от боли, не от жалости к себе. От облегчения. От того, что страх наконец отпустил. Она боялась этого момента пять лет — боялась остаться одна, боялась, что не справится, боялась разрушить то, что так долго строила.
А теперь он наступил, этот момент. И оказалось — она дышит. Сердце бьётся. Мир не рухнул.
Утром приехала Катя, её подруга ещё с университета. Молча обняла, потом засучила рукава.
— Давай наводить порядок.
Они убрали вещи Дениса в пакеты, поменяли постельное бельё, вымыли полы. Катя притащила из машины огромный букет хризантем.
— Ставь куда хочешь. Теперь это твоя квартира.
Лена поставила цветы на подоконник в мастерской. Достала планшет, открыла новый файл. Рука не дрожала. Линии ложились ровно и уверенно.
Она рисовала новое кресло — лёгкое, почти невесомое, с высокой спинкой. Для веранды. Для утреннего кофе в одиночестве.
Через неделю Денис позвонил. Голос был усталым, примирительным.
— Слушай, я погорячился тогда. Мы оба наговорили лишнего. Мама может какое-то время пожить у тёти Светы. Я всё обдумал.
Лена стояла у окна с телефоном в руке. Внизу дворник подметал листья.
— Приеду вечером, поговорим нормально, — продолжал Денис. — Если ты скажешь «прости», мы всё уладим.
— Мне не нужен человек, который ставит ультиматумы, а не строит семью, — сказала Лена тихо. — Я не передумаю.
— То есть как? Лена, мы пять лет вместе! Из-за одной ссоры ты хочешь всё разрушить? Ты вообще адекватная?
Она услышала в его голосе то, чего не замечала раньше. Уверенность, что она сдастся. Что испугается. Что промолчит и примет его условия, как принимала всегда.
— Прощай, Денис.
Она положила трубку. Заблокировала номер. Села за стол и продолжила работу над эскизом.
Документы о разводе пришли в декабре. К марту Лена уже забыла, как выглядит подпись Дениса.
Новый станок привезли в апреле — немецкий, тяжёлый, с электронным управлением. Грузчики полчаса возились в дверном проёме.
— Не пролезает, — буркнул один, вытирая лоб.
— Пролезет, — ответил второй. — Снимем наличники.
Лена стояла рядом с кружкой кофе и улыбалась. Станок встал ровно там, где полгода назад Денис хотел поставить раскладушку для своей матери.
Весной пришёл заказ на серию мебели для отеля на побережье. Максим, студент из художественного колледжа, приходил теперь почти каждый день. Шлифовал ножки столов, учился делать соединения без гвоздей.
— Лена Сергеевна, а вот эту часть как обработать? — спрашивал он, склонившись над чертежом.
— Сначала крупной наждачкой, потом мелкой. Вдоль волокон, не поперёк.
Мастерская наполнилась запахом свежих опилок и лака. Телефон разрывался от звонков.
Катя как-то зашла на чай, листала телефон и вдруг сказала:
— Кстати, Денис женился. Видела пост в соцсетях.
Лена пожала плечами. Эта новость касалась её не больше, чем прогноз погоды в чужом городе.
Вечерами она садилась в своё кресло с чашкой чая. Думала о том, как легко потерять себя по кусочкам. Одна уступка, вторая, третья — и вот ты уже не помнишь, чего хотела сама.
Иногда, чтобы сохранить себя, нужно уметь уходить. И она сделала правильный выбор.
