Ангелина вошла в комнату с улыбкой, от которой у меня свело зубы. В руках у нее был стакан с мутной, пахнущей травами жидкостью.
— Вот, мама, ваш утренний коктейль здоровья. Чтобы силы были.
Она протянула его мне. Я взяла стакан, пальцы чуть дрожали. Силы. Последние месяцы это слово звучало как насмешка.
Силы покидали меня, словно вода сквозь песок. Голова кружилась, мысли путались, а тело стало ватным и непослушным.
— Спасибо, Гелечка, — пробормотала я, делая вид, что собираюсь пить.
Она не уходила. Стояла и смотрела, сложив руки на груди. Ждала. Ее взгляд был похож на взгляд энтомолога, изучающего жука, приколотого булавкой.
Мой сын, Паша, заглянул в комнату. Он избегал смотреть мне в глаза.
— Мам, ты выпей. Ангелина старается, ищет для тебя лучшие витамины.
Его голос был натянутым. Он всегда был мягким, мой мальчик, но сейчас эта мягкость превратилась в податливость, как глина в чужих руках. В руках его жены.
Я поднесла стакан к губам и сделала крошечный глоток. Горечь обожгла язык. Я с трудом сдержала кашель.
— Очень… полезно, — выдавила я.
Ангелина наконец-то удовлетворенно кивнула и вышла. Паша помялся на пороге и тоже скрылся.
Я тут же подошла к фикусу и вылила остатки «коктейля» в горшок. Через неделю, думаю, и от него ничего не останется. Бедное растение уже заметно пожелтело.
Недавно они возили меня к врачу. Не к моему участковому, Вере Ивановне, а к какому-то модному специалисту в частной клинике. Он почти не слушал меня.
Задавал странные вопросы: «Вы помните, какой сегодня день?», «Вам не кажется, что за вами следят?». А потом многозначительно переглядывался с Ангелиной, которая сидела рядом и сочувственно качала головой.
Вечером они пришли ко мне вместе. Сели напротив. Ангелина держала в руках какие-то бумаги. Паша смотрел в пол.
— Мама, мы говорили с доктором, — начал он неуверенно.
Ангелина тут же перехватила инициативу. Ее голос стал серьезным, почти скорбным.
— Врач очень обеспокоен вашим состоянием. Ваша память… она ухудшается. Вы становитесь рассеянной, забывчивой. Это опасно.
Она говорила плавно и убедительно, раскладывая передо мной слова, как пасьянс. Я смотрела на нее и видела не заботливую невестку, а хищницу, готовящуюся к прыжку.
Паша наконец поднял на меня глаза. В них была смесь стыда и какой-то жалкой решимости.
— Мама, врач сказал, у тебя с головой плохо, подпиши дарственную на квартиру. Так будет проще. Мы будем о тебе заботиться, все оплачивать, решать все вопросы. А тебе не нужно будет ни о чем беспокоиться.
Он выпалил это на одном дыхании и снова уставился в ковер.
Я смотрела на сына, на его жену, на бумаги в ее руках. И в этот момент туман в моей голове рассеялся.
Внезапная, ледяная ясность пронзила меня. Я все поняла. Каждую деталь их плана. Каждый глоток «витаминного коктейля».
Я медленно покачала головой.
— Нет, — ответила я.
Ангелина удивленно вскинула брови. Она явно не ожидала отказа.
— Что «нет»? Мама, это для вашей же безопасности.
— Нет, — повторила я тверже, глядя прямо на сына. — Квартиру я не отдам. И завтра я пойду к своему врачу. К Вере Ивановне. А заодно сдам анализы. В другой клинике. Независимой.
На лице Ангелины промелькнуло что-то злое, но она быстро взяла себя в руки. Паша побледнел.
В ту ночь я не спала. Я дождалась, когда в их комнате погаснет свет, и тихо достала телефон. Пальцы больше не дрожали. Я нашла в списке номер и нажала на вызов.
— Катюша? — прошептала я, когда дочь ответила. — Доченька, мне нужна твоя помощь.
Утром Ангелина снова вошла ко мне, но уже без улыбки. В руках у нее был тот же стакан. Она молча поставила его на тумбочку.
— Я это пить не буду, — сказала я спокойно.
Она вскинула на меня глаза.
— Вам нужно. Врач прописал.
— Какой врач? Тот, что прописал мне отдать вам квартиру?
Ангелина поджала губы. В этот момент в коридоре раздался резкий звонок в дверь. Невестка вздрогнула. Паша высунулся из кухни с испуганным видом.
— Кто это так рано? — пробормотал он.
Я знала кто. Я медленно поднялась с кровати.
— Это ко мне.
На пороге стояла Катя. Моя девочка. Строгая, решительная, с короткой стрижкой и ясным, прямым взглядом.
Она обняла меня, а потом посмотрела поверх моей головы на брата и его жену.
— Привет, семейство. Соскучились?
— Катя? Что ты тут делаешь? — Паша выглядел растерянным.
— За мамой заехала. Мы сегодня по врачам. Собирайся, мам.
Ангелина вышла вперед, преграждая дорогу.
— Никуда она не поедет. У нее постельный режим. И вообще, где ты была все это время, пока мы тут о ней заботились?
— Заботились? — Катя усмехнулась. — Это вы так называете спаивание матери какой-то дрянью?
Она шагнула ко мне в комнату, взяла стакан с тумбочки и понюхала. Ее лицо окаменело.
— Что это?
— Витамины, — процедила Ангелина. — Тебе этого не понять.
— Ошибаешься, я как раз все прекрасно понимаю, — отрезала Катя. — Паша, ты совсем ослеп? Ты видишь, во что они превратили маму?
Сын мой смотрел то на жену, то на сестру. Он что-то мямлил про заботу, про то, что они хотели как лучше.
— Собирай маму, — повторила Катя, игнорируя его лепет. — А с вами, — она повернулась к Ангелине, — мы еще поговорим. Когда будут на руках результаты анализов. И заключение настоящего врача.
Мы вышли из квартиры под тяжелыми взглядами. На улице меня ослепило солнце. Воздух показался невероятно свежим. Я вдохнула полной грудью впервые за долгое время.
Вера Ивановна, мой старый участковый врач, всплеснула руками, когда увидела меня.
— Лидочка! Боже мой, что с тобой?
Я рассказала ей все. Про слабость, про головокружение, про «витамины» от невестки-медсестры, про визит к «модному» доктору и требование подписать дарственную.
Катя сидела рядом, держа меня за руку.
Вера Ивановна слушала молча, ее лицо становилось все более суровым. Она выписала мне направление на токсикологический анализ крови и мочи.
— Сдашь прямо сейчас. В независимой лаборатории, вот адрес. И чтобы ни капли этой гадости больше не пила. Поняла?
В лаборатории у меня взяли кровь. Девушка в белом халате сочувственно посмотрела на меня.
— Результаты будут готовы завтра после обеда.
Вечером мы сидели с Катей на ее маленькой кухне. Она жила скромно, одна, но в ее квартире было уютно и спокойно.
— Мам, почему ты мне раньше не сказала? — спросила она тихо.
— Я не понимала, доченька. Думала, что и правда старею, слабею. Они были так убедительны.
— Теперь все будет хорошо, — сказала Катя и крепко меня обняла. — Мы их выведем на чистую воду. И брата твоего в чувство приведем.
Я кивнула. Впервые за много месяцев я чувствовала не страх, а злость. И желание бороться.
На следующий день мы с Катей держали в руках запечатанный конверт. Я боялась в него заглянуть, но дочь решительно вскрыла его. Она пробежала глазами по строчкам, и ее лицо напряглось.
— Нашла, — коротко бросила она. — Феназепам. В лошадиных дозах. Классика. Вызывает сонливость, спутанность сознания, провалы в памяти. Все симптомы, как по учебнику.
Она протянула мне бланк. Я смотрела на незнакомое слово и чувствовала, как внутри закипает холодная ярость.
— Поехали домой, мам, — сказала Катя. — Пора заканчивать этот спектакль.
Когда мы вошли в мою квартиру, Паша и Ангелина сидели на кухне. Увидев нас, они встали. Ангелина скрестила руки на груди, приняв оборонительную позу.
— Вернулись? — ядовито спросила она. — Ну что, нагулялись?
— Мы не гуляли. Мы были в лаборатории, — Катя подошла к столу и положила на него бланк с результатами. — Вот. Полюбуйтесь.
Ангелина мельком взглянула на бумагу и фыркнула.
— И что это? Филькина грамота? Я тоже могу таких напечатать сколько угодно.
— Это официальный документ с печатью, — отрезала Катя. — Здесь черным по белому написано, что в крови у мамы обнаружен сильнодействующий транквилизатор.
Который, кстати, продается строго по рецепту. У тебя ведь есть знакомые врачи, Геля? Наверное, несложно было достать.
Паша взял бланк. Он читал его долго, несколько раз, словно не мог поверить своим глазам. Его лицо стало серым.
— Геля… это правда?
— Конечно, нет! — взвизгнула она. — Это все они придумали! Твоя сестра всегда меня ненавидела! Они хотят нас рассорить!
— Хватит, — сказала я. Мой голос прозвучал на удивление твердо. Они оба обернулись ко мне. — Хватит лжи, Ангелина.
Я подошла к сыну.
— Паша, посмотри на меня. Просто посмотри. Неужели ты верил, что я сошла с ума? Что я могла забыть, как сильно тебя люблю?
А ты… ты поверил ей. Ты пришел ко мне и просил отдать квартиру, потому что «врач сказал, у меня с головой плохо». Это были твои слова.
Слезы катились по его щекам. Он уронил бланк на пол.
— Мама… прости… я… я не знал… Она говорила, что это просто витамины для поддержки… Я думал, мы заботимся о тебе…
— Заботитесь? — я горько усмехнулась. — Вы медленно меня убивали. Ради этих стен.
Я повернулась к Ангелине. Она смотрела на меня с ненавистью. Вся ее маска заботливой невестки слетела.
— Вон, — сказала я тихо, но так, что каждое слово резало воздух. — Собирайте свои вещи. И уходите. Оба.
— Ты не можешь нас выгнать! — закричала она. — Это и его дом тоже!
— Он здесь прописан. Но жить вы здесь не будете. Ни дня. Если вы не уйдете через час, этот документ, — я кивнула на валявшийся на полу бланк, — ляжет на стол в полиции. Вместе с моим заявлением. Попытка отравления с целью завладения имуществом. Подумай, Геля, сколько тебе за это дадут.
Ангелина осеклась. Она бросила на Пашу испепеляющий взгляд, развернулась и молча пошла в комнату. Были слышны звуки выдвигаемых ящиков.
Паша стоял передо мной, совершенно раздавленный.
— Мама… я…
— Уходи, Паша, — перебила я его. — Просто уходи. Мне нужно время. Очень много времени, чтобы… чтобы попытаться тебя простить.
Он всхлипнул, как маленький, развернулся и поплелся за женой.
Через час они ушли. Катя закрыла за ними дверь на все замки. В квартире стало непривычно пусто. Я подошла к окну. Внизу две фигуры с чемоданами вышли из подъезда и скрылись за углом.
Катя подошла и обняла меня за плечи.
— Все закончилось, мам.
Я смотрела на свой фикус. Он все еще был желтым и больным. Но теперь я знала, что он выживет.
Как и я. Я глубоко вздохнула, и впервые за долгие месяцы этот вздох был свободным.
