— Ну и где тебя носило всё это время? — встретила Варвара Петровна сына вопросом, даже не поднимая глаз от вязания. Спицы в её руках щёлкали с механической точностью…
Андрей замер в дверном проёме с чемоданом в руке. Десять лет. Десять лет он не переступал порог этой квартиры, а она осталась такой же — плотные шторы, от которых комната всегда казалась сумрачной, старый буфет с посудой, которую мать никогда не использовала, диван с вытертой обивкой и запах — тот самый запах сухих трав и старых книг, который преследовал его в ночных кошмарах.
— Здравствуй, мама, — только и смог выдавить Андрей.
Варвара Петровна наконец подняла глаза — холодные, выцветшие до водянистой голубизны. Она смотрела на сына так, словно он вернулся из магазина, а не появился после десятилетнего отсутствия.
— Здравствуй, коли не шутишь, — она отложила вязание. — Чай будешь?…
Телефонный звонок застал Андрея в аэропорту Шереметьево, когда он собирался вылетать обратно в Барселону. Номер не определился, и он уже хотел сбросить, но что-то заставило его ответить.
— Андрей Михайлович? — голос был незнакомым, женским.
— Да, это я.
— Вас беспокоят из Первой городской больницы Н-ска. Ваша мать, Варвара Петровна Кравцова, поступила к нам с инсультом. Состояние тяжёлое.
Мир вокруг замедлился, звуки аэропорта стали глуше.
— Я… я сейчас в Москве. Когда это случилось?
— Вчера вечером. Соседка вызвала скорую, когда не смогла достучаться.
— Что с ней? Она в сознании?
— В сознании, но врачи говорят, что ситуация серьёзная. Вам бы лучше приехать.
Андрей смотрел на табло с расписанием вылетов. До регистрации оставалось полчаса.
— Я приеду, — сказал он и отключился.
В кармане завибрировал телефон — сообщение от Марты: «Не забудь купить в дьюти-фри духи, которые я просила. Целую, скоро увидимся».
Он не стал отвечать…
— Ты сильно изменился, — произнесла мать, наблюдая, как Андрей пьёт чай из старой фарфоровой чашки с отколотым краем. — Похудел. И седины прибавилось.
— Тебе тоже досталось, — не удержался Андрей.
Варвара Петровна хмыкнула. Правая сторона её лица едва заметно обвисла, а рука, которой она пыталась держать чашку, мелко дрожала.
— Не без этого. Врачи говорят, повезло. Могла языка лишиться или вовсе на тот свет отправиться.
— Кто за тобой ухаживал в больнице?
— Никто особо. Соседка, Зинаида Алексеевна, приносила еду, когда больничная была совсем несъедобной. Да ещё медсестра хорошая попалась, Настей зовут. Молоденькая совсем, а ничего такая, заботливая…
Андрей смотрел в окно. Двор их пятиэтажки зарос тополями, которые когда-то были тонкими прутиками, а теперь вымахали до третьего этажа. На скамейке сидели старушки, точно такие же, как и десять лет назад, только лица другие.
— Надолго приехал? — спросила мать.
— Не знаю, — честно ответил Андрей. — Как ты себя чувствуешь?
— А что мне сделается? Живучая я, все меня похоронить хотят, да не выходит.
Андрей поморщился. Этот разговор был до боли знаком, словно он никуда и не уезжал, словно не было этих десяти лет, новой жизни, Марты, работы в архитектурном бюро.
— Мне нужно позвонить, — сказал он и вышел на лестничную клетку.
Марта ответила сразу, будто ждала звонка.
— Андрей! Ты уже в самолёте?
— Нет, я… я в России. В Н-ске.
— Что? Почему?
— У матери инсульт. Я не мог улететь.
— Но ты же… — она замолчала, подбирая слова. — Ты говорил, что у вас нет отношений.
— Нет. Не было. Но она одна. И она моя мать.
На том конце провода воцарилось молчание.
— Я понимаю, — наконец произнесла Марта. — Когда ты вернёшься?
— Не знаю. Нужно посмотреть, как она. Возможно, придётся задержаться.
— Надолго?
— Не знаю, Марта! — он не хотел повышать голос, но получилось резко. — Прости. Правда не знаю. Я позвоню позже.
Он нажал отбой и прислонился к стене подъезда. Запах сырости и кошек был таким же, как и в детстве…
— Чем занимаешься-то там, в своей Испании? — спросила мать за ужином. Она пыталась разрезать котлету, но нож выскальзывал из ослабевших пальцев.
Андрей молча забрал у неё тарелку, разрезал мясо на мелкие кусочки и вернул обратно.
— Архитектор я, мам. Проектирую дома, общественные здания.
— Платят хорошо?
— Нормально.
— Женился?
Андрей помедлил.
— Нет. Живу с женщиной. Её зовут Марта. Она испанка.
— Детей нет?
— Нет.
— А чего так? Уже сорок скоро.
— Тридцать семь, мама. И мы не хотим детей. По крайней мере, пока.
Варвара Петровна поджала губы.
— Зря. Стареть будешь — некому стакан воды будет подать.
Андрей промолчал, вспоминая, как часто в детстве слышал от матери, что она «отдала ему всю жизнь», «поднимала одна», «здоровье угробила». Его отец ушел из жизни, когда ему было пять. Он почти не помнил его, только размытый силуэт высокого мужчины и запах табака.
— А здесь, в России, как? — спросил он, чтобы сменить тему.
— А что здесь? Как жили, так и живём. Пенсия маленькая, цены растут. Зинаида с третьего этажа со внуком нянчится, а дочка её в Москву переехала, работает там. Олег из пятой квартиры спился окончательно, скандалит по ночам. Наталья с первого этажа третьего мужа схоронила, говорят, сторожи на кладбище её уже как свою встречают.
Андрей слушал и понимал, что всё это — чужая жизнь, от которой он давно оторвался. И вместе с тем было в этом что-то такое, что цепляло его, тянуло, как старая заноза.
— А баня твоя как? Стоит ещё? — неожиданно спросила мать.
Он вздрогнул. Старая баня на берегу реки, которую он построил своими руками перед самым отъездом. Его первый архитектурный проект. Он не был уверен, что она ещё существует.
— Не знаю. Я там не был.
— Стоит, знаю — кивнула Варвара Петровна. — Крепко ты её сделал. Кровлю только в прошлом году перекрыли, а так всё как было. Мужики из соседнего дома до сих пор туда ходят париться. Хвалят.
Андрей почувствовал неожиданное тепло. Что-то от него здесь осталось, что-то, что люди используют и ценят.
— Схожу посмотрю, — сказал он. — Если останусь подольше.
— Оставайся, — неожиданно произнесла мать. — Недельку-другую. Куда тебе торопиться?
Андрей не нашёлся с ответом…
Через три дня после приезда Андрей всё же дошёл до бани. Она стояла на том же месте, потемневшая от времени, но крепкая, основательная. Он обошёл её кругом, трогая бревна, вспоминая, как обрабатывал каждое, как подгонял, как радовался, когда всё встало точно по чертежам.
— Ты кто такой? — окликнул его хриплый голос.
Андрей обернулся. Перед ним стоял грузный мужчина лет шестидесяти с окладистой седой бородой и недоверчивым взглядом.
— Я Андрей Кравцов. Это я построил эту баню.
— Кравцов? — мужчина прищурился. — Варькин сын?
— Да.
— А, так это ты архитектор-то! — лицо мужчины просветлело. — Слыхал про тебя. Говорят, в Европах где-то обретаешься?
— В Испании.
— Ишь ты! А баньку твою мы бережём. Добрая банька, правильная. Я Михалыч, кстати.
Они пожали друг другу руки.
— Пойдём, попаримся! — предложил Михалыч. — Я как раз собирался. Веничек у меня знатный, берёзовый.
Андрей хотел отказаться, но неожиданно для себя согласился.
Внутри всё было почти так же, как он помнил. Потолок словно стал ниже от копоти, но бревна держались крепко, печь, сложенная его руками, была целой.
— Варвара-то как? — спросил Михалыч, когда они уже сидели на полке, и от горячих камней поднимался густой пар.
— Восстанавливается потихоньку. Рука слушается плохо, да и с речью бывают проблемы.
— Крепкая она у тебя, — кивнул Михалыч. — Характер только тяжёлый.
— Не то слово, — усмехнулся Андрей.
— А чего ты уехал-то тогда? Если не секрет?
Андрей прикрыл глаза. Жар обволакивал тело, и почему-то сейчас, в этой бане, построенной его руками, рядом с незнакомым человеком, говорить было легче, чем с собственной матерью.
— Задыхался я здесь. Мать… она всю жизнь меня держала при себе. «Ты мой единственный сын, только ты у меня остался». А я хотел жить, понимаете? Своей жизнью. Уехал в Питер учиться, она каждый день звонила, плакала, что ей плохо, что она одна. Когда диплом защитил и шанс появился поехать по обмену в Барселону — не выдержал, уехал.
— И не возвращался?
— Нет. Сначала злился, потом привык. Новая жизнь, новые люди. Там свободнее как-то.
— А мать?
— Мы почти не общались. Я деньги присылал, но она не тратила. Гордая.
Михалыч хлестнул себя веником и покачал головой.
— Эх, молодёжь… Ладно, пойдём остудимся.
Они вышли на берег реки. Вечерело. Над водой висел лёгкий туман, в воздухе пахло прелой листвой и дымом.
— Красиво тут, — сказал Андрей.
— А то! — согласился Михалыч. — Я тут всю жизнь прожил и никуда не тянет. Чего там в Европах твоих искать? Тут всё есть.
Андрей смотрел на закат, окрашивающий реку в оранжевый цвет, и думал, что десять лет назад это место казалось ему тюрьмой, из которой нужно было бежать. А сейчас?
— Настя сегодня заходила, — сообщила мать, когда Андрей вернулся с реки. — Медсестра та, из больницы. Справлялась о здоровье.
— И как? — Андрей снял куртку и прошёл на кухню.
— Нормально всё. Говорит, если так и дальше пойдёт, то через месяц-другой буду как новенькая.
Варвара Петровна сидела у окна с книгой. Она читала без очков, держа книгу на вытянутой руке.
— Что читаешь? — спросил Андрей, заглядывая через плечо.
— Да вот, твои книжки перебираю. Нашла ту, что тебе на выпускной дарила. Помнишь?
Она протянула ему потрёпанный томик Ремарка «Три товарища». Андрей осторожно взял книгу. На форзаце почерком матери было выведено: «Андрею. Живи честно да по совести. Мама».
— Помню, — тихо сказал он.
— Ты её так и не прочитал, да?
— Почему? Прочитал. Даже несколько раз.
— Врёшь. Закладка так и осталась на двадцатой странице.
Андрей виновато улыбнулся.
— Прости. Тогда было не до книг.
— Знаю, — неожиданно мягко сказала мать. — Ты всё рвался куда-то. Всё тебе было мало.
Она помолчала, разглаживая страницу дрожащей рукой.
— Настя — хорошая девушка, — вдруг сказала Варвара Петровна. — Красивая. И умная. Медицинский закончила с отличием.
— Мама, — предупреждающе произнёс Андрей.
— Да ничего я не говорю. Просто факт констатирую.
— У меня есть Марта.
— Марта там, а ты здесь.
— Временно.
— Всё в этой жизни временно, сынок.
Андрей вздохнул. Некоторые вещи не меняются.
Настя действительно оказалась красивой — высокая, с русой косой до пояса и спокойными серыми глазами. Она пришла проверить состояние Варвары Петровны, измерила давление, послушала сердце.
— Хорошо, что вы приехали, — сказала она Андрею, когда они вышли в коридор. — Варваре Петровне нужен уход, одной ей пока тяжело.
— Да, я понимаю, — кивнул Андрей. — Спасибо вам за помощь.
— Это моя работа, — улыбнулась Настя. — А вы надолго?
— Не знаю. Пока не решил.
— Понимаю. Родной город затягивает, да?
Андрей хотел возразить, что ничего его здесь не затягивает, что он вернётся в Барселону, как только мать пойдёт на поправку, но вместо этого сказал:
— Есть немного. Я вчера на реке был, у бани старой. Там так… спокойно.
— Знаю это место, — кивнула Настя. — Мы студентами часто туда ходили. Там такие закаты!
— Да, я помню.
Он вдруг поймал себя на мысли, что говорит с ней так, словно никуда не уезжал, словно они старые знакомые, встретившиеся после долгой разлуки.
— Варвара Петровна рассказывала, что вы архитектор? В Испании работаете?
— Да, в Барселоне. У нас небольшое бюро.
— Наверное, это очень интересно — создавать что-то новое, что будет стоять десятилетиями.
— Да, в этом есть своя магия, — улыбнулся Андрей. — Но знаете, что самое интересное? Я понял это только вчера, когда увидел свою старую баню. Она стоит уже больше десяти лет, и люди её используют, им в ней хорошо. Это… это особое чувство.
— Понимаю, — кивнула Настя. — Как медик я иногда чувствую нечто похожее. Когда пациент выздоравливает и возвращается к нормальной жизни — это словно ты тоже немного прикоснулся к чему-то важному.
Они помолчали.
— Ну, мне пора, — сказала Настя. — Ещё три вызова сегодня. Если что-то понадобится — звоните.
Она протянула ему карточку с номером телефона.
Вечером позвонила Марта.
— Привет, — голос у неё был усталый. — Как дела?
— Нормально, — ответил Андрей. — Мама идёт на поправку. Врачи говорят, что через месяц будет почти как новенькая.
— Месяц? — в голосе Марты прозвучало удивление. — Ты собираешься быть у своей матери целый месяц?
— Нет, конечно. Как только она сможет себя обслуживать, я вернусь.
— И когда это будет?
— Не знаю, Марта. Неделя, может две.
На том конце повисло молчание.
— Слушай, — наконец сказала Марта. — Я понимаю, это твоя мать. Но мы с тобой живём вместе пять лет. У нас общие планы, проекты. Рамон спрашивает, когда ты вернёшься, чтобы закончить проект торгового центра.
— Я работаю удалённо, — ответил Андрей. — Сегодня отправил ему чертежи.
— Дело не только в работе. Я скучаю. Мне одиноко.
— Я тоже скучаю, — вздохнул Андрей. — Но я не могу её бросить. Не сейчас.
— Ты бросил её десять лет назад, — голос Марты стал холоднее. — И всё это время твердил, что она манипулировала тобой, душила своей заботой.
— Это сложно объяснить, — Андрей потёр переносицу. — Я вернусь, обещаю. Просто дай мне немного времени.
— Сколько?
— Я не знаю!
— Вот именно. Ты не знаешь. И я начинаю думать, что ты вообще не вернёшься.
В её голосе звучала обида и что-то ещё — страх? Недоверие?
— Марта, не говори глупостей. Конечно, я вернусь.
— Я не уверена, — тихо сказала она. — Ты изменился с тех пор, как уехал. Я слышу это в твоём голосе.
— Это всё временно. Просто стресс.
Они ещё немного поговорили о бытовых мелочах, но разговор не клеился. Когда Андрей отключился, он почувствовал странную пустоту внутри. Марта была права — что-то изменилось. Но что?
Дни шли своим чередом. Варваре Петровне становилось лучше — она уже могла сама готовить, хотя правая рука всё ещё слушалась плохо. Андрей работал удалённо, отправлял чертежи в бюро, созванивался с коллегами. А по вечерам они с матерью сидели на кухне и разговаривали.
— Ты так и не рассказал толком, как жил эти десять лет, — сказала однажды мать.
— А что рассказывать? Работал, учился. Познакомился с Мартой. Она художница, оформляет интерьеры. Мы снимаем квартиру в старом городе, недалеко от моря.
— Счастлив?
Андрей задумался. Был ли он счастлив? Определённо, его жизнь в Барселоне была полнее, ярче, свободнее. Но счастлив ли?
— Не знаю, — честно ответил он. — Наверное.
— Наверное, — хмыкнула мать. — Если бы был счастлив, знал бы точно.
— А ты? — неожиданно спросил Андрей. — Ты счастлива?
— Я? — Варвара Петровна удивлённо посмотрела на сына. — С чего ты взял, что меня это волнует?
— Всех волнует, мама.
— Нет, сынок. Счастье — это выдумка для молодых. В моём возрасте уже не до того. Просто живёшь и всё.
— И как оно, это «просто живёшь»?
— По-разному. Бывает, просыпаешься утром, видишь солнце за окном, слышишь, как птицы поют, и думаешь: хорошо, что дожила. А бывает, такая тоска навалится, что хоть в петлю лезь. Особенно зимой, когда темно и холодно. Тогда телевизор включаю, сериалы смотрю. Или к Зинаиде иду, чай пить.
— А обо мне думала?
— Каждый день, — просто ответила мать. — Как ты там, что с тобой. Жив ли вообще.
— Я писал. И деньги присылал.
— Писал. Три строчки в месяц. «У меня всё хорошо, работаю, не болею». Это не письма, а отписки. А деньги… — она махнула рукой. — На что мне твои деньги? У меня пенсия есть.
— Не такая уж и большая.
— На жизнь хватает. Я немного ем.
Они замолчали. За окном начинался дождь, капли барабанили по карнизу.
— Знаешь, — вдруг сказала Варвара Петровна. — Я ведь не держала тебя. Ты сам так решил.
— Что? — Андрей недоверчиво посмотрел на мать.
— Я никогда не говорила тебе оставаться. Ты сам решил, что я тебя держу.
— Мама, — Андрей покачал головой. — Ты звонила мне каждый день, когда я был в Питере. Плакала, говорила, что тебе плохо одной.
— Мне и было плохо, — пожала плечами Варвара Петровна. — Это правда. Но я никогда не просила тебя вернуться.
— Не словами, — горько усмехнулся Андрей. — Ты просто заставляла меня чувствовать себя виноватым. Всегда.
Варвара Петровна долго молчала, глядя в окно.
— Может, и так, — наконец сказала она. — Не знаю. Я не умела по-другому. Твой отец умер, когда ты был совсем маленьким. Я осталась одна с ребёнком на руках. Страшно было.
— Мне тоже было страшно, — тихо сказал Андрей. — Каждый раз, когда ты заболевала, когда плакала, когда говорила, что у тебя никого, кроме меня, нет.
— Так и есть, — твёрдо сказала мать. — У меня никого, кроме тебя, нет. Это правда, и тут ничего не поделаешь.
Андрей смотрел на мать — маленькую, ссутулившуюся, с поредевшими седыми волосами, и чувствовал, как внутри него что-то ломается и одновременно встаёт на место.
— Ты знаешь, — медленно сказал он. — Я всё эти годы злился на тебя. Думал, что ты испортила мне жизнь своей любовью, своей привязанностью. А сейчас понимаю, что сам всё придумал. Ты просто любила меня так, как умела. И боялась остаться одна.
— Все боятся, — пожала плечами Варвара Петровна. — Только не все признаются.
Они сидели на кухне допоздна, и впервые за много лет Андрей чувствовал, что разговаривает с матерью по-настоящему, а не просто обменивается привычными фразами.
Приближался конец второй недели пребывания Андрея в родном городе. Варвара Петровна уже почти полностью восстановилась, только иногда путала слова и по-прежнему с трудом управлялась с правой рукой. Настя больше не приходила — её пациентка пошла на поправку, в регулярных визитах не было необходимости.
Марта звонила каждый день, и с каждым разговором её голос становился всё напряжённее.
— Ты должен определиться, — сказала она в последнем разговоре. — Либо возвращаешься к концу недели, либо… я не знаю. Я так больше не могу, Андрей.
— Что «либо»? — спросил он. — Что ты хочешь сказать?
— Я не знаю! — в её голосе звучало отчаяние. — Я просто хочу понять, что происходит.
Андрей смотрел в окно на тёмный двор, на силуэты деревьев, качающихся под ветром, и внезапно понял, что не может дать ей чёткого ответа.
— Я позвоню завтра, — сказал он. — Мне нужно подумать.
Он отключился, не дожидаясь ответа.
Утром Андрей проснулся от звона посуды на кухне. Варвара Петровна гремела кастрюлями, что-то напевая себе под нос.
— Ты чего возишься в такую рань? — спросил он, зевая.
— Какая рань? Девятый час уже. Картошку чищу, борщ хочу сварить.
— Давай я помогу, — Андрей забрал у матери нож. — Твоя рука ещё не совсем в порядке.
Варвара Петровна не стала спорить, села за стол.
— Решил уже, когда уезжаешь? — спросила она напрямик.
Андрей замер с ножом в руке.
— Почему ты решила, что я уезжаю?
— А что, останешься? — в её голосе прозвучала ирония. — Тебя там женщина ждёт, работа. Что тебе здесь делать?
Андрей молчал, методично нарезая картошку кубиками.
— Марта звонила ночью, — неожиданно сказала мать. — На домашний.
— Что? — Андрей резко повернулся к ней. — Когда?
— Около часа. Ты уже спал.
— И что она сказала?
— Ничего особенного. Спросила, как я себя чувствую. Потом поинтересовалась, собираешься ли ты возвращаться. Я сказала, что не знаю, это твоё решение.
— И всё?
— Нет, — Варвара Петровна поджала губы. — Она ещё сказала, что любит тебя и не хочет потерять. И что если ты не вернёшься до конца недели, она прилетит сюда.
Андрей нервно рассмеялся.
— Серьёзно? Она так и сказала?
— Именно так. Видно, решительная женщина.
— Да, это на неё похоже. И ведь номер откуда-то нашла…Вот женщины…
Он вернулся к нарезке овощей. В голове был сумбур. С одной стороны, Барселона, Марта, работа, налаженная жизнь. С другой — странное чувство, которое он испытал, увидев свою старую баню, разговор с Михалычем, спокойные вечера на кухне с матерью.
— Мам, — вдруг сказал он. — А что, если я останусь?
— В каком смысле?
— Ну, не насовсем. Может быть, на месяц или два. Поработаю отсюда удалённо, ведь можно. Помогу тебе с ремонтом, он давно назрел. Крышу в бане перекрою как следует.
Варвара Петровна внимательно посмотрела на сына.
— А Марта что скажет?
— Не знаю, — честно ответил Андрей. — Но я должен разобраться. Во всём этом. В себе.
Мать долго молчала, потом кивнула.
— Оставайся, сколько нужно. Дом большой, места хватит.
Марта прилетела через три дня. Андрей встретил её на вокзале — маленькую, нервную, с блестящими от недосыпа глазами.
— Ты с ума сошёл, — были её первые слова. — Две недели! Ты пропал на две недели!
— Я не пропал, Марта. Я звонил каждый день.
— Это не то же самое, и ты это знаешь.
Они шли по осеннему городу, и Андрей вдруг увидел его глазами Марты — серые дома, обшарпанные фасады, разбитые дороги.
— Куда мы идём? — спросила она.
— К матери. Она ждёт нас к обеду.
— Хочешь сказать, она знает, что я приехала?
— Конечно. Я сказал ей, как только ты позвонила.
Марта остановилась посреди улицы.
— Андрей, что происходит? Я не понимаю. Ты был так счастлив в Барселоне. У нас были планы. Мы хотели купить дом на побережье, помнишь? Что изменилось?
— Я не знаю, — Андрей провёл рукой по волосам. — Правда не знаю. Просто когда я вернулся сюда, что-то щёлкнуло. Я увидел баню, которую построил десять лет назад. Она всё ещё стоит, понимаешь? Люди ей пользуются. Я оставил здесь что-то настоящее.
— А в Барселоне ты не оставил ничего настоящего? — тихо спросила Марта. — А как же мы? Наши пять лет вместе?
Андрей молчал, не зная, что ответить.
— Ты не вернёшься, да? — прямо спросила Марта.
— Я не знаю. Мне нужно время, чтобы разобраться.
— Сколько?
— Месяц. Может, два.
— Два месяца?! — Марта покачала головой. — Нет, Андрей. Так не пойдёт. Я не могу ждать тебя вечно. У меня своя жизнь, работа, планы.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь! — в её голосе зазвучали слёзы. — Если бы понимал, уже был бы дома!
Она отвернулась, вытирая глаза.
— Знаешь, — тихо сказала Марта. — Я чувствовала, что что-то не так. Все эти годы. Ты был со мной, но часть тебя оставалась здесь. Я думала, это пройдёт. Но видимо, нет.
Андрей хотел что-то сказать, но она остановила его жестом.
— Я вернусь в Барселону завтра. Одна. А ты… разбирайся со своей жизнью.
— Марта…
— Нет, Андрей. Я люблю тебя. Правда. Но я не могу тебя ждать, когда не знаю, чего жду. Если решишь вернуться — вернёшься. А нет — значит, нет.
Она развернулась и пошла обратно к стоянке такси. Андрей смотрел ей вслед и чувствовал странную смесь горечи и облегчения…
Первый снег выпал в начале ноября. Андрей стоял у окна, наблюдая, как белые хлопья медленно опускаются на землю, покрывая грязь и серость белым покрывалом. Позади него Варвара Петровна гремела посудой.
— Чай будешь? — спросила она.
— Буду, — кивнул Андрей, не отрываясь от окна.
— От Марты вестей нет?
— Нет. Я звонил пару раз, но она не берёт трубку.
— Гордая, — хмыкнула мать. — Хотя и ты упертый такой же.
Андрей улыбнулся. За полтора месяца, что он провёл дома, они с матерью наконец научились разговаривать. По-настоящему, без старых обид и претензий. Он помог ей с ремонтом, перекрыл крышу в бане, даже начал проектировать небольшую пристройку к дому — веранду, о которой Варвара Петровна мечтала много лет.
Работу в барселонском бюро пришлось оставить — такие вещи сложно делать удалённо. Но неожиданно для себя Андрей нашёл заказ в соседнем городе — небольшой торговый центр, который местный бизнесмен решил построить в европейском стиле.
— Думаешь возвращаться? — спросила мать, ставя перед ним чашку с чаем.
— Не знаю, — честно ответил Андрей. — Там всё было понятно, налажено. Здесь — всё с нуля. Но…
— Но?
— Но там я всегда чувствовал себя чужим. Сколько ни живи, всё равно остаёшься иностранцем. А здесь…
Он не закончил фразу, но мать поняла.
— Здесь твои корни, — кивнула она. — От них не убежишь.
— Наверное.
Телефон на столе завибрировал. Андрей взглянул на экран — Марта. Сердце дрогнуло.
— Алло?
— Привет, — её голос звучал устало, но спокойно. — Как ты?
— Нормально. А ты?
— Тоже. Работаю много. Взяла новый проект.
— Это хорошо.
Они помолчали.
— Послушай, — наконец сказала Марта. — Я звоню не просто так. Рамон продаёт свою долю в бюро. Уезжает в Америку. Я подумала, может, ты захочешь выкупить?
— Выкупить? — Андрей нахмурился. — Зачем?
— Не знаю, — в её голосе прозвучала горечь. — Может, чтобы иметь причину вернуться? Или точку опоры там, если решишь остаться здесь?
Андрей посмотрел в окно. Снег всё шёл, укрывая землю. Через две недели они с Михалычем собирались начать строить новую баню — больше прежней, с просторной комнатой отдыха и видом на реку.
— Спасибо за предложение, Марта, — медленно сказал он. — Но я, пожалуй, откажусь.
— Я так и думала, — её голос дрогнул. — Значит, ты не вернёшься?
— Я не знаю. Может быть, когда-нибудь. Но не сейчас.
— Понимаю.
Снова повисло молчание.
— Что ж, тогда прощай, Андрей. Береги себя.
— И ты себя береги.
Она отключилась. Андрей ещё долго смотрел на потухший экран телефона.
— Не вернёшься? — спросила мать, не оборачиваясь от плиты.
— Нет, — ответил Андрей и сам удивился твёрдости своего голоса. — По крайней мере, не сейчас.
— И правильно, — кивнула Варвара Петровна. — Нечего мотаться туда-сюда. Весной птицы прилетят, будем веранду строить. А там, глядишь, и Настя вернётся из своей командировки.
— Мама, — предупреждающе произнёс Андрей.
— Молчу-молчу, — усмехнулась Варвара Петровна, но в глазах её плясали лукавые огоньки.
Андрей улыбнулся и отвернулся к окну. Снег продолжал падать, медленно и неторопливо, как будто у него была вся вечность впереди. Где-то на дне души всё ещё саднила тоска по Барселоне, по солнцу, морю, Марте. Но поверх неё, как этот первый снег, ложилось новое чувство — уверенность в своём выборе. Не окончательном, может быть. Не бесповоротном. Но своём.
