Дышать в амбаре было трудно: слишком жарко, душно. Маша едва не лишилась чувств. Минуты бежали, а Петра всё не было. И в любой момент мог кто-нибудь заглянуть! Наконец, она услышала шаги, и вздох облегчения сорвался с ее губ.
А потом произошло то, чего Маша боялась больше всего на свете – на пороге стоял не Пётр, а мать. Твёрдая в своём намерении никуда и никогда не отпускать свою Милушку.
— Побойтесь Бога, Мария Ниловна, — прихлёбывая чай, говорил старик Бессудов. – Зачем же вы дочку держите в такой глуши? Милушке уже давно пора бы выходить в свет, да завести семью. Она и пригожа, и воспитана хорошо…
Поглубже закутавшись в шаль, Мария Ниловна нахмурила брови. Она всегда была любезна с соседями, поддерживала добрые отношения с семьей покойного мужа, но никому не позволяла совать нос в свои дела. И старик Бессудов, один из самых заметных богачей Смоленской губернии, не мог стать исключением.
— Отпущу и останусь тут одна? – проговорила помещица. – В этом доме? Все мои дети разъехались, весточки только ко Дню Ангела и к Рождеству присылают. Не могу я потерять еще и Милушку.
Та, о ком говорили, звалась Машей Озеровой, но все родные и знакомые называли ее иначе – Милушка. Мать обожала свое меньшое дитя и придумала это ласковое название.
Милушка стала ее утешением во вдовьей жизни, она же была ее единственным ребенком, оставшимся после замужества старших. Потерять драгоценное существо Мария Ниловна не собиралась ни при каких обстоятельствах!
Поначалу все только качали головами: конечно, жаль Марию Ниловну, она просто обожает дочь. Но затем начали откровенно жалеть Милушку.
— Мать прожила свою жизнь, а теперь проживает и дочкину. – говорили в округе.
На губернские балы хорошенькую Милушку не отпускали. Гостей в доме принимали редко, и только близкую родню. С визитами к соседям Мария Ниловна ездила неохотно, лишь по необходимости – нельзя же было полностью отгородиться от внешнего мира. А годы бежали! И вот уже Милушке двадцать, а потом двадцать три, и двадцать пять…
— Плохо ли тебе со мной? – однажды с тоской спросила мать. – Говори без утайки!
Дочь бросилась в ноги к Марии Ниловне.
— Да что вы, маменька! – воскликнула она. – Как можно! Я жить не смогу без вас!
Довольная улыбка озаряла лицо помещицы Озеровой. И проходил еще один год.
Пётр Иванович Мезенцов появился на Смоленщине по приглашению дальнего родственника, которому вздумалось жениться. В сорок четыре года он брал уже третью жену, отчаявшись обрести семейное счастье и наследников. По всей видимости, на этом-то свадебном пиру и повстречались впервые Милушка и поручик Генерального штаба.
Разница между ними была небольшая – Петр был старше на три года. Милушка понравилась ему сразу: кроткая, любезная, тихая и мягкая. Началось неспешное ухаживание. Затем Мезенцов отбыл в Петербург, а потом вернулся снова…
Между молодыми людьми завязалась переписка, которую Милушка держала в тайне от матери. Таких как она в селе называли «перестарками», надеяться на личное счастье Милушка уже и не пыталась. И вдруг – такая внезапная, такая чистая любовь!
— Прошу у вас руки вашей дочери. – однажды произнес Петр Иванович, явившись к Марии Ниловне. Парадный мундир очень шел ему…
Но в ответ Мезенцов услышал отказ. Не вдаваясь в подробности, Мария Ниловна просто сообщила, что она не отпустит от себя дочь.
Это был настоящий удар. Милушка плакала, а Петр Иванович, бледный и подавленный, собирался в обратную дорогу.
— Я не отступлюсь. – пообещал он.
Вести о неудачном сватовстве разлетелись по округе. Не было человека, который бы поддержал помещицу Озерову в ее решении.
— Заедает дочь. – вынесли вердикт соседи. – Недостойно!
Теперь с Марией Ниловной многие общались натянуто, словно через силу. Приглашений и так было немного, а теперь и вовсе перестали поступать. А потом управляющий, разводя руками, рассказал Марии Ниловне, что всегдашний покупатель леса отказался от их услуг.
— Давят на меня, ненавидят! – кричала помещица.
Милушка рассеянно слушала мать, она не вникала в то, что происходит. Бедная девушка вознамерилась уйти в монастырь, если не получится выйти замуж за любимого. Теперь не было смысла скрывать – Мария Ниловна держит дочь из чистого эгоизма. И, поняв это, Милушка не могла простить мать.
«Мы сбежим с 26 на 27 июля, — писал Петр Иванович, — я все подготовлю, не беспокойся. Поедем сразу к венцу».
Прижимая бумагу к сердцу, Милушка впервые за долгое время начала улыбаться. Свершилось!
Уговорились так: вечером Милушка пойдет гулять в сад, как обычно, вместе с горничной. Потом отошлет ее в барский дом, словно бы за шалью. А в это время Милушка побежит в амбар, где будет ждать Петра. И уже оттуда они выбегут через ограду к боковой парковой дорожке. Несколько минут – и они в карете!
Все происходило как по нотам. Лукерья пошла за шалью барышни, Милушка помчалась к амбару. Но дверь открыл не Петр, а мать. Строгая, с поджатыми губами и толстой семейной Библией в руках.
— Бежать решила… — горько проговорила она. – Как я и думала!
Мезенцов появился секунду спустя и замер на пороге. Милушка заламывала руки, слезы потекли у нее по щекам, но Мария Ниловна неожиданно сурово произнесла:
— На колени, оба!
Они рухнули, как подкошенные. А помещица Озерова, сама едва сдерживая слезы, там же, в амбаре, благословила молодых на брак…
Милушка и Петр поженились тем же летом. На Смоленщине диву давались – надо же, как им удалось уговорить Марию Ниловну? Разгадка была проста: помещица Озерова взяла с молодых клятву, что будет жить с ними в одном доме, куда бы они не направлялись. Так и случилось — Мария Ниловна умерла на руках у дочери.
В 1858 году у Петра и Милушки родился старший сын, Владимир. На следующий год – Александр. Семеро детей было у Мезенцовых, но особенно примечательна судьба троих:
Александр стал членом III Государственной Думы, Сергей женился на внучке Александра Сергеевича Пушкина, Вере, а дочь Леокадия вышла замуж за князя Ширинского-Шихматова (с которым позже эмигрировала в Париж, где был арестован их сын Юрий, позже погибший в Освенциме).
Петр Иванович так любил свою Милушку, что не пожелал расставаться с ней даже после смерти. Он сам набальзамировал останки и разместил их в церкви села Рыхлово, под стеклом. И каждый день навещал Милушку до самого последнего часа, наступившего 15 декабря 1897 года.
