— Бабушка злая! Она меня не любит! — Машенька каталась по полу «Детского мира», размазывая слезы и сопли по лицу.
Я стояла над ней, сжимая кулаки. Пятьдесят лет назад за такое представление я бы получила ремня. Тридцать лет назад мои дети знали — одного взгляда достаточно, чтобы прекратить истерику.
— Не смейте на нее кричать! — Алина подлетела ко мне как ошпаренная. — Ты травмируешь ребенка!
— Я еще ничего не сказала.
— Твой тон! Твоя поза! Это психологическое насилие!
Психологическое насилие. Новомодные словечки. Раньше это называлось воспитанием.
— Машуля, солнышко, — Алина присела рядом с орущей дочерью. — Расскажи маме, что ты чувствуешь.
Чувствуешь. Пятилетний ребенок валяется на грязном полу магазина, а мать спрашивает про чувства.
— Хочу куклу! — заорала Машенька еще громче.
— Конечно, милая. Мама понимает твое желание. Но сейчас мы не можем купить куклу. Давай обсудим…
— Нет! Сейчас! Сейчас!
Продавщица подошла:
— Может, вам помочь?
— Спасибо, мы справимся, — Алина улыбнулась. — Ребенок проживает эмоции.
Проживает эмоции. А окружающие пусть терпят?
Я наклонилась к внучке:
— Встань немедленно.
— Нет!
— Машенька, я сказала — встань.
— Мама! — Алина вскочила. — Прекрати! Ты не имеешь права!
— Не имею права требовать от ребенка нормального поведения?
— Это не нормальное поведение! Это подавление личности!
Покупатели останавливались, смотрели. Кто-то снимал на телефон.
— Алина, люди смотрят.
— И пусть! Я не буду ломать своего ребенка ради чужого мнения!
Машенька, поняв, что мама на ее стороне, завыла как сирена.
Я развернулась и пошла к выходу. За спиной слышала, как Алина уговаривает дочь:
— Солнышко, давай встанем. Мама купит тебе мороженое. Хочешь мороженое?
Конечно. Награда за истерику.
В машине сын молчал. Я тоже. Алина сидела сзади с Машенькой, которая облизывала огромное мороженое.
— Мам, — наконец сказал Андрей. — Ну зачем ты так?
— Как?
— Ну… строго. Она же ребенок.
— Именно поэтому ее надо воспитывать.
— Времена изменились, мам.
— Дети не изменились. Они как требовали границ, так и требуют.
— Алина читала много книг по психологии…
— А я вырастила троих. И никто из вас не валялся в магазинах.
— Это было давно.
Давно. Будто дети тридцать лет назад были другой породы.
Дома Машенька побежала в комнату, разбрасывая по дороге куртку, ботинки, рюкзак.
— Маш, подними вещи, — попросила я.
— Не хочу!
— Машенька, это некрасиво.
— Мама! — внучка побежала жаловаться. — Бабушка опять командует!
Алина вышла из кухни:
— Мама, мы же договаривались. В нашем доме наши правила.
Наши правила. В моей квартире, между прочим. Они переехали полгода назад — копят на ипотеку. Я согласилась, думала — помогу с внучкой. Не знала, во что ввязываюсь.
— Алина, ребенок должен убирать за собой.
— Должен — это слово из твоего детства. Сейчас мы объясняем, мотивируем, договариваемся.
— И как, договорились?
Алина поджала губы. Пошла к дочери:
— Машуля, давай вместе повесим курточку? Это будет наша игра!
— Не хочу играть!
— А если мама повесит, а ты посмотришь?
— Ладно.
И Алина, молодая здоровая женщина, пошла вешать куртку пятилетнего ребенка. Под одобрительным взглядом дочери.
За ужином Машенька ковыряла вилкой в тарелке.
— Не буду это!
— Что не будешь? — спросил Андрей.
— Котлеты фу! Хочу пиццу!
— Солнышко, бабушка старалась, готовила…
— Плевать!
Я вздрогнула. Пятилетний ребенок говорит «плевать» за столом.
— Машенька, так нельзя говорить.
— Можно! Мама сказала, я могу выражать свои чувства!
— Это не чувства, это хамство.
— Мама! — Алина покраснела. — Не надо навешивать ярлыки!
— Какие ярлыки? Ребенок хамит!
— Она выражает протест!
— Против котлет?
— Против навязывания!
Я встала из-за стола. Аппетит пропал.
— Мам, ты куда? — спросил Андрей.
— К себе. Выражаю протест против этого цирка.
В комнате включила телевизор. Старый фильм — «Девчата». Смотрела и думала: вот они без всяких психологов выросли. Нормальные люди. Работящие, веселые, уважающие старших.
Постучали в дверь. Андрей.
— Мам, можно?
— Заходи.
Сел на край кровати.
— Мам, ну что ты? Алина расстроилась.
— А я?
— Ты тоже. Но пойми, сейчас другие методы воспитания. Без насилия.
— Андрюш, какое насилие? Я же не ремнем ее лупцую!
— Психологическое насилие тоже травмирует.
— Сынок, а то, что пятилетка командует взрослыми — это не насилие?
— Она не командует. Она учится отстаивать границы.
Границы. Еще одно модное слово.
— Андрей, а когда она пойдет в школу? Учительнице тоже будет говорить «плевать»?
— Ну… это другое.
— Почему другое?
— В школе дисциплина.
— А дома не нужна?
Он замолчал. Потом сказал:
— Мам, потерпи. Мы скоро съедем.
— Дело не в этом. Мне за внучку страшно.
— Почему?
— Вырастет эгоисткой. Не будет уважать никого.
— Мам, она маленькая еще.
— В пять лет уже не маленькая. В пять лет пора понимать, что можно, а что нельзя.
Андрей ушел. А я осталась с телевизором и своими мыслями.
Ночью проснулась от грохота. Пошла на кухню — Машенька стояла у открытого холодильника.
— Что ты делаешь?
— Ем.
— Ночью?
— Хочу и ем!
На полу валялась разбитая банка варенья.
— Машенька, ты разбила банку!
— Ну и что?
— Надо убрать. Можно порезаться.
— Сама убирай!
Пришла Алина, заспанная.
— Что случилось?
— Внучка разбила банку и отказывается убирать.
— Машуля, ты хотела кушать?
— Да! А бабушка ругается!
— Никто не ругается, солнышко. Пойдем, мама даст тебе йогурт.
И Алина, переступая через осколки, повела дочь к холодильнику. Я молча взяла веник и начала подметать.
— Мама, я сама уберу, — сказала невестка.
— Не надо. Я справлюсь.
Убрала осколки, вытерла варенье. Алина кормила Машеньку йогуртом.
— В следующий раз разбуди маму, если захочешь кушать ночью, — говорила она.
В следующий раз. Значит, ночные походы к холодильнику — это нормально.
Утром за завтраком Машенька заявила:
— Не пойду в садик!
— Почему, милая? — спросила Алина.
— Не хочу!
— Но там твои друзья…
— Плевать!
Опять это слово.
— Машенька, в садик ходить надо, — вмешалась я.
— Не надо! Мама сказала, я могу выбирать!
— Выбирать можно игрушки. А не ходить в садик или нет.
— Мама! — Алина посмотрела на меня укоризненно. — Ребенок имеет право на выбор!
— В пять лет?
— В любом возрасте!
Андрей молча ел кашу.
— Сын, ты что думаешь?
— Я… думаю, что Алина лучше разбирается.
Лучше разбирается. Моя невестка, которая ребенка родила пять лет назад, разбирается лучше, чем я, вырастившая троих.
Машенька осталась дома. Алина взяла отгул — нельзя же заставлять ребенка.
Я ушла к подруге. Не могла больше смотреть на это.
— Представляешь, — рассказывала Галина. — Внук вчера матом ругнулся. Семь лет! Я говорю дочери, а она: «Это он эмоции выплескивает».
— И у тебя тоже?
— У всех, Вер. Сейчас дети другие.
— Дети те же. Это родители другие.
— Боятся травмировать.
— А то, что дети растут эгоистами — не травма?
Вернулась домой вечером. Квартира вверх дном. Игрушки везде, на кухне грязная посуда, в ванной — потоп.
— Что произошло? — спросила у Алины.
— Мы играли в морское приключение!
— В ванной?
— Да! Машенька была капитаном!
Капитан. Пятилетний капитан, который довел квартиру до состояния кораблекрушения.
— Алина, это же жить невозможно!
— Мама, это временный беспорядок. Зато ребенок развивается!
— Во что? В разрушителя?
— В творческую личность!
Я пошла к себе. Закрыла дверь. Достала альбом со старыми фотографиями. Вот Андрюша в пять лет — помогает мне тесто месить. Серьезный такой, сосредоточенный. Вот Катя и Леночка — близняшки мои — моют посуду. Стоят на табуретках, фартуки до пола. Смеются.
Они умели и играть, и помогать. Знали слово «нельзя». Уважали старших. И выросли хорошими людьми. Андрей — инженер, Катя — врач, Лена — учительница. Семьи у всех, дети.
Только вот с детьми теперь по-другому.
Постучали в дверь. Машенька.
— Баба, можно?
— Заходи.
Села на кровать, ноги болтаются.
— Баба, а почему ты грустная?
— Устала, наверное.
— От меня?
Посмотрела на нее. Глаза честные, детские. Не злой ребенок. Просто… неправильно воспитываемый.
— Нет, солнышко. Не от тебя.
— А от кого?
— От жизни.
— Жизнь плохая?
— Нет. Просто сложная.
Машенька подвинулась ближе.
— Баба, а расскажи сказку?
— Какую?
— Про то, как ты маленькая была.
Я улыбнулась. Обняла внучку.
— Когда я была маленькая, мы жили в деревне…
Рассказывала про корову Зорьку, про кур, про речку. Машенька слушала, открыв рот.
— Баба, а почему ты корову доила?
— Помогала маме.
— А если не хотела?
— Все равно помогала. Мама одна не справилась бы.
— А если бы я не захотела?
— Тогда бы семья без молока осталась.
Машенька задумалась.
— Баба, а я могу помочь?
— Конечно. Хочешь посуду вытирать?
— Хочу!
Пошли на кухню. Дала ей полотенце, показала, как вытирать ложки. Старалась, язык высунула.
— Баба, а это трудно!
— Любое дело трудно, пока не научишься.
— А ты научишь?
— Научу.
Пришла Алина, замерла в дверях.
— Машенька, что ты делаешь?
— Помогаю бабушке!
— Но… ты же не обязана…
— Я хочу! Баба сказала, я молодец!
Алина растерялась. Не знала, что сказать.
Потом все-таки сказала:
— Мама, не надо эксплуатировать ребенка.
— Я не эксплуатирую. Она сама попросила.
— Под твоим давлением!
— Алина, я ее не заставляла. Правда, Машенька?
— Правда! Я сама! Смотри, мам, как чисто!
Алина забрала дочь. Увела в комнату — объяснять, наверное, что помогать бабушке необязательно.
А я осталась на кухне. Смотрела на чистые ложки и думала — может, еще не все потеряно? Может, в этом ребенке еще можно пробудить нормальные человеческие качества?
Только как это сделать, если мать против?
Тяжело вздохнула. Времена действительно изменились. Только не уверена, что в лучшую сторону.
