Звонкая пощечина заставила Жоселин задрожать от гнева. Это было так несправедливо! Да еще посреди улицы, на глазах у всех! И в чем она провинилась, позвольте узнать? Только сказала, что юбка в этой витрине – очень красивая… Сжав губы, мадам Мерсье пошла прочь. Жоселин ничего не оставалось, как уныло брести за ней.
Она родилась 1 января 1939 года, в Ницце, и акушерки наперебой уверяли мадам Мерсье, что никогда не видели более красивого ребенка. Когда девочку положили на руки матери, малышка сделала неловкое движение, и женщина с разочарованием отстранилась.
— Моя дочь меня не любит, — веско произнесла она.
— Да что вы, мадам! – воскликнула хорошенькая медсестра. – Поглядите, какая она миленькая! Она просто ещё ничего не понимает!
По переубедить мадам Мерсье оказалось бесполезно…
Она была очень красива, эта уроженка Савойи: темные волосы, огромные голубые глаза. Наследник фармацевтической компании влюбился в нее без памяти и предложил ей стать его женой. Разумеется, первым ждали мальчика – будущего воротилу огромного бизнеса! Но рождение Жоселин Ивонн Рене спутало все планы Мерсье.
— Ничего, — весело говорил молодой отец, — у нас будут еще мальчики!
Его уверенность пошатнулась, когда следом за маленькой Жоселин на свет появились еще две девочки – Мишель и Шанталь. Обожая этих крошек, мадам Мерсье не забывала о своем давнем убеждении, что старшая дочь ее не любит.
Раздражение матери выплескивалось в постоянные придирки и «ежедневную пощечину». Спровоцировать ее могло все, что угодно – недостаточно хорошо заправленное одеяло, шум в детской, неправильный взгляд… Жоселин так привыкла, что ее наказывают, что даже в проделках сестер всегда признавалась.
Во время второй мировой Ницца была взята в плотное кольцо. Снабжение города стало скудным, а еще немцы любили ходить по домам, чтобы забрать что-нибудь ценное, принадлежащее местным жителям. К Мерсье, разумеется, нагрянули тоже. Один из солдат толкнул пожилую бабушку Жоселин, и девочка выскочила вперед с громким криком:
— Не трогай мою бабушку! Не смей!
Испуганная мадам Мерсье упала на колени, умоляя не причинять вреда ее малютке. Сдвинув брови, солдат вышел, а Жоселин еще долго дрожала от ужаса.
Когда война завершилась, Мерсье вернулись к прежним делам: их фабрика приносила огромный доход. Девочкам объясняли, что со временем им тоже придется заняться фармацевтикой, ведь кто-то должен продолжить семейное дело! Но Жоселин упрямо качала головой:
— Я буду балериной, — заявила она.
Отец поднимал глаза к небу, но матери это решение дочери пришлось по душе. Балерина – это все равно, что актриса… А мадам Мерсье чувствовала себя недооцененной: ее красота явно нуждалась в том, чтобы блистать.
Недополучив славы, она теперь могла реализоваться в дочери? Так что Жоселин записали на курсы к госпоже Карлоу-Дюран и попутно, не считая уроков в обычной школе, она занималась в Консерватории. Шанталь взяли «за компанию», хотя она не проявляла большого интереса к танцу. А вот еще одна сестра… скончалась от тифа.
«Мама требовала от меня лучших результатов и большего количества выступлений, — позже писала Жоселин, — легко сказать! Я училась в трех местах, причем успешно. Меня хвалили… Но мамы, амбициозные по отношению к своим дочкам, неуступчивы и жестоки».
— Она – дочь Мерсье, этим все сказано, — недовольно говорили родители других маленьких балерин.
Им все время казалось, что Жоселин получает свои награды и роли в детских спектаклях просто так. Ведь ее дед дружит с мэром Ниццы! На авеню Виктуар у них самый большой, самый роскошный дом… Когда был объявлен очередной концерт и Жоселин задействовали сразу в трех номерах, кто-то постарался сорвать ее выступление: у пуантов перерезали тесемки, спрятали бутафорские цепи, с которыми она должна была изображать пленницу, а еще украли партитуру!
Жоселин была в отчаянии. Мать, бледнее мела, принимала срочные решения. Партитуру успешно заменили, пуанты – по счастью! – имелись запасные. А вот цепи сняли с велосипедов, припаркованных возле здания. Пусть Жоселин и вымазалась в саже, зато выглядела совершенно натурально. Публика рукоплескала ей в этот день.
Руководитель балета был, наоборот, раздражен. Его фаворитка, к которой, как он ожидал, будут прикованы все взгляды, осталась в тени. Все из-за этой Мерсье!
— Что ты делаешь здесь? – резко сказал он Жоселин. – Иди к своим микстурам и лосьонам! Мерьсе должны заниматься этим!
«Тогда я решила, что надо уезжать», — писала Жоселин много лет спустя.
Мать поехала вместе с ней в Париж, чтобы пристроить дочь к Ролану Пети. Для жилья Жоселин сняли маленькую студию на Монмартре, а от отца попросили выделить содержание девочке: искусство обходилось дорого… Во-первых, платные занятия у Пети. Во-вторых, все эти пачки и пуанты…
Родители сомневались, стоит ли отпускать дочь в самостоятельное плавание так рано, но мадам Мерсье не могла оставить Ниццу. Решено было, что навещать дочь станут раз в месяц…. И каждый приезд матери стал для Жоселин испытанием. «Моя дочь меня не любит», — по-прежнему сидело в голове мадам Мерсье.
Она никак не могла смириться, что эта девочка превращается в красивую девушку (причем явно более яркую, чем она сама), что все меньше зависит от нее. Однажды, когда они шли по бульвару Мадлен и Жоселин вдруг восхитилась висевшей в витрине юбкой, мадам Мерсье размахнулась снова.
Звонкая пощечина стала самой обидной в жизни ее дочери Она не могла взять в толк: что именно не так? Какое правило она только что нарушила?
— Что ты делаешь? – воскликнула Жоселин. — Мама, не надо!
Но ответом был новый замах руки, только теперь Жоселин перехватила запястье матери.
— Не смей! – почти прорычала она. – Больше никогда не смей делать так! Я не прощу!
…Вечером она звонила отцу в Ниццу и буквально умоляла его отпустить ее в Англию, чтобы заниматься на курсах под руководством Марго Фонтейн. Попутно родители взяли обещание с дочери, что она станет учить английский язык… Все вместе занимало по десять-двенадцать часов в день, но Жоселин была счастлива. Уже анонсировали спектакли…
И все закончилось в один вечер, когда директор балетной тpуппы пригласил девушку в свой кабинет. Совершенно сбитая с толку, юная Жоселин заливалась краской. Она не сразу поняла, что от нее ждут и сразу выбежала, хлопнув дверью.
На следующий день, когда распределяли роли, ей указали на дверь.
— Ты безобразна, дитя мое, — скорбно сдвинув брови, сказал ей директор. – Совершенно лишена таланта. Ты зря тратишь мое и свое время. Лучше возьми билет на самолет и возвращайся к своей семье, в Ниццу.
Перелет был трудным, потому что Жоселин захворала. В аэропорту ее трясло от высокой температуры, а когда ее доставили домой, она почти бредила.
— Хватит танцев. – жестко сказал отец. – Смотри, что происходит!
У нее не было сил ни кивнуть, ни возразить. Она просто лежала и старалась выжить. Жоселин Мерсье еще не знала, что пройдет совсем немного времени и ее имя будут знать все. И что именно она станет… Анжеликой!
