Суббота, 7:45 утра. В дверь постучали — не просто, а резко, почти с паникой, будто дом горел. Сквозь сон Мария услышала голос Андрея:
— Мам, что случилось-то?
— Андрюша, срочно! Деньги нужны! — Раиса Петровна влетела в прихожую. Сумка болталась у неё на плече, волосы торчали в разные стороны. — Кошелёк вчера потеряла, а пенсия только через пять дней! За квартиру платить надо, телефон вот-вот отрубят!
Мария вышла из спальни, кутаясь в махровый халат. Голова раскалывалась от недосыпа. Андрей уже суетился на кухне — гремел чайником, доставал сахарницу.
— Садись, мам, сейчас чаю налью, — сказал он.
Раиса Петровна тяжело опустилась на стул и оглядела кухню с укором.
— Посуда опять грязная, — пробурчала она, кивнув на вчерашние тарелки в раковине.
Мария наливает себе воду из-под крана, прищуривается, не скрывая раздражения.
— Доброе утро и вам, Раиса Петровна. Соседей тоже разбудили? Или только мы в списке?
Свекровь фыркнула.
— Мне не до церемоний. У меня настоящие проблемы, не то что ваши мелочи.
Прошло полчаса после того, как за Раисой Петровной закрылась дверь. Мария сидела на кухне, сжимая в руках тёплую кружку кофе. Голова гудела от утреннего стресса.
Андрей стоял у раковины и методично мыл посуду, сосредоточенно склонившись над тарелками, словно те могли спасти его от разговора.
— Пять тысяч дал? — тихо спросила Мария, не глядя на него.
— Ну да… — ответил он, потер плечом щеку, затем с удвоенным усердием заскрипел губкой. — Мать же в беде…
Мария закрыла глаза. Пять тысяч. И всё — в бездонную яму «маминой беды», из которой никогда ничего не возвращалось.
Мысленно она вернулась в прошлое — туда, где всё началось. Три года назад она была начальником отдела логистики в крупной компании, женщиной, привыкшей держать себя в руках и мир — под контролем.
Родителей она потеряла рано: она стала сиротой, когда ей было всего двенадцать. Её забрала к себе тётя Лида, сестра отца — строгая, сдержанная, но справедливая.
— Машенька, теперь у тебя осталась только ты сама, — сказала тётя в первую же ночь. — Надейся только на себя. Жизнь — не санаторий.
И Мария поверила. Школа, подработка курьером, вечерний университет, бессонные ночи над тетрадями, в которых таблицы и формулы соседствовали с мечтами о своей квартире. Она выстояла. В тридцать семь у неё была двушка в центре, машина, стабильный доход и уважение коллег. Все решения принимала сама. Ни от кого не зависела.
А потом — банальный случай: сломался кондиционер. Она вызвала мастера.
Пришел мастер. Высокий, немного неуклюжий, с добрыми серыми глазами и крепкими, мозолистыми руками. Пока он возился с техникой, Мария напекла блинов — мука, яйца, молоко были под рукой. Дом наполнился запахом детства.
— Как вкусно пахнет, — сказал Андрей, немного смутившись.
— Чай будете? Садитесь. Горячие
Они говорили обо всём и ни о чём. Андрей рассказывал про работу, она — про офисные будни. С ним было легко, спокойно.
Через неделю он пришёл с ромашками.
— Просто так, — смутился. — Красивые показались.
Тогда она впервые за годы почувствовала себя не руководителем, не «стальной леди», а просто женщиной. Андрей провожал её с работы, носил тяжёлые сумки, чинил всё в доме, что ломалось. Его забота не выглядела обязанностью — она казалась искренней.
Свадьба была скромной — пара столов, самые близкие. Тётя Лида одобрительно кивала:
— Хороший мужик. Работящий. Не пьёт. Береги.
Но Раиса Петровна встретила её как врага. На первом ужине сидела с каменным лицом, отвечала односложно.
— Может, ко мне переедете? — предложила она через месяц. — А квартирку сдавать будете. Денежка лишней не бывает.
— У меня есть жильё, — ответила тогда Мария спокойно. — Мы будем жить здесь.
Андрей промолчал. Ни слова. Как и сегодня.
Постепенно Мария заметила: общих денег у них нет. Деньги — каждый платёж, каждая покупка — ложились на неё. Коммуналка, еда, бытовые расходы — всё. Андрей работал, получал зарплату, но в семейный бюджет не вкладывался.
— Андрей, — позвала она. — Нам поговорить надо.
Разговор так и не состоялся. На следующий день Мария помогала тёте Лиде с генеральной уборкой квартиры. Мыли окна, снимали шторы, вытирали пыль с антресолей. К вечеру Мария чувствовала себя разбитой.
— Иди домой, милая, — сказала тётя, заметив её бледность. — Простынешь ещё.
Не послушалась. Утром проснулась с температурой под сорок, голова раскалывалась, в горле першило. Андрей собирался на работу, застёгивал куртку.
— Андрюш, — хрипло попросила она, — сходи в аптеку. Пара цетамол купи, от горла что-нибудь.
Он остановился у двери, смущённо переминаясь с ноги на ногу.
— А… где у тебя деньги? — Он почесал затылок и неловко отвёл взгляд. — У меня своих сейчас нет. Я… не заезжал к маме.
Мария уставилась на него, не сразу поняв смысл слов.
— Ты же на прошлой неделе зарплату получил. Видела, как конверт принёс.
— Она у мамы, — пробормотал Андрей, не глядя в глаза. — Как всегда. Она выдаёт мне понемногу, когда надо.
Комната поплыла перед глазами. Не от температуры — от осознания. Её сорокалетний муж не распоряжается собственными деньгами. Мать держит его зарплату и выдаёт, как школьнику карманные.
— Ты… ты же взрослый человек, Андрей, — произнесла она тихо.
Он пожал плечами, как провинившийся подросток.
— Маш, ну что ты… Мама просто умеет копить. Она знает, как лучше. Я не трачу на всякую ерунду… Она всё рассчитывает…
— Я не замужем, — прошептала Мария, откидываясь на подушку. — Я опекаю взрослого мальчика.
Андрей стоял ещё секунду, не зная, что сказать. Потом тихо вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь, как будто боялся потревожить воздух.
Прошла неделя. Температура спала, но осадок остался. На кухне Андрей возился с краном — что-то подтекало. Он лежал под мойкой, бормотал себе под нос мелодию, которая звучала как детская песенка. Рядом валялся разводной ключ, шуршали пакеты с уплотнителями и изолентой.
— Андрей, — позвала она негромко, но отчётливо. — Иди сюда, поговорим.
Он вылез из-под раковины, вытер руки о штаны. Неловко прошёл в комнату, сел на самый край дивана, будто готовился в любую секунду вскочить и сбежать.
— Слушай внимательно, — Мария говорила спокойно, но твёрдо. — Либо ты сам распоряжаешься своими деньгами, своей жизнью, либо я ухожу.
— Маш… ну зачем так категорично? — Андрей начал теребить край покрывала. — Мама ведь не со зла. Она просто привыкла, понимаешь? Мы всегда так жили… Всегда.
— А я не привыкла жить с мальчиком, которому мама карманные деньги выдаёт, — отрезала она. — Мне почти сорок. Я не собираюсь быть кому-то второй мамой. Тем более — взрослому мужику.
Он откинулся назад, закрыл глаза. Вид у него был такой, будто его поставили перед расстрелом.
— Не ставь ультиматумы… Мне правда тяжело будет с ней… Она ведь…
— Выбирай. — Мария встала, подошла к шкафу. — Чемодан тут.
На следующий день Андрей сделал то, чего не делал никогда. После работы он заехал в банк. Очередь, бумажки, формальности. Старую карту — ту, которую держала мама, — он заблокировал. Попросил выдать новую, с доступом только у него. Это было просто. Но страшно. Всё детство, вся молодость мама решала за него — куда потратить, когда отложить, что купить. И вдруг — свобода.
Вечером в квартиру ворвалась Раиса Петровна. Глаза налились слезами, голос дрожал от негодования:
— Ты предал мать! — закричала она в прихожей, размахивая руками. — Она тобой вертит, эта… она манипулирует! Ты что, не видишь?! Я тебя растила одна, копейку к копейке… А теперь ты выкинул меня, как ненужную вещь!
Обвинения лились потоком: слёзы, упрёки, рассказы о бессонных ночах, принесённых жертвах, мнимых болезнях. Она хваталась за стены, голосила, будто на по хо ронах совести. Раньше Андрей дрогнул бы, сдался, извинился.
Но не сейчас.
Он стоял прямо. Руки сжаты в кулаки, плечи — напряжённые. Глаза — в пол, но голос — ровный, почти чужой.
— Мам… я женатый мужчина. Я сам теперь отвечаю за свою семью.
Раиса Петровна замерла. На миг в её взгляде промелькнуло что-то — то ли обида, то ли страх, то ли шок. Потом лицо снова стало жестким.
— Ну и живите! — крикнула она. — Посмотрим, к кому ты побежишь, когда она тебя выгонит!
Дверь хлопнула с такой силой, что задрожали стекла на окнах.
Мария подошла к мужу и просто взяла его за руку.
Месяц спустя после банковской истории всё повторилось. Андрей получил зарплату в пятницу, а в субботу у Раисы Петровны случилась «экстренная необходимость».
— Андрюша, мне срочно к гас тро энте рологу! — голос в трубке дрожал от волнения. — Ни есть, ни спать не могу! А в поликлинике запись только через три недели! Я, может, и не доживу!
Он поехал. Снял деньги, дал «на врача».
Через две недели — новая беда. Очки потеряла.
— Зрение упало, Андрюша, даже газету не могу прочитать! По улице идти страшно — как бы под машину не попасть!
И снова — пачка купюр, поцелуй в щёку, суетливое «спасибо, сыночек».
Мария не говорила ни слова. Новая карта — новый подход. Только теперь наличными, чтобы не отслеживалось.
На следующий месяц — очередной спектакль. Протечка сверху.
— Сантехник только за наличные работает, карту не принимает! — причитала свекровь по телефону.
— Интересно, — язвительно заметила Мария, пока Андрей натягивал кроссовки, — как она так точно угадывает день твоей зарплаты?
Андрей замер с ботинком в руке, потом виновато пробормотал:
— Ну, совпадение…
— Да, удивительное совпадение. Каждый месяц, в один и тот же день. Чудеса просто.
Он ушёл, не ответив. Мария опустилась на диван, понимая: всё возвращается обратно. Новая карта не помогла — деньги всё равно утекают к маме наличными.
Спасла ситуацию тётя Лида. Андрей зашёл к ней повесить полку, принёс таб летки от дав ления. Старушка взяла его за руку:
— Хороший ты мужик, Андрюша. Золотые руки, сердце доброе. Но пора уже быть мужем, не сынком.
Андрей покраснел, начал оправдываться, но тётя его перебила:
— Хочешь семью — будь главой семьи. А хочешь слушать маму — возвращайся к ней. Только Марию не губи. Она хорошая девочка, заслужила счастье.
Андрей долго молчал, крутя в руках отвёртку.
— Понимаю, — наконец сказал он тихо.
В следующую зарплату Андрей не поехал к матери. Вместо этого зашёл в ювелирный магазин на первом этаже их дома. Долго выбирал, советовался с продавщицей, купил серёжки с небольшими бриллиантами и обручальное кольцо — красивее того, что дарил на свадьбе.
Потом остановился у цветочного киоска, выбрал белые розы, в супермаркете взял бутылку шампанского и продукты для ужина.
Дома накрыл стол белой скатертью, поставил цветы в вазу, зажёг свечи. Когда Мария вернулась с работы, он встретил её с подарками.
— По какому поводу? — удивилась она, рассматривая коробочку с серьгами.
— Просто так, — Андрей улыбался так открыто, как давно не улыбался. — Просто захотелось.
Мария примерила серьги, посмотрела в зеркало. Андрей обнял её сзади.
— Красивая, — прошептал он. — Моя жена.
Впервые за долгое время он почувствовал настоящую радость. Не от маминого одобрения, не от её похвалы. А от счастья в глазах Марии, от тепла её рук, от понимания: это его выбор, его решение, его семья.
Телефон звонил весь вечер. Они не отвечали.
Лето принесло долгожданный покой. На даче у тёти Лиды Мария и Андрей белили яблони, работая в четыре руки. Андрей держал ведро с известью, Мария орудовала кистью.
— Выше мажь, — подсказывал он, — а то короед доберётся.
— Сама знаю, — засмеялась она.
Вечером жарили кабачки и баклажаны на мангале. Тётя Лида сидела в садовом кресле, довольно наблюдая за ними.
— Хорошо стали жить, — заметила она.
Раиса Петровна теперь жила одна. Иногда звонила, но голос стал другим — без привычного командного тона.
— Вы же теперь самостоятельные, — сказала она недавно по телефону, — раз сами решаете.
Мария посмотрела на мужа. Андрей переворачивал овощи на решётке, насвистывая какую-то мелодию. Тот же добрый, заботливый человек, каким была влюблена. Но теперь — настоящий партнёр, а не маленький мальчик во взрослом теле.
— Красиво получается, — сказал он, показывая на румяные баклажаны.
— Да, — согласилась Мария, думая совсем не об ужине. — Очень красиво.
С мужчиной рядом жизнь стала совершенно другой.
