Когда звезду советского кино, Георгия Юматова, судили в девяностых за убийство человека, мигом прошёл слух: опять покрывает свою капризную Музу. Она небось и убила. Слух был чистой ложью, кроме одной детали: Юматов был на стороне жены всю свою жизнь. И за это её не любили особенно.
Сказать имя: «Муза Крепкогорская», и мало кто вспомнит эту миловидную блондинку. А показать кадры с ней — и у каждого возникнет ощущение, что видел её много раз. Она действительно мелькала во многих фильмах, но, к своей досаде, только и именно мелькала. Не талантлива? Нет, отличница курса Сергея Герасимова и Тамары Макаровой во ВГИКе.
Капризна? Бывали и покапризнее. Вот типаж внешности подкачал: милая, словно с плакатов сошедшая, совершенно без изюминки, без зацепочки блондинка с ямочками на щеках. На большие роли искали девушек похарактернее. Характер Музе Крепкогорской осознание этого не улучшало.
Многообещающий старт
А всё начиналось так хорошо! После всех бед детства — когда Муза обнаружила повесившегося отца, а мать, в девичестве — дворянская дочь, постоянно ждала ареста или репрессий — Музе удалось тайком от родных поступить во ВГИК, продержаться там первый семестр, увериться, что артистка из неё получится.
Третья же роль досталась в большом фильме, таком, после которого даже артистов эпизода узнают в лицо — в «Молодой гвардии».
Правда, такая слава пришлась в итоге Музе не по душе. Ведь досталась ей роль предательницы Лазаренко — а в народе плохо отделяли актёра от персонажа, глядели на неё потом в транспорте с неприязнью: ишь, едет, предательница!
Зато на съёмках состоялась встреча, которая Музе казалась судьбоносной: она познакомилась с молодым красавцем Юматовым, исполнителем одном из центральных ролей фильма. Они поженились и не расставались всю жизнь. Муза была сложной женой, Георгий — сложным мужем, но друг за друга они были горой.
Он — алкоголик, она — вертихвостка
Когда об актёрской паре хотели посплетничать, ему припоминали, что любит приложиться к бутылке. Ей — что делает аборты, что плохая хозяйка, что раз за разом ходит на пробы, что муж везде ставит условие: «Снимаюсь, только если Музу тоже берёте», и что… он любит приложиться к бутылке.
Взрослый, самостоятельный мужчина, который приучился к крепкой выпивке ещё во время службы на флоте, который вращался после армии в среде, где алкоголизм был вариантом нормы, вдруг, оказывается, начал пить из-за «фифы-жены».
Муза, действительно, в быту была плоха. Но что касается отказа иметь детей — разве она единственная из актрис, кто ставил карьеру выше материнства? Точно так же поступала главная блондинка СССР Любовь Орлова, но ей это в вину не вменяли. И точно так же Орлову продвигал муж — но за это осуждали её гораздо меньше.
А вот Музе припоминали буквально всё. И брата-дипломата: блатная! (А эта блатная в детстве жила без отца-кормильца в бедности, в постоянном страхе за мать, с постоянными кошмарами после того, как обнаружила мёртвого папу).
И что муж зачем-то чуть не на руках носит, хотя она для этого ничего не делает: другие ломаются, а она что, её просто любят, что ли?! Не заслужила, не заслужила, нельзя просто любить! И чем больше Юматов пытался помочь жене, тем больше её ненавидели за эту его любовь — и не перестали ненавидеть после смерти обоих.
А Крепкогорская безропотно брала любую маленькую роль — сначала типичной бойкой советской девушки, потом типичной положительной мамы — и выкладывалась на ней, в надежде, что вот, что-то заметят в её игре, увидят огонёк внутри, который видели во ВГИКе.
Во многих фильмах её замечали и потом узнавали в лицо — по счастью, теперь уже с одобрением: Крепкогорская старалась брать положительные роли, помня, чем обернулась для неё роль Лазаренко.
А всё же узнавали через раз — точно так же узнавали её в любой другой круглолицей кудрявой блондинке, спрашивая: не вы ли, мол, мама Пети из «Потерянного времени» или генеральша из «Москва слезам не верит»?
Крепкогорская срывалась на муже — благо, он всегда был готов её слушать и утешать. Устраивала ему истерики, которые шокировали окружающих. А он… Тратил на неё свои звёздные гонорары, чтобы хоть немного утешить: зато ты, мол, моя звезда!
Одевал у лучших портных в импортные ткани, покупал украшения, устраивал суаре в духе зарубежных звёзд, с деликатесами, модной музыкой, выпивкой. И снова шёл «выбивать» ей роль. А потом — сам стирать и гладить рубашки. У него после флота с бытом было всё хорошо.
Он покатился, она виновата
Первый крупный запой у Юматова случился после очередной операции у жены: она прошла неуспешно, и врачам пришлось сообщить паре, что теперь откладывать рождение ребёнка некуда. Не родится теперь ребёнок. А Георгий до того надеялся, что будут дети — конечно, по западному, звёздному сценарию, попозже, чем обычно в СССР.
И до того склонный обращаться к алкоголю, Юматов пошёл привычным сценарием — и завяз. Впервые Георгий охладел к своей Музе. Пошёл крутить романы, драться с мужчинами, буянить. Она отвечала такими же изменами. Но — совсем расставаться они не решились. И, наконец, помирились.
Юматов получил квартиру побольше, с помпой привёз туда свою непризнанную кинозвезду. А она старалась утешить себя и его как могла: обставляла дом, закатывала новые суаре, создавая дух постоянной дружеской вечеринки, вечной молодости, звёздной, в конце концов, жизни.
Коктейли на вечеринках Юматов поглощал с такой же лёгкостью, как на посторонних застольях — водку. «Спаивает», стали говорить про Музу, хотя спаивать Юматова было давным-давно поздно.
И оба продолжали бесконечно работать, хотя звезда одной так и не засияла, а слава другого уже пошла на закат. Работали и в восьмидесятые, и в трудные девяностые. Это стало тем труднее, что в театре «стариков» решили не держать, а эпизодические кинороли давали копейки. Всё, что копила годами Муза в квартире — антиквариат, какие-то милые вещицы — наконец, пригодилось: распродавали предмет за предметом.
Может быть, они, как иные киноактёры, могли бы пойти в политику, примкнуть к какой-нибудь партии и кормиться за счёт «общественной деятельности», но у обоих характер был — что порох, разругаться им было проще, чем помириться. Их характер могли переносить только они сами, удивляя окружающих: как можно терпеть дома вечную ругань.
Снова громко заговорили о Юматове и Крепкогорской из-за трагедии: артист пригласил дворника помочь похоронить умершую от старости собаку. Был по случаю скорби Юматов нетрезв. Какая-то фраза дворника его вывела из себя, он схватил ружьё — дворник и Муза вцепились в ружьё тоже, пытаясь отнять… Оно выстрелило, и неслучайно.
Юматов действительно нажал на курок. Убил человека. А когда пошёл под суд, разнёсся слух: мол, Музу покрывает. Она убила, а Георгий же за неё горой… Хотя Муза, в отличия от мужа, в жизни не участвовала в драках. Да и следствие показало: вмешательство Крепкогорской в драку вообще никак не сыграло роли.
По счастью, адвокат каким-то чудом доказал превышение пределов самообороны вместо умышленного убийства. А вскоре Юматова амнистировали как ветерана Великой Отечественной. Георгий накрепко завязал и прекратил пить, но, как оказалось, был тяжело болен. Вскоре после трагедии он умер на руках своей Музы. Она успела вызвать «Скорую», но врачи оказались бессильны: аневризма брюшной аорты.
После смерти мужа все злопыхатели, обвинявшие Музу в том, что с Юматовым она из корыстных соображений, не могли поверить глазам: капризная фифа ходила, как в бреду, казалась умалишённой.
Два года она повторяла всем, кто готов был слушать: «Хочу к Жоре!» — и словно нарочно приближала этот миг: начала страшно пить. В последние два года жизни — больше она без Жоры не прожила — к ней ходил почти один только Виктор Мережко, друг Георгия Юматова. Он же после смерти Музы сохранил у себя их с Георгием архив: фотографии и письма.
