— Снова? — я задала вопрос, глядя не на него, а на то, как он торопливо зашнуровывал ботинки в прихожей.
Он замер на мгновение, всего на долю секунды, но этого было достаточно.
— Лина, мы же говорили. Срочный заказ, нужно проконтролировать лично.
Его голос звучал ровно, почти безразлично. Он избегал смотреть мне в глаза, и этот пустой взгляд в стену напротив ранил сильнее любой ссоры.
Ложь была не в словах, а в воздухе между нами. Густая, липкая, она оседала на мебели, на наших вещах, на мне.
Я ничего не ответила. Просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и наблюдала. Несколько недель назад я уловила на его пиджаке тонкий, незнакомый аромат.
Не резкий, как духи, а что-то едва уловимое, сладковатое, как запах уходовой косметики.
Когда я спросила, он отшутился, мол, в офисе у них женский коллектив. Но он работал в IT-компании, где из женщин была только бухгалтер предпенсионного возраста.
— Я поздно, не жди, — бросил он уже от двери.
Металлический щелчок замка прозвучал как точка в предложении, которое я боялась додумать до конца.
Внутри меня что-то оборвалось. Не в первый раз, но сегодня — окончательно. Хватит.
Хватит этой пытки неизвестностью, хватит делать вид, что я верю в его нелепые отговорки про работу.
Я накинула пальто прямо на домашнюю футболку, сунула ноги в кроссовки. Ключи от своей машины я схватила с полки, даже не думая, что делаю. Руки действовали сами по себе, подчиняясь холодной решимости.
Я выскользнула на улицу через пару минут после него. Его машина как раз сворачивала в конце нашего переулка.
Я держалась на расстоянии, выключая фары, когда он останавливался на светофорах. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать.
Он ехал не в сторону центра, где находился его офис.
Он свернул на старую дорогу, ведущую к заброшенным дачным поселкам на окраине города. Места, куда в здравом уме ночью никто не поедет.
Асфальт сменился гравием. Мою машину трясло, ветки царапали бока. Наконец, его автомобиль остановился у покосившегося забора, за которым виднелся силуэт двухэтажного дома.
Темного, заброшенного, с пустыми глазницами выбитых окон.
Он вышел из машины, не оглядываясь, и скрылся в тени дома.
Я припарковалась чуть дальше, заглушила мотор. Вокруг стояла звенящая пустота, нарушаемая лишь шелестом листьев.
Я сидела несколько минут, пытаясь унять дрожь. Зачем он здесь? Что это за место?
Выйдя из машины, я на цыпочках подошла к забору, стараясь не хрустеть гравием. В одном из окон на втором этаже горел тусклый свет.
Муж уверял, что его ночные отлучки — это работа, я не верила, и однажды проследила за ним до старого дома.
И именно в этот момент, стоя у чужого забора, я поняла, насколько была права в своих худших подозрениях. Потому что из этого окна, откуда лился болезненный желтый свет, доносился отчетливый женский плач.
Тихий, полный отчаяния и боли.
Этот плач проникал под кожу, вызывая мурашки. Он был каким-то надрывным, безнадежным.
Мозг лихорадочно перебирал варианты, один страшнее другого, но все они сводились к одному — измене.
Банальной, унизительной измене, обставленной почему-то в декорациях фильма ужасов.
Я обошла забор. Калитка была не заперта, просто прикрыта. Ржавая петля протяжно скрипнула, и я замерла, вслушиваясь. Но плач не прекратился, он словно не замечал ничего вокруг.
Двор зарос бурьяном по пояс. Я пробиралась сквозь него, цепляясь за колючки, чувствуя, как сырость пропитывает джинсы.
Дом выглядел еще более жутким вблизи. Облупившаяся краска, темные провалы окон, запах тлена и сырой земли.
Я подошла под самые окна. Теперь я слышала не только плач, но и голос Андрея. Моего мужа.
— Ну-ну, тише. Все хорошо. Я же приехал. Я здесь.
Его тон… таким он не говорил даже со мной. В нем была такая бездна терпения и нежности, что у меня перехватило дыхание.
Это было хуже, чем если бы я услышала крики или стоны страсти. Это была забота. Интимная, глубокая забота о другой женщине.
Внутри меня поднялась волна обжигающей ярости. Хотелось выбить эту хлипкую дверь, ворваться туда, посмотреть в его лживые глаза. Увидеть ее. Ту, что отняла у меня мужа и превратила нашу жизнь в этот кошмар.
Но я сдержалась. Ноги будто вросли в землю. Я представила эту сцену: я врываюсь, кричу, а он смотрит на меня с укором. Защищает ее. И от этой мысли стало невыносимо тошно.
Я отступила назад, в темноту, спотыкаясь о корни деревьев. Нужно было убираться отсюда.
Возвращаться домой и ждать. Унизительно, но необходимо. Я не дам ему возможности выставить меня сумасшедшей истеричкой.
Обратная дорога показалась вечностью. Я приехала домой за десять минут до него. Сняла мокрую обувь, бросила пальто на кресло и села на кухне, не включая свет.
Когда он вошел, я увидела, насколько он измотан. Лицо серое, под глазами тени. Он прошел на кухню, щелкнул выключателем и вздрогнул, увидев меня.
— Лина? Ты почему не спишь?
— Ждала тебя. С «работы».
Я старалась, чтобы мой голос звучал как можно ровнее.
Он устало потер переносицу.
— Тяжелая ночь. Давай завтра поговорим.
— Нет, Андрей. Мы поговорим сейчас. Я знаю, где ты был.
Он поднял на меня глаза. В них не было ни капли вины. Только бесконечная, всепоглощающая усталость и… страх. Он боялся.
— Что ты знаешь? — тихо спросил он.
— Я знаю про старый дом на отшибе. И про женщину, которая там плачет. Это и есть твой «срочный заказ»?
Его лицо окаменело. Он смотрел на меня так, будто я совершила страшное предательство.
— Ты… ты следила за мной?
— А у меня был другой выбор? Ты врал мне месяцами! Кто она, Андрей?
Я ожидала чего угодно: отрицания, гнева, мольбы о прощении. Но его ответ меня ошеломил.
— Я не могу тебе сказать.
— Что значит «не можешь»? — мой голос сорвался на крик.
— Это значит, что ты должна просто поверить мне. Пожалуйста, Лина, не лезь в это. Ради всего, что у нас было.
Он не оправдывался. Он ставил стену. Глухую, непробиваемую стену между нами, сотканную из тайны и боли.
И я поняла, что это не конец. Это только начало чего-то гораздо более страшного, чем простая измена.
Та ночь прошла в холодном молчании. Мы лежали в одной постели как чужие, разделенные пропастью его тайны. Утром он ушел на свою настоящую работу, бросив дежурное «до вечера», а я осталась одна.
Я не могла так больше. Его мольба «не лезь в это» стучала в висках. Но дело было уже не в ревности. Дело было в том страхе, который я увидела в его глазах. Он боялся не моего гнева. Он боялся за меня.
Днем я снова поехала к тому дому. При свете дня он выглядел еще более заброшенным и печальным. Я толкнула скрипучую калитку и решительно направилась к крыльцу. Дверь была заперта, но одно из окон на первом этаже было заколочено фанерой не до конца.
Протиснувшись внутрь, я оказалась в полумраке. Пахло пылью и старым деревом.
Мебель была накрыта белыми саванами простыней. Я медленно пошла по коридору, и тут сверху раздался шорох.
Я поднялась по скрипучей лестнице. Дверь в комнату, где горел свет, была приоткрыта. Я заглянула.
На кровати, спиной ко мне, сидела худенькая девушка в старом свитере. Она расчесывала длинные темные волосы, и ее плечи вздрагивали. Это была она. Та, что плакала по ночам.
— Привет, — тихо сказала я.
Девушка вздрогнула и резко обернулась. Ее глаза, огромные и испуганные, были точь-в-точь как у Андрея.
В этот момент все мои подозрения рассыпались в прах. Это не была его любовница.
— Вы кто? — прошептала она, вжимаясь в подушки.
— Я Лина. Жена Андрея.
В этот момент внизу хлопнула входная дверь.
— Аня, ты где? Я привез продукты!
Андрей. Он появился в дверях через минуту и застыл, увидев меня рядом с ней. Его лицо побелело.
— Лина… что ты здесь делаешь? Уходи, пожалуйста!
— Нет, — твердо сказала я, не сводя глаз с девушки. — Больше никаких тайн, Андрей. Рассказывай.
Он посмотрел на сестру, потом на меня. И сломался. Сел на край кровати и закрыл лицо руками.
— Это Аня. Моя младшая сестра.
Он говорил сбивчиво, а я слушала, и ледяной ужас сменялся горячим состраданием. Пять лет назад в этом самом доме внезапно умерла их мать. Аня нашла ее. Это сломало ее.
Тяжелейшая психологическая травма, агорафобия. Она не могла заставить себя выйти из дома, где все напоминало о матери.
Андрей пытался ей помочь. Врачи, терапия — все было бесполезно. Она впадала в истерику при одной мысли о том, чтобы покинуть эти стены. И он сдался.
Скрыл ее от всех, чтобы ее не упекли в клинику насильно. Он носил ей еду, лекарства, убирал, говорил с ней часами. Он нес этот крест один, разрываясь между своей тайной и нашей с ним жизнью.
— Я боялся тебе рассказать, — прошептал он, подняв на меня полные слез глаза. — Боялся, что ты не выдержишь. Что уйдешь. Я не мог потерять и тебя.
Я подошла и опустилась перед ним на колени. Взяла его руки в свои. Все мои обиды, вся ревность показались такими мелкими и глупыми по сравнению с его болью.
— Дурак, — выдохнула я. — Мы же семья.
Я посмотрела на Аню. Она смотрела на нас, и в ее испуганных глазах впервые за долгое время блеснул огонек интереса.
Я не знала, что нас ждет. Впереди были годы борьбы, слез, маленьких побед и больших поражений.
Но в тот момент, в пыльной комнате старого дома, я точно знала одно. Стена между мной и мужем рухнула. И мы больше не будем нести этот груз поодиночке. Мы сделаем это вместе.
Первые дни были похожи на хождение по тонкому льду. Воздух в старом доме был пропитан неловкостью.
Андрей, словно не веря своему счастью, постоянно бросал на меня благодарные, но тревожные взгляды. Аня же просто молчала. Она наблюдала за мной из своего угла, как испуганный зверек.
Я стала приезжать каждый день. Сначала просто привозила свежие продукты и оставляла их на кухне. Потом осмелилась приготовить что-то простое. Запах свежей выпечки впервые за долгие годы потеснил затхлый дух запустения.
Аня не выходила из своей комнаты, но я знала, что она чувствует этот запах. Однажды я оставила тарелку с теплым печеньем у ее двери. Когда я вернулась через час, тарелка была пуста.
Это была наша первая маленькая победа.
— Она тебя боится, — сказал Андрей вечером, когда мы вернулись домой. — Она боится всех.
— Я не буду на нее давить, — ответила я. — Просто буду рядом.
Но все оказалось сложнее. Через неделю я нашла в интернете контакты специалиста по работе с такими травмами. Молодая женщина, психотерапевт, ее методика казалась мне современной и щадящей.
Я показала сайт Андрею. Он помрачнел.
— Лина, не надо. Мы уже пробовали. Это делает ей только хуже. Каждый раз, когда приходил врач, у нее случался приступ. Она кричала, билась… Я не хочу этого снова.
— Но тот врач был пять лет назад! — возразила я. — Медицина не стоит на месте! Мы не можем просто оставить все как есть и ждать чуда!
— Я не жду чуда! — Он повысил голос. — Я просто пытаюсь ее не травмировать еще больше! Ты не видела ее в те дни. Ты не знаешь, что это такое.
Это была наша первая ссора после его признания. Она была тихой, но оттого не менее болезненной.
Я поняла, что его страх был таким же застарелым и глубоким, как и болезнь его сестры. Он так боялся причинить ей новую боль, что предпочитал бездействие.
Я не стала спорить. Но на следующий день, приехав в дом, я села на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, и просто начала говорить.
— Аня, привет. Это Лина. Я не буду подниматься. Просто посижу здесь немного.
Я рассказывала ей о своем дне. О смешном котенке, которого видела по дороге, о новом фильме, о том, что Андрей сегодня был особенно рассеянным на работе. Я говорила в пустоту, не ожидая ответа.
Я делала так каждый день. Иногда мне казалось, что я говорю со стенами. Но однажды, когда я уже собиралась уходить, сверху раздался тихий, едва слышный скрип.
Я подняла голову. Дверь в ее комнату была приоткрыта на крошечную щелочку.
И в этой щелочке я увидела ее глаз. Любопытный, уже не такой испуганный.
Я улыбнулась так тепло, как только могла.
— До завтра, Аня.
И в этот момент я поняла, что Андрей был неправ. Действовать нужно было. Но не силой. А терпением.
И теплом, которое способно растопить любой, даже самый толстый лед.
