Телефон разразился трелью в половине третьего ночи. Я даже не успела испугаться — рука сама потянулась к тумбочке, нащупывая вибрирующий предмет. На дисплее высветилось родное имя: «Лена». Странное дело, но мы с ней даже спустя двадцать лет дружбы почему-то не придумали друг другу прозвищ. Просто Лена и просто Ира. Так было принято у нас с самой школы.
— Я беременна, — сказала она вместо приветствия.
Сон как рукой сняло. Ленка, Ленка… Моей лучшей подруге тридцать восемь, а это значит, с учетом последних тенденций, не так уж и много, но, чего греха таить, мы обе уже смирились с мыслью, что материнство для нас — несбыточная мечта.
— Девочка моя, — проговорила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, — это же чудесно!
— Это тройня, — отозвалась она, и я будто увидела, как она сейчас сидит в своей маленькой квартирке, обхватив колени руками. — Ирка, это тройня. Я не справлюсь. Куда мне трое? Да еще и в моем возрасте…
— Стоп-стоп, — я резко села на кровати. — Дыши. В каком таком твоем возрасте? Ты в самом расцвете сил! А с тройней… Слушай, они же маленькие, — я нервно усмехнулась, пытаясь разрядить обстановку, — много места не займут.
Лена не засмеялась.
— Ир, я серьезно. Я только вчера узнала. Павел… Он, кажется, в шоке. Говорит: «Конечно, я счастлив». А сам весь белый. Даже кофе пролил на рубашку, представляешь?
На заднем фоне послышался приглушенный мужской голос.
— Дай ему трубку, — попросила я.
— Ты с ума сошла? Четыре утра!
— Уже три тридцать. И, судя по голосу, он не спит.
Через несколько секунд в трубке послышалось:
— Привет, Ир.
— Ты чего жену доводишь до слез? — спросила я без обиняков.
— Я? — казалось, Павел действительно удивился. — Я?! Да я на седьмом небе от счастья! Ты представляешь, какова вероятность естественной тройни? Это один случай на восемь тысяч беременностей! А тут еще и в нашем возрасте…
Я улыбнулась. Даже в такой момент Павлик оставался верен себе. Начитанный, образованный, с аналитическим складом ума – недаром мы с Ленкой прозвали его между собой Профессором. Всегда и на любую тему у него была припасена статистика. Казалось бы, что общего у искрометной, взбалмошной Ленки – талантливого дизайнера – и этого серьезного математика?
Говорят, противоположности притягиваются. Я до сих пор помню тот день, когда подруга познакомила меня со своим новым ухажером. Каюсь, я тогда подумала: «Максимум на пару месяцев». И вот, десять лет спустя…
— Ты точно рад? — переспросила я.
Повисла пауза. Затем Павел заговорил уже тише:
— Ира, конечно, я напуган. Мы оба в ужасе. Но… это же чудо. Наше чудо, понимаешь?
В этот момент трубка снова перешла к Лене.
— Ирка, сможешь завтра заехать? Мне страшно, — прошептала она.
— Конечно, — я на автомате посмотрела на часы. — То есть, уже сегодня. В двенадцать у тебя буду. Вот увидишь, всё будет хорошо!
Отключившись, я обнаружила, что сижу с дурацкой улыбкой. Одна моя часть радовалась за подругу. Другая… Другая крутила в голове непрошеную мысль: «А как же наши киносеансы по четвергам? А наши субботние прогулки? А совместные путешествия?».
Я одернула себя. Стыдно. Стыдно думать о таких мелочах, когда у Ленки такие перемены.
На следующий день я приехала к Лене с огромным букетом пионов (ее любимые) и пакетом экологически чистых продуктов. По дороге успела загуглить, что полезно беременным. Оказалось, список гораздо длиннее, чем я ожидала.
Подруга открыла мне дверь с заплаканными глазами, но улыбающаяся.
— Это что, все мне? — спросила она, указывая на два огромных пакета.
Я кивнула и протиснулась мимо нее в крохотную прихожую, где едва можно было развернуться. Их квартирка никогда не отличалась просторами, но сейчас мне особенно остро бросилась в глаза ее теснота. Три детские кроватки… где их вообще можно будет разместить?
Пока Лена готовила чай, я украдкой разглядывала ее. Живот еще не выдавал ее положения, но отчего-то она казалась мне другой. Обычно энергичная, всегда куда-то спешащая, сейчас она двигалась плавно, словно вслушиваясь в себя.
— Как ты? — спросила я, заметив, что она в третий раз кладет заварку в чайник.
— Не знаю, — честно призналась она. — Я всё еще не могу поверить. Знаешь, сегодня утром смотрела на свой плоский живот и думала: «Ленка, здесь правда трое?». Дурдом какой-то.
Она села напротив меня, обхватив чашку ладонями, словно греясь о нее.
— Ира, как мы справимся? У нас две комнаты. Всего две! И потолки такие низкие… А Павлик, он хоть и старается храбриться, сам напуган до чертиков. Я, конечно, в декрет пойду, но ведь троим нужно столько всего! И коляску специальную, и кроватки, и одежды… — она перевела дыхание. — Прости. Я сейчас всем этим загружаю.
— Эй, — я пересела к ней поближе, — для этого и существуют друзья. Чтобы загружать их своими проблемами.
Она слабо улыбнулась и впервые за всё время подняла на меня глаза:
— Скажи честно, ты думаешь, я справлюсь?
Я хотела ответить что-то вроде «Конечно, ты же сильная!», но вдруг поняла, что не могу. Не так. Не с этим пустым ободрением, которое мы часто бросаем друг другу, не задумываясь.
— Честно? Я думаю, что ты будешь чертовски уставать. Первое время, возможно, будешь плакать от бессилия и недосыпа. И иногда тебе будет казаться, что ты совершила ошибку. Но, — я взяла ее руки в свои, — но я верю, что ты будешь счастлива. По-настоящему счастлива, понимаешь? И я буду рядом. Мы все будем.
К моему удивлению, она расплакалась.
— Что я такого сказала?
— Просто… Спасибо, что не врешь мне, — она утерла слезы. — Все вокруг твердят: «Ой, как здорово!», «Тройня — это же такая радость!». А я сижу и думаю: что, если я не создана для этого? Что, если материнство — это не мое?
— Лен, — я отставила чашку, — ты самый заботливый человек из всех, кого я знаю. Помнишь, как ты выхаживала того бездомного котенка, которого подобрала под дождем? Три недели капельниц, бессонных ночей и молитв. И ведь выходила! А как ты заботишься о Павле? Он с тобой расцвел, стал увереннее, научился улыбаться. Брось, ты создана быть мамой.
Мы проговорили до самого вечера. Вернее сказать, говорила больше Лена, а я внимательно слушала. Смотрела, как меняется её лицо, когда она делилась наболевшим. Своими страхами, сомнениями.
Тихим голосом поведала о детской мечте, которая так и осталась пылиться где-то на дальней полке памяти — стать балериной. Помню, как она, тогда ещё десятилетняя девчонка, часами крутилась перед зеркалом, представляя себя на сцене Большого театра.
— А знаешь, Ир, я ведь всегда думала, что если буду мамой, то только для одной девочки, — сказала она, глядя куда-то поверх моего плеча. — Видела себя с малышкой, как наряжаю её в кружевные платьица, заплетаю косички, учу рисовать… Такая розовая мечта, понимаешь?
Она горько усмехнулась, поглаживая едва заметный живот.
— А теперь… даже не представляю, кто там внутри. Тройня, Ир! Это же с ума сойти можно. Павлик, представляешь, выстроил целую статистическую модель и теперь уверяет, что у нас будет два пацана и одна девчонка. Уже и имена придумал. А я… я даже загадывать боюсь. Просто хочу, чтобы они родились здоровыми.
Когда я уже собиралась уходить, она вдруг схватила меня за руку:
— Ира, а ты… ты не жалеешь, что у тебя нет детей?
Вопрос застал меня врасплох. Жалею ли я? В тридцать восемь, с успешной карьерой, свободой и возможностью путешествовать? Наверное, правильным ответом было бы: «Конечно, жалею! Каждая женщина мечтает о детях!». Но с Ленкой мы всегда были честны.
— Не знаю, — призналась я. — Иногда, когда вижу малышей в колясках или когда племянники забегают ко мне в гости, думаю: может, стоило попробовать? И тут же представляю все эти бессонные ночи, вечные тревоги, ответственность… И не знаю. Честно, не знаю.
Лена молча кивнула. Думаю, она поняла.
Беременность подруги протекала… сложно. В первом триместре ее мучил жестокий токсикоз. Она похудела, стала бледной и прозрачной. Я приезжала к ней каждые выходные, притаскивая с собой всякие вкусности, которые она тут же отвергала. Ее тошнило от запахов, от вкусов, от звуков.
Павел держался молодцом. Он взял на себя домашние хлопоты, нашел подработку, чтобы скопить денег на будущие расходы. Но я видела, как он выматывается, как темнеют круги под его глазами.
Во втором триместре Лене стало легче. Живот рос не по дням, а по часам. Она светилась и шутила, что скоро перестанет проходить в дверные проемы. Они с Павлом узнали, что ждут двух мальчиков и девочку, как он и предсказывал.
— Я же говорил! — с гордостью повторял Павел, листая каталог с детской мебелью. — У нас будут два защитника и одна принцесса.
Лена только улыбалась.
Я приезжала. Покупала им всё необходимое, иногда просто сидела рядом и слушала их планы, их страхи, их надежды. Но с каждым разом я всё отчетливее ощущала, что между нами растет невидимая стена. Лена всё глубже погружалась в свой новый мир — мир детских кроваток, пеленок, сосок. А я оставалась там, за границей этого мира, с чувством, что меня медленно, но верно вытесняют из ее жизни.
Я не сразу заметила, как начала отдаляться. Сначала перенесла одну встречу, потом еще одну. «Завал на работе», — говорила я. Лена не настаивала. Она всё понимала.
Так, незаметно, расстояние между нами росло.
Роды были тяжелыми. Лена провела в больнице целый месяц. Мальчики, Мирон и Макар, родились здоровенькими крепышами, а вот Милана была совсем крохотной и слабой. Ее поместили в кювез, подключили к аппаратам. Врачи говорили об угрозе жизни. Лена не отходила от дочери, часами простаивая у инкубатора.
Я приехала через неделю после родов. Не сразу, сперва закончила срочный проект. Больница встретила меня стерильной чистотой и запахом лекарств. Я прошла все необходимые процедуры, надела бахилы и халат, и вошла в палату. Лена сидела на кровати, держа у груди одного из мальчиков. Другой спал в прозрачной кроватке рядом.
— Привет, — сказала я, чувствуя неловкость. — Как ты?
Она подняла голову. Лицо осунулось, под глазами залегли темные круги.
— Мила всё еще в реанимации, — произнесла она вместо приветствия. — Говорят, шансы есть, но пока всё не очень хорошо. У нее недоразвиты легкие.
Я не знала, что сказать. Все мои заготовленные поздравления и шутки застряли в горле. Я просто села рядом и взяла ее за руку.
— Они такие маленькие, — прошептала Лена, глядя на сыновей. — Такие беззащитные. Ира, я не знаю, как справлюсь без Милы. Я не могу.
И тут я поняла, что совершенно не готова к этому. К таким разговорам. К такой боли. К такой ответственности.
— Всё будет хорошо, — сказала я, понимая, насколько пусто звучат эти слова. — Она сильная, как и ты. Она справится.
Лена не ответила. Она склонилась над малышом у своей груди, и её лицо… Боже, никогда прежде я не видела такого выражения. В нём была и бесконечная нежность, и всепоглощающий страх, и какая-то первобытная, звериная готовность защищать своё дитя любой ценой. Что-то перевернулось у меня внутри, сжало сердце до боли.
И вдруг, глядя на них, я поняла с пронзительной ясностью — Лена ушла. Нет, физически она была здесь, в этой больничной палате, но душой… Душой она переступила какую-то невидимую черту, за которой начинался новый мир. Мир, куда мне, бездетной, не было хода. Территория, где говорят на особом языке, где действуют другие законы, где каждый вдох ребёнка важнее целой вселенной.
Этот мир был соткан из тревог и радостей, которые я могла только наблюдать со стороны. Как гость, забредший в чужой дом. Могла сочувствовать, кивать головой, говорить правильные слова. Но не могла по-настоящему понять. Не умела. Не знала как.
Милана выкарабкалась. Крошечная, едва в ладонь помещалась, а боролась так отчаянно, словно уже знала — впереди целая жизнь, и стоит за неё цепляться изо всех сил. Помню, как Павел позвонил мне ночью, голос дрожал:
— Ирина, отключили аппарат искусственной вентиляции! Она дышит сама, представляешь? Доктор говорит, если так пойдёт дальше…
Через две недели её перевели из реанимации в обычную палату. Ещё неделя — и врачи, наконец, разрешили забрать всю семью домой. Они справились. Выстояли.
Я позвонила в тот же вечер. Слышала на заднем фоне плач младенцев, Ленин усталый, но счастливый голос. Сбивчиво поздравляла, говорила какие-то общие фразы, обещала непременно заехать на выходных. Павел перехватил трубку, долго благодарил за поддержку.
А я стояла у окна в своей квартире и чувствовала, как растёт между нами расстояние — не в километрах, а в жизненном опыте. В реальностях, которые мы теперь населяли.
Так прошел месяц. Потом еще один. Я звонила, справлялась о здоровье малышей, отправляла подарки курьером. Но каждый раз, когда Лена приглашала меня в гости, я находила предлог отказаться.
— Ты избегаешь меня, — сказала она однажды напрямик.
— Что? Нет, конечно. Просто завал на работе. Сама понимаешь, заказы, дедлайны…
— Понимаю, — эхом отозвалась она, и я почувствовала, что она действительно понимает. Слишком хорошо понимает. — Если захочешь заехать, мы всегда рады. Дети растут так быстро, ты даже не представляешь. Милка уже улыбается, а мальчишки вот-вот начнут переворачиваться.
— Обязательно заеду, — пообещала я. И не приехала.
Так, день за днем, мой мир и мир Лены всё больше расходились. Я окунулась в работу с головой. Взяла новый проект, потом еще один. Приходила домой за полночь, падала в кровать и мгновенно засыпала. Иногда мне снилась Лена — такая, какой она была до беременности: легкая, смешливая, с искорками в глазах. Просыпаясь, я ощущала странную пустоту.
Сначала я скучала по нашим посиделкам с вином и разговорами до утра. Потом — по самой Лене. А потом — привыкла. Мы всё еще созванивались, но всё реже. Я всё еще обещала заехать, но всё менее уверенно. А потом звонки и вовсе прекратились. Я узнавала новости о Лене через общих знакомых, следила за ее скудными публикациями в соцсетях.
Так прошло три года.
Я возвращалась с очередной командировки, когда телефон завибрировал от входящего сообщения. Фотография: трое детей, лет трех, сидят на качелях. Двое мальчишек с рыжими вихрами и девочка — копия Лены в детстве. И короткая подпись: «Мы скучаем».
Я замерла посреди аэропорта, глядя на экран. Три года. Целых три года я бегала от этой встречи, от этой новой Лены, от ее новой жизни.
Внезапно мне стало мучительно стыдно. Какой же жалкой и трусливой я была всё это время! Бросила подругу, когда ей было труднее всего, когда она нуждалась в поддержке больше, чем когда-либо. Я испугалась. Испугалась, что тройня займет все ее время, что для меня места уже не останется. И вместо того, чтобы бороться за нашу дружбу, я просто… сдалась.
«Можно к вам завтра?» — написала я, не думая.
В ответ пришел короткий адрес. Они переехали. Конечно, в той крохотной квартирке было не развернуться с тремя детьми. Я вбила адрес в навигатор — другой конец города, спальный район.
Всю ночь я не могла уснуть. Что я скажу? Как объясню свое исчезновение? Что, если она просто захлопнет дверь перед моим носом?
Утром я купила три огромных плюшевых медведя и торт. Банально, но ничего лучше мне в голову не пришло. В новый адрес я добиралась как в тумане.
Их дом оказался в тихом районе, среди таких же типовых новостроек. Я поднялась на лифте на восьмой этаж, постояла перед дверью, собираясь с духом, и нажала звонок.
Дверь распахнулась мгновенно, словно меня ждали. На пороге стояла Лена, но не та, которую я помнила — новая Лена. Волосы короче, фигура пополнела, глаза… Глаза остались прежними, только морщинки в уголках стали отчетливее, как и полукружья под ними.
— Привет, — сказала я, протягивая медведей и торт. — Я…
Закончить мне не дали. Из-за угла с диким криком выскочила троица одинаковых по росту, но разных по темпераменту малышей. Они бросились к матери, обхватили ее ноги, уставились на меня с любопытством и опаской.
— Мама, кто это тетя? — спросил один из мальчиков, крепко держась за Ленину руку.
— Это… — Лена запнулась, и я увидела, как по ее щеке скатилась слезинка. — Это тетя Ира. Моя самая лучшая подруга.
«Самая лучшая подруга». Звучало как издевка. Но в ее голосе не было злости, только грусть.
— А почему мы ее не видели раньше? — спросила девочка, Милана. Она выглядела хрупкой по сравнению с братьями, но взгляд имела цепкий и внимательный.
— Потому что тетя Ира очень занятой человек, — мягко ответила Лена. — Она много работает.
Дети приняли это объяснение без вопросов. Они выхватили у меня плюшевых медведей и унеслись в глубь квартиры, наперебой крича, что покажут новым друзьям свои комнаты.
— Проходи, — Лена посторонилась, пропуская меня в прихожую. — Здесь по-прежнему тесновато, но хотя бы на всех хватает комнат.
Я осторожно вошла. Квартира была небольшой, но светлой и уютной. Повсюду игрушки, детские рисунки на стенах, фотографии. И запах — запах детства, смеси молока, печенья и чего-то еще, неуловимого и родного.
— Хочешь чаю? — спросила Лена, забирая у меня торт. — Или кофе?
— Чаю, — автоматически ответила я, все еще оглядываясь. — Лен, у вас… очень мило.
Она слабо улыбнулась:
— Спасибо. Мы, конечно, не поместились бы в старой квартире. Пришлось продать, взять ипотеку. Павел теперь на двух работах, я подрабатываю на фрилансе, когда дети спят. Крутимся, как можем.
На кухне мы сели за стол. Я видела, что Лена хочет сказать что-то важное, но не решается. Я и сама собиралась с духом.
— Лен, — наконец выдохнула я, — я… прости меня. Я сбежала. Испугалась. Это непростительно.
Она подняла глаза:
— Чего ты испугалась, Ир?
Я не знала, как объяснить. Как рассказать о том, что боялась стать лишней, ненужной? Что боялась увидеть, как моя лучшая подруга превратится в совершенно другого человека?
— Я испугалась, что потеряю тебя, — честно призналась я. — Что между нами всё изменится. Что у тебя не останется места в жизни для меня.
— И поэтому ты сама решила исчезнуть? — в ее голосе не было упрека, только усталость. — Чтобы не дожидаться, пока я тебя вытесню?
Я кивнула, чувствуя, как краснею от стыда.
— Знаешь, — продолжила Лена, глядя в окно, — первый год был адом. Никто не предупреждает, насколько это тяжело — трое новорожденных, постоянные болезни, недосып, колики, аллергии, куча анализов… Я почти не спала, похудела на десять килограммов. Мила часто болела, мы то и дело лежали в больнице. Было время, когда я думала, что не выдержу. Что сойду с ума от усталости и отчаяния.
Она помолчала, помешивая чай.
— Я звонила тебе. Столько раз. Мне так нужен был просто человек, с которым можно поговорить не о детях. Вспомнить, что я всё еще существую не только как мать, но и как женщина, как личность. А ты… ты всегда была занята.
Мне хотелось провалиться сквозь землю.
— Я думала, что тебе уже не до меня, — пробормотала я. — Что твоя жизнь теперь — только дети. Что я буду лишней.
— И поэтому решила не проверять? — Лена вздохнула. — Знаешь, я бы сказала, что ты эгоистка, но… я понимаю. Правда, понимаю. Мы действительно изменились. Я уже не та Ленка, которая могла сорваться с тобой в Питер на выходные или просидеть до утра с бутылкой вина, обсуждая бывших. У меня теперь другие приоритеты, другие заботы. Но это не значит, что для старой дружбы не осталось места.
В этот момент на кухню влетела Милана. Она критически оглядела меня, затем забралась на колени к матери.
— Мама, а тетя Ира к нам еще придет?
У меня перехватило дыхание. Лена посмотрела на меня долгим взглядом:
— Не знаю, малыш. Это зависит от тети Иры.
— А я хочу, чтобы пришла, — безапелляционно заявила девочка. — У нее красивые сережки. И она похожа на принцессу из мультика.
Лена рассмеялась — впервые за всё время нашей встречи по-настоящему, искренне.
— Видишь, Ир, у тебя уже есть поклонница. А Мила, поверь, самый строгий критик в этом доме.
Милана кивнула с важным видом. Она соскользнула с коленей матери и исчезла так же быстро, как появилась.
— Они замечательные, — сказала я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. — Лен, я правда очень, очень сожалею…
— Ир, — она перебила меня, — давай без этого. Мы уже не те девчонки, которыми были раньше. Мы обе изменились. Ты строишь карьеру, я растворилась в материнстве. Но знаешь что? Я скучаю по нашей дружбе. Правда скучаю.
Я подняла глаза:
— Я тоже. Каждый день.
— Тогда, может быть, попробуем начать заново? — спросила Лена. — Не как раньше, конечно. Так уже не получится. Но по-новому?
Прежде чем я успела ответить, в кухню ворвались мальчишки. Они тянули за собой пластиковую железную дорогу, путаясь в деталях и споря на повышенных тонах.
— Мама, Макар сломал мой поезд! — возмущенно воскликнул один из них, протягивая игрушку с отломанным колесом.
— Неправда! Он уже был сломанный! — не менее возмущенно парировал второй.
Лена вздохнула, но без раздражения — так вздыхают, когда привыкли к определенному ходу вещей.
— Мирон, это же можно починить, верно? — она взяла в руки игрушку. — Смотри, колесико просто отщелкнулось. Вот так… и готово!
Мальчики уставились на починенную игрушку с восхищением.
— А вы знаете, кто это? — спросила Лена, указывая на меня. — Это тетя Ира. Она моя самая-самая лучшая подруга с самой школы! И она умеет рисовать удивительные картинки.
Это было правдой. Когда-то я мечтала стать иллюстратором, даже поступала в художественное училище, но потом ушла в дизайн интерьеров.
Мальчишки уставились на меня с новым интересом.
— Правда умеешь? — недоверчиво спросил Мирон.
Я кивнула:
— Могу нарисовать все, что захотите.
— Дракона! — выпалил Макар.
— И принцессу на драконе! — добавил Мирон.
— А еще единорога! — донесся голос Миланы из соседней комнаты.
Мы с Леной переглянулись и рассмеялись. Так просто. Так естественно. Будто и не было этих трех лет.
— У тебя где-нибудь есть бумага и карандаши? — спросила я, поднимаясь из-за стола.
Лена кивнула:
— Целая художественная мастерская. Милка пошла в меня — обожает рисовать. Правда, пока у нее получаются только каракули, но с каким энтузиазмом!
Следующие два часа пролетели незаметно. Я рисовала драконов, принцесс, единорогов, космические корабли и все, что только могло прийти в голову трем непоседливым фантазерам. Дети столпились вокруг меня, наблюдая за каждым движением карандаша с таким восхищением, что я почувствовала себя как минимум Пикассо.
Лена смотрела на нас с улыбкой, изредка подходя проверить, как продвигается дело.
— Знаешь, — сказала она, когда дети наконец отвлеклись на свои игрушки, унося с собой стопку моих рисунков, — я боялась, что ты не придешь. Даже когда писала тебе вчера, думала: «Ответит или нет?».
Я подняла глаза:
— Почему ты вообще написала? После всего…
Лена пожала плечами:
— Мила нашла старую фотографию. Ту, с нашего выпускного. Помнишь? Мы стоим обнявшись, такие счастливые, с этими дурацкими лентами через плечо. Она спросила: «Мама, а кто эта тетя?». И я поняла, что не могу объяснить трехлетнему ребенку, почему моя лучшая подруга никогда не бывает у нас в гостях.
Я почувствовала, как к горлу снова подступает комок.
— Лен, я…
— Ира, перестань извиняться, — мягко оборвала она. — Я ведь тоже хороша. Могла позвонить, могла настоять на встрече. Но я уважала твое желание держаться подальше от всего этого, — она обвела рукой квартиру. — От моего хаоса, от этой новой жизни, которая, признаюсь, иногда и меня саму пугает до чертиков.
Мы сидели на кухне, пили уже остывший чай и говорили. Говорили так, как не говорили давно — открыто, честно, без утайки. О работе, о ее детях, о моих неудачных свиданиях, о ее бессонных ночах. О том, как она скучала по возможности просто выйти из дома без трех пар детских варежек и шапок. О том, как я порой возвращалась домой в пустую квартиру и не находила себе места от тишины.
— А ведь мы теперь можем дополнять друг друга, — вдруг сказала Лена. — Я буду рассказывать тебе о своих материнских подвигах, а ты мне — о своих приключениях в большом мире.
— И о неудачных свиданиях, — усмехнулась я.
— Обязательно! Как в старые добрые времена.
Я покачала головой:
— Не как в старые времена, Лен. Мы уже не те. Я не та. Ты не та.
— Да, — она кивнула без тени сожаления. — Мы теперь другие. Но это не значит, что хуже.
В этот момент в кухню влетела Милана. Она забралась ко мне на колени — так запросто, словно знала меня всю жизнь.
— Тетя Ира, а ты правда мамина лучшая подруга? — спросила она, внимательно изучая мое лицо.
— Да, — ответила я, глядя на Лену. — Самая лучшая.
— Тогда почему ты не приходила к нам раньше? — в её голосе не было упрека, только искреннее детское любопытство.
Я не знала, что ответить. Но Лена пришла на помощь:
— Потому что тетя Ира очень занятая. Она строит красивые дома и квартиры для людей.
— Как в сказке про трех поросят? — с восторгом спросила Милана.
Я рассмеялась:
— Что-то вроде того. Только мои дома никакой волк не сдует.
— А нарисуешь мне такой дом? — спросила девочка, подпрыгивая на моих коленях. — С розовой крышей! И с садом! И чтобы был балкон, как у принцессы!
— Обязательно, — пообещала я, и вдруг поняла, что в этот раз не собираюсь нарушать обещание. — В следующий раз, когда приду в гости.
— А когда ты придешь? — не унималась Милана.
Я посмотрела на Лену:
— Может, в следующее воскресенье?
Глаза подруги заблестели:
— Приходи. Мы будем ждать.
Когда я собиралась уходить, уже стемнело. Дети, утомленные играми и новыми впечатлениями, уснули.
— Они просто в восторге от тебя, — сказала Лена, подавая мне пальто. — Особенно Мила. Она обычно такая недотрога с чужими.
— Она прекрасна, — ответила я. — Они все прекрасны, Лен. И ты… ты тоже.
Мы стояли в прихожей, и я вдруг поняла, что не хочу уходить. Не хочу возвращаться в свою пустую квартиру, к своей размеренной одинокой жизни. Здесь было шумно, тесно, не идеально чисто… но так тепло.
— Знаешь, я тут подумала, — медленно начала Лена, — может, ты могла бы иногда оставаться с детьми? Если тебе не сложно. Мы с Павлом уже три года никуда не выбирались вдвоем. Может, сходили бы в кино или просто поужинали где-нибудь…
Я улыбнулась:
— С удовольствием. Только учти: я понятия не имею, как обращаться с детьми. Я даже не представляю, как их укладывать спать или что делать, если они вдруг расплачутся.
— Ничего, — Лена подмигнула мне, — научишься. Это не так уж сложно, как кажется со стороны.
Мы обнялись на прощание — крепко, как в старые времена. И всё же иначе. Мы обе изменились. Стали взрослее, мудрее, осторожнее с обещаниями. Но в этот момент я знала: дружба не умерла. Она просто… повзрослела вместе с нами.
— До воскресенья? — спросила Лена, открывая дверь.
— До воскресенья, — кивнула я. — И, Лен… спасибо, что написала вчера. Спасибо, что дала еще один шанс.
Она улыбнулась:
— Мы же всегда давали друг другу шансы, верно?
Я вышла в прохладный вечерний воздух, чувствуя странную легкость. Да, мы теперь другие. Да, наша дружба уже не будет прежней — с ночными посиделками и спонтанными поездками. Но, может быть, она станет глубже, осознаннее, ценнее?
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Лены: фотография — я в окружении детей, с карандашом в руке, увлеченно рисующая дракона. И подпись: «Они уже скучают. Я тоже».
Я улыбнулась и ответила: «И я».
Начинался дождь, но мне почему-то казалось, что это самый счастливый вечер за последние три года.
