— Ну что, хозяюшка, всё коробками любуешься? Когда порядок-то наводить будешь? А то скоро мхом всё порастёт, — голос Валентины Петровны, звонкий и лишённый всякой деликатности, ворвался в умиротворяющую тишину новой квартиры.
Вика вздрогнула, едва не выронив чашку с остывшим чаем. Она сидела на полу посреди гостиной, обложившись полуразобранными коробками, и впервые за неделю сумасшедшей гонки с переездом позволила себе пять минут покоя. Она смотрела в огромное, от пола до потолка, окно и представляла, как повесит сюда лёгкие льняные шторы, поставит у окна кресло и будет читать вечерами. Эта трёхкомнатная квартира в новом доме была её мечтой, её крепостью, выстраданной годами экономии и работы на двух работах.
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Марина, привет, — Вика медленно поднялась на ноги, ощущая, как ноют все мышцы. — А вы как… Вы же вроде на дачу собирались?
Свекровь и золовка уже без приглашения прошествовали вглубь квартиры. Марина, младшая сестра мужа, с независимым видом бросила свою сумочку на стопку коробок с надписью «Посуда. Хрупкое!», отчего внутри что-то тревожно звякнуло.
— Передумали, — отмахнулась Валентина Петровна, проводя пальцем по подоконнику и брезгливо его осматривая. — Решили вас проведать, посмотреть, как вы тут устроились. А тут, я гляжу, конь не валялся. Вика, ну разве так можно? Уже неделя прошла! Я бы тут за два дня всё разгребла.
Она говорила так, будто Вика была нерадивой школьницей, а не тридцатидвухлетней женщиной, которая вместе с её сыном только что совершила самую крупную покупку в своей жизни.
— Мы потихоньку разбираем, — стараясь сохранить спокойствие, ответила Вика. — Андрей на работе, я вот только закончила кухню распаковывать.
— Кухню она распаковала! — фыркнула Марина, заглядывая в одну из комнат. — Ой, а эта комната что, пустая будет? Мам, смотри, какая большая! Сюда бы диванчик хороший, телевизор… Я бы могла иногда с ночёвкой оставаться, когда от вас поздно ехать. А то знаете, как у нас в Бирюлёво вечером страшно.
Вика застыла. «Иногда оставаться?» Мысли лихорадочно закружились. Эту комнату они с Андреем планировали под кабинет для него — он часто работал из дома — и гостевую, для её мамы, которая жила в другом городе и приезжала раз в год.
— Мы ещё не решили, что здесь будет, — сухо ответила Вика.
— Как это не решили? — искренне удивилась Валентина Петровна. Она уже вела себя не как гостья, а как инспектор, принимающий объект. — Надо сразу всё планировать. Вот сюда, — она ткнула пальцем в угол, — просится шкаф-купе. У меня знакомая в мебельном работает, я могу договориться о скидке. И обои эти… — она с сомнением потрогала стену, выкрашенную в нейтральный бежевый цвет. — Скукота. Надо что-то повеселее, с цветочками. Я как раз видела в «Леруа» чудесные, недорогие.
Вику начало накрывать глухое раздражение. Они с Андреем месяцами выбирали эту краску, спорили до хрипоты об оттенках, чтобы создать спокойное, минималистичное пространство. А теперь его безжалостно обесценивали, предлагая заменить на «весёленькие цветочки».
— Нам нравятся эти стены, — отрезала она.
— Ну, вам нравится, а людям нет, — не унималась свекровь. — Гости придут, что подумают? Что у хозяев фантазии нет. Ладно, проехали. Есть что-нибудь перекусить? Мы с дороги голодные.
Вика мысленно досчитала до десяти. В холодильнике было почти пусто — пара йогуртов и кусок сыра. Они с Андреем питались последние дни кое-как, заказывая еду или перехватывая что-то по пути. Готовить полноценно в хаосе коробок было невозможно.
— Я, к сожалению, ничего не готовила, — с ледяным спокойствием произнесла она. — Могу предложить чай. Сыр есть.
— Сыр? — Марина скривила губы. — Фи. Я думала, у вас тут уже новоселье в разгаре, стол накрыт. Мы же всё-таки первые гости. Могли бы и подготовиться.
В этот момент у Вики в груди что-то оборвалось. Первые гости. Которых не звали. Которые пришли без предупреждения, чтобы раздавать непрошеные советы и требовать еду.
— Мы вас в гости не звали, — слова сорвались с её губ прежде, чем она успела их обдумать. Они прозвучали тихо, но в пустой квартире, казалось, ударили в стены.
Валентина Петровна и Марина замерли. На их лицах отразилось такое изумление, будто Вика заговорила на древнеарамейском.
— Что? — переспросила свекровь, и её голос утратил свою звонкость, став жёстким.
Вика подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза. Страх перед ссорой, который всегда заставлял её промолчать, уступил место холодной ярости.
— Я говорю, мы вас сегодня не ждали. Поэтому и стол не накрыт. И угощать, соответственно, мы тоже не обязаны.
Тишина, повисшая после её слов, была настолько плотной, что её можно было резать ножом. Марина смотрела на неё с открытым ртом. Валентина Петровна побагровела.
— Ты… ты как с матерью разговариваешь? — прошипела она. — Я к сыну приехала, в его дом!
— Это и мой дом тоже, — так же тихо, но твёрдо ответила Вика. — И когда мы будем готовы принимать гостей, мы обязательно всех позовём. А сейчас, извините, я занята. Мне нужно разбирать вещи.
Она демонстративно взяла со стопки нож и принялась вскрывать очередную коробку, хотя руки её дрожали. Она чувствовала себя так, будто прыгнула с обрыва, не зная, что внизу — вода или камни. Она ждала криков, скандала, звонка мужу с жалобами.
Но вместо этого Валентина Петровна, бросив на неё испепеляющий взгляд, подхватила Марину под руку.
— Пойдём отсюда, дочка. Нам здесь не рады. Я так и знала, что она его против нас настроит. Ничего, будет ещё разговор. С Андреем.
Они развернулись и, чеканя шаг, направились к выходу. Хлопнула входная дверь.
Вика опустилась обратно на пол. Сердце колотилось где-то в горле. Она победила? Или только что объявила войну, в которой у неё не было шансов? Она посмотрела на свой новый дом, свою мечту, и впервые почувствовала в его стенах не радость, а леденящую тревогу. Телефонный звонок от мужа не заставил себя долго ждать.
— Вика, мама звонила. Она в истерике. Что у вас произошло? — голос Андрея в трубке был напряжённым.
Вика прикрыла глаза. Она ожидала этого звонка, но всё равно почувствовала укол вины.
— Они пришли без предупреждения, Андрей. Начали командовать, где какую мебель ставить, критиковать наш ремонт. А потом потребовали, чтобы я их накормила, хотя у нас в холодильнике мышь повесилась.
— И ты их выгнала? — в его голосе слышалось недоверие.
— Я не выгоняла. Я сказала, что мы их не ждали и что я не обязана их кормить. Это правда, Андрей. Они вели себя так, будто это их квартира, а я — прислуга. Марина уже решила, что будет оставаться ночевать в гостевой комнате, когда ей вздумается.
На другом конце провода повисло молчание. Вика слышала гул машин — Андрей, видимо, говорил с улицы.
— Вик, ну ты же знаешь мою маму. У неё характер такой. Она не со зла, она помочь хотела. Могла бы просто пропустить мимо ушей. Зачем было обострять?
— Помочь? — Вика почувствовала, как снова закипает. — Андрей, она назвала наши стены «скукотой» и хотела клеить «весёленькие цветочки»! Она обесценила всё, что мы делали вместе! А ты предлагаешь мне «пропустить мимо ушей»? Сколько можно пропускать? Когда они жили с нами в однушке, я пропускала. Когда она без спроса брала мои вещи, я пропускала. Когда Марина приводила своих подруг, а нам с тобой спать было негде, я пропускала! Но это — наш дом! Наш! Я не хочу здесь ничего пропускать. Я хочу жить спокойно.
Она говорила сбивчиво, почти срываясь на крик. Вся накопившаяся за годы обида выплёскивалась наружу. Андрей слушал, не перебивая.
— Я понял, — сказал он наконец, и его голос был усталым. — Я поговорю с ними. Но ты тоже пойми, это моя мать. Она теперь со мной разговаривать не будет.
— А что лучше, Андрей? Чтобы она не разговаривала с тобой или чтобы она вытирала ноги о твою жену в вашем собственном доме? — вопрос повис в воздухе.
— Я приеду, поговорим, — тихо ответил он и отключился.
Вика бросила телефон на коробку. Слёзы обиды и злости покатились по щекам. Она была зла на свекровь, на золовку, но больше всего — на Андрея. За то, что он снова пытался занять позицию «и нашим, и вашим». За то, что не мог просто сказать: «Вика, ты права. Это наш дом, и правила здесь устанавливаем мы».
Весь вечер она разбирала коробки с каким-то остервенением, пытаясь физической усталостью заглушить душевную боль. Андрей приехал поздно, выглядел измотанным. Он молча обнял её, и она поняла, что разговора сегодня не будет. Они сидели на кухне, среди неразобранных пакетов, пили чай и молчали. Каждый думал о своём. Вика — о том, что её хрупкое семейное счастье трещит по швам. Андрей — о том, как разорваться между двумя самыми важными женщинами в его жизни.
Следующие несколько дней прошли в гнетущей тишине. Родственники мужа не звонили. Андрей был молчалив и задумчив. Он помогал Вике собирать мебель, вешать полки, но между ними будто выросла невидимая стена. Вика чувствовала себя виноватой и правой одновременно. Она отстояла свои границы, но цена этой победы казалась слишком высокой.
Однажды вечером, когда они уже почти закончили обустройство, Андрей сел рядом с ней на новый диван.
— Я ездил к маме, — сказал он тихо.
Вика напряглась.
— Она не хочет с тобой разговаривать, — продолжил он, глядя в пол. — Считает, что ты её смертельно оскорбила. Что ты настроила меня против неё. Что ты специально купила эту квартиру, чтобы отгородиться от семьи.
— А ты? Ты что думаешь? — голос Вики дрогнул.
Андрей поднял на неё глаза. В них была такая усталость, что ей стало его жалко.
— Я думаю, что она перегибает палку. Сильно. Я пытался ей это объяснить. Сказал, что мы взрослые люди, и наш дом — это наша территория. Сказал, что нельзя приходить без звонка и вести себя по-хозяйски. Мы ругались. Очень сильно.
Он помолчал, а потом добавил:
— Она поставила мне условие. Либо ты едешь к ней, извиняешься на коленях…
Вика ахнула.
— …либо она со мной больше не общается. И Марина тоже.
Он горько усмехнулся.
— «Выбирай, сынок, или мы, или она». Классика жанра.
Вика смотрела на него, и её сердце сжималось от боли за него. Он оказался в той самой ситуации, которой она больше всего боялась.
— И что ты выбрал? — прошептала она, хотя уже знала ответ.
— Я выбрал нас, Вика, — он взял её руку. — Я выбрал нашу семью. Наш дом. Я сказал ей, что на коленях извиняться никто не будет, потому что извиняться не за что. Сказал, что если она хочет сохранить отношения, ей придётся научиться уважать наш выбор и нашу жизнь.
Он говорил, а у Вики по щекам текли слёзы. Но это были уже не слёзы обиды. Это были слёзы облегчения. Он не оставил её одну. Он был на её стороне.
— Она сказала, что у неё больше нет сына, — закончил он глухим голосом.
Они долго сидели в тишине, обнявшись. Война, которую она объявила, закончилась. Они победили. Но на поле боя остались руины некогда большой семьи.
Прошло два месяца. Жизнь в новой квартире постепенно налаживалась. Вика повесила те самые льняные шторы, у окна появилось уютное кресло. По вечерам они с Андреем ужинали на просторной кухне, делились новостями, строили планы. Казалось, всё было хорошо. Но тень разрыва с его семьёй лежала на их отношениях.
Андрей стал более замкнутым. Иногда Вика заставала его с телефоном в руках, смотрящим на номер матери, но так и не решавшимся позвонить. Он никогда не упрекал её, но она видела его боль и чувствовала себя виноватой. Она выиграла битву, но не была уверена, что стоило её начинать.
Родственники мужа держали оборону. Они не звонили, не писали. Полный игнор. Вика знала от общих знакомых, что Валентина Петровна всем жаловалась на «неблагодарного сына и его мегеру-жену», которая лишила её единственной радости в жизни.
Однажды в дверь позвонили. Вика, думая, что это курьер, открыла, не посмотрев в глазок. На пороге стояла Марина. Она выглядела по-другому: осунувшаяся, с тёмными кругами под глазами.
— Можно войти? — спросила она тихо, не глядя на Вику.
Вика молча отступила в сторону. Марина прошла на кухню и села на стул.
— Я ненадолго. Андрей дома?
— Нет, он на работе. Что-то случилось?
Марина нервно теребила ремешок сумки.
— С мамой плохо, — выдавила она. — Давление скачет, сердце. Врачи говорят, на нервной почве. Она почти не встаёт. Всё время плачет.
Вика молчала. Она не знала, что сказать. Сочувствия она не испытывала, но и злорадства тоже.
— Она хочет видеть Андрея, — продолжила Марина. — Но гордость не позволяет позвонить. Она ждёт, что он сам приедет. Вика… я тебя прошу. Уговори его. Я боюсь за неё. Она себя изведёт.
Вика посмотрела на золовку. В её голосе не было обычной надменности. Только страх и усталость.
— Марина, почему ты пришла ко мне? Это дело Андрея и его матери.
— Потому что он тебя послушает! — воскликнула Марина. — После того скандала он как будто другой человек стал. Он всегда маму слушал, а тут… Он выбрал тебя. Значит, твоё слово для него важно. Вика, я не прошу за себя. И я до сих пор считаю, что ты была неправа. Но мама… она действительно болеет.
Вика вздохнула. Это была манипуляция, тонкая и жестокая. Но в то же время она видела, что Марина искренне напугана.
— Я поговорю с ним, — сказала она наконец. — Но я не буду его уговаривать. Это его решение.
Вечером она пересказала Андрею разговор с сестрой. Он долго молчал, глядя в окно на огни ночного города.
— Она манипулирует, — сказал он наконец. — Как всегда. Стоит мне приехать, и всё начнётся сначала. «Я ради тебя здоровье гроблю, а ты…»
— Возможно, — согласилась Вика. — Но что, если ей и правда плохо? Ты сможешь себе простить, если с ней что-то случится?
Она задала этот вопрос, потому что знала: он не сможет. Какой бы ни была его мать, он её любил.
— Что ты предлагаешь? — он повернулся к ней.
— Я ничего не предлагаю. Я просто хочу, чтобы ты поступил так, как считаешь нужным. Не ради меня и не ради неё. А ради себя. Чтобы потом не жалеть.
На следующий день Андрей поехал к матери. Он вернулся поздно вечером, серый и опустошённый.
— Она действительно выглядит неважно, — сказал он, садясь на кухне. — Но как только я вошёл, начался концерт. Что я предатель, что ты меня околдовала. Что мы должны продать эту квартиру и переехать поближе к ней, чтобы ухаживать за ней.
— И что ты?
— Я вызвал ей врача на дом. Платного, хорошего. Оплатил все лекарства. Сказал Марине, чтобы наняли сиделку, если нужно, я дам денег. И ушёл.
— Ты не остался?
— Нет. Я сказал, что буду помогать деньгами и с врачами. Но жить по их правилам мы не будем. И извиняться никто не будет. Я приеду через неделю проверить, как она.
Вика подошла и обняла его сзади за плечи. Он накрыл её руку своей.
— Это было правильно, — прошептала она.
Это не было примирением. Это был новый формат отношений: холодный, деловой, без сантиментов. Андрей нашёл способ заботиться о матери, не позволяя ей разрушать его собственную жизнь. Валентина Петровна, поняв, что ультиматумы больше не работают, скрепя сердце приняла эти условия. Она по-прежнему была недовольна, но инстинкт самосохранения и страх остаться совсем без помощи сына взяли верх.
Они с Викой больше никогда не пересекались. Марина иногда звонила Андрею по «деловым» вопросам, касающимся здоровья матери. В их новую квартиру родственники мужа больше никогда не приходили.
Однажды, спустя почти год, Вика сидела в своём любимом кресле у окна с книгой. Андрей вошёл в комнату, подошёл к ней и молча протянул телефон. На экране была фотография: Марина, сияющая, в свадебном платье, рядом с ней — жених и Валентина Петровна. Свекровь выглядела вполне здоровой и даже улыбалась. Они сфотографировались втроём. Ни Андрея, ни Вики на свадьбу, конечно, не позвали.
— Вот, — сказал Андрей, забирая телефон. — Сестра замуж вышла.
В его голосе не было ни обиды, ни грусти. Просто констатация факта. Он посмотрел на Вику, на их уютную, спокойную квартиру, на мир, который они построили вместе.
— Пойдём пить чай? — улыбнулся он. — Я торт купил.
Вика улыбнулась в ответ. Она посмотрела на фотографию в его телефоне, на этих чужих, по сути, людей, и поняла, что не чувствует ничего. Ни злости, ни сожаления. Только покой. Они отвоевали своё право на счастье. И цена, которую они заплатили, больше не казалась ей слишком высокой. Это была просто цена за свободу.
