— Неужели украли? — прошептала Марина, глядя в пустой сейф.
Металлическая коробка зияла темнотой. Её пальцы дрожали, нащупывая холодные стенки там, где должны были лежать пачки купюр. Ничего. Даже конверта не осталось.
Сердце заколотилось так сильно, что пришлось схватиться за дверцу шкафа. Из кухни доносился привычный звон ложечек о фарфор — родители пили вечерний чай.
Марина влетела в кухню. Мать неторопливо размешивала сахар, отец листал газету. На столе стояла вазочка с печеньем «Юбилейное», как в детстве.
— Мам, где деньги из сейфа?
Галина Ивановна подняла взгляд, словно удивившись вопросу. Отхлебнула чай, аккуратно поставила чашку на блюдце.
— А чего ты так смотришь? Мы деньги на дачу потратили. — Она пожала плечами. — Всё равно тебе на квартиру не хватило бы.
Марина почувствовала, как пол уходит из-под ног.
Она стояла посреди кухни, не в силах пошевелиться. Слова матери всё ещё звенели в ушах. Отец продолжал читать газету, изредка откусывая печенье.
— Восемьсот тысяч… — выдохнула она. — Шесть лет я копила.
— Ну и что? — Галина Ивановна встала, ополоснула чашку под краном. — Мы на твоё образование больше потратили. Репетиторы, университет, общежитие.
Шесть лет Марина устроилась менеджером в торговую компанию сразу после университета. Зарплата небольшая, но стабильная. Она урезала все расходы: обедала дошираком, одежду покупала в секонд-хенде, от встреч с подругами в кафе отказывалась.
— Зачем тебе квартира? — мать вытирала руки полотенцем с вышитыми петухами. — Замуж выйдешь, муж обеспечит.
Первые два года деньги лежали на карте. Потом случилась та история — кто-то попытался взломать её онлайн-банк. Слава богу, банк заблокировал подозрительную операцию. Но страх остался.
— Мам, можно я буду хранить накопления у вас в сейфе? — спросила она тогда, три года назад. — В съёмной квартире страшно держать.
— Конечно, доченька, — Галина Ивановна даже улыбнулась. — Какие проблемы? У нас надёжно.
Сергей Петрович тогда молча кивнул из-за телевизора.
Каждый месяц Марина приносила очередную пачку купюр. Складывала в конверт, подписывала сумму. Мать убирала деньги в сейф — старый, советский, встроенный в стену той комнаты, которая когда-то принадлежала Марине.
— Твоя бывшая комната теперь наша спальня, — сообщила Галина Ивановна, когда дочь вернулась из Москвы после университета с чемоданом. — Мы же не знали, что ты назад приедешь. Думали, в Москве останешься.
Марина стояла в дверном проёме, глядя на родительскую двуспальную кровать там, где раньше был её письменный стол. Шкаф с её вещами исчез. Вместо него — комод с материными халатами. Даже обои переклеили — вместо светлых в мелкий цветочек теперь тёмно-коричневые.
— А где я буду жить?
— В зале диван раскладывается, — мать пожала плечами. — Что ты как маленькая? Взрослая уже, должна понимать.
В зале действительно поставили новый диван. Рядом — стенку с посудой и хрусталём. Личного пространства для Марины не предусмотрели.
Три месяца она пыталась. Засыпала под бормотание телевизора, который отец смотрел до полуночи. Просыпалась в шесть утра от маминой уборки — Галина Ивановна пылесосила прямо возле дивана.
— Мам, я ещё сплю…
— А что разлеглась? На работу опоздаешь. И вообще, убери свои вещи с тумбочки, там моя косметика должна стоять.
В октябре Марина сняла однушку на окраине. Старый панельный дом, пятый этаж без лифта, но зато своё пространство. Пятнадцать тысяч в месяц — треть зарплаты. Накопления замедлились, но деваться было некуда.
Каждое первое число она раскладывала деньги по конвертам. Аренда, еда, проезд, коммуналка. Остаток — в накопления. Иногда удавалось отложить десять тысяч, иногда только пять.
— Опять пришла? — встречала её мать. — Деньги принесла?
Марина протягивала конверт. Галина Ивановна пересчитывала купюры, кивала и уносила в спальню. Хлопал замок сейфа.
— Мам, можно я пересчитаю деньги, — попросила однажды Марина.
— Что? Родной матери не доверяешь? — взвилась Галина Ивановна. — Да я тебя растила, ночей не спала!
По вечерам Марина листала объявления на Авито. Студии от полутора миллионов, однушки от двух. Но она верила — ещё год-два, и хватит на первоначальный взнос. Банк одобрил ипотеку, осталось накопить тридцать процентов.
В блокноте она вела учёт: «Январь — 15 000, февраль — 20 000, март — 18 000…» Строчки складывались в заветную сумму. Семьсот пятьдесят… Семьсот семьдесят… Семьсот девяносто тысяч.
«Скоро, — думала она, засыпая в съёмной квартире. — Совсем скоро у меня будет свой дом».
Восемьсот тысяч. Вчера ещё была уверена в этой сумме. А теперь стояла на кухне родителей и не могла поверить в происходящее.
— Как вы могли? — голос Марины дрожал. — Я же просила сохранить. Это мои деньги!
Галина Ивановна достала из хлебницы пряники, выложила на блюдце.
— Твои? — она усмехнулась. — А питание в школе кто оплачивал? Кружки, секции? Платье на выпускной за десять тысяч?
— Мам, это было пятнадцать лет назад!
— Ну и что? Деньги-то наши были. Так что считай, долги вернула.
Сергей Петрович откашлялся, сложил газету.
— Галя права. Дача нам нужнее. Мы уже немолодые, здоровье надо поправлять на свежем воздухе.
— Папа, да ты же знал, что я коплю на квартиру!
— Тебе всё равно не хватило бы, — отец пожал плечами. — Цены растут. Пока ты копишь, квартиры дорожают. Замкнутый круг.
Марина смотрела на них — спокойных, уверенных в своей правоте. Мать прихлёбывала свой чаёк. Отец крошил пряник на салфетку.
— Шесть лет… — прошептала она. — Я шесть лет экономила на всём. Дошираком питалась. В секонде одевалась.
— Ну и ду ра, — фыркнула Галина Ивановна. — Надо было замуж выходить, а не квартирами бредить. Посмотри на Ленку Соколову — двоих родила, муж дом построил. А ты всё сама, сама.
В груди что-то оборвалось. Марина поняла: они не украли деньги. Они просто взяли то, что считали своим по праву. И самое страшное — не видели в этом ничего плохого.
Марина опустилась на табуретку. Ноги не держали. Галина Ивановна уже доставала телефон, листала фотографии.
— Смотри, какая веранда! Застеклённая, с отоплением. А участок — десять соток, представляешь?
На экране мелькали снимки: белый дом с красной крышей, клумбы, теплица. Сергей Петрович придвинулся ближе, тыкал пальцем в экран.
— А вот тут я уже грядки разметил. Помидоры посажу, огурцы. Свои овощи будут, экологически чистые.
Они улыбались. Довольные, счастливые. Словно не замечали, что дочь сидит напротив них бледная как полотно.
«Лучше бы украли чужие», — мелькнула мысль. От чужих можно защититься. Поставить сигнализацию, поменять замки, обратиться в полицию. А от своих? От родной матери, которая качала тебя по ночам? От отца, который учил кататься на велосипеде?
— …и баню построим, — продолжала мать. — Серёжа уже договорился с бригадой.
Злость накатила волной, обожгла грудь изнутри. Но тут же схлынула, оставив после себя пустоту. Безысходность. Как в детстве, когда мать выбросила её любимую куклу — «уже большая, хватит ерундой заниматься».
Марина смотрела на родителей и понимала: они чужие. Всегда были чужими. Просто она не хотела это видеть.
Марина встала, пошатнувшись. Ключи звякнули в кармане.
— Ты куда? — спросила мать, не отрываясь от телефона. — Я ещё баню не показала.
— Домой.
— Какой ещё домой? Обедать будешь? Я котлеты сделала, твои любимые.
Марина натянула куртку, не глядя на родителей. Руки дрожали, пуговица никак не попадала в петлю.
— Обиделась, что ли? — фыркнул отец. — Вечно ты надуваешься. Как маленькая, честное слово.
Она вышла, не попрощавшись. Хлопнула дверь.
В маршрутке было душно, пахло бензином. Марина прислонилась лбом к холодному стеклу. За окном мелькали знакомые с детства улицы, магазины, остановки. Чужой город. Чужая жизнь.
В съёмной квартире она села прямо в прихожей, не снимая куртки. Достала телефон, удалила номер матери. Потом отца. Без дрожи, без слёз. Спокойно, как удаляют спам.
«Больше никогда, — подумала она. — Никаких денег, никаких планов, никаких надежд. Никогда».
Завтра начнётся новая жизнь. С нуля. Но уже без них.
Четыре месяца прошло. Марина сидела в банке, оформляла новый счёт. Менеджер улыбалась, печатала документы.
— Кто будет иметь доступ к счёту?
— Только я.
— Может, добавить доверенное лицо? Родственников, например?
— Нет. Только я.
На новой карточке уже лежало сорок тысяч. Немного, но это начало. Теперь она снимала двухкомнатную квартиру вместе с коллегой — так дешевле.
Телефон завибрировал. «Мама» высветилось на экране. Марина сбросила.
— Привет, — позже она перезвонила. — Да, жива-здорова. Нет, приехать не смогу. Работа.
Разговоры стали короткими, как деловые звонки. Никаких подробностей, никаких планов. Только дежурные фразы.
Вечером она разбирала коробки со старыми вещами. Выпала фотография — они втроём на море, ей десять лет. Отец держит её на плечах, мать смеётся, щурится от солнца. Счастливая семья. Или видимость семьи?
Марина убрала снимок обратно в коробку. Сердце сжалось, но ненадолго.
На холодильнике висел новый график накоплений. Расчётная таблица. План на пять лет. Без спешки, без надрыва. И главное — без посторонней помощи.
«Куплю, — подумала она, выключая свет. — Обязательно куплю. Но теперь это будет только моё».
