«Светлана Ивановна, не звоните больше. Ваш сын должен жить своей жизнью, а не висеть у вас на телефоне!» — голос Насти был холоден как лёд.
Я держала трубку, не веря своим ушам. Что она сказала? Не звонить? Моему собственному сыну?
— Настя, дай мне Серёжу, — попыталась я сохранить спокойствие.
— Серёжи нет. И не будет. Хватит его дергать по десять раз на дню!
— Я звоню раз в день! Просто хочу знать, как у него дела!
— Вот и не надо! У него есть жена, которая о нем заботится. А вы… вы его душите своей заботой!
Короткие гудки. Я набираю снова — «абонент заблокировал ваш номер».
Телефон выпал из рук. Серёжа заблокировал меня. Мой единственный сын. Мой мальчик, которого я вырастила одна после смерти мужа.
Сажусь на кухне, наливаю валерьянки. Руки трясутся. Как это произошло? Когда мой сын превратился в чужого человека?
Всё началось три года назад, когда он привел Настю знакомиться. Симпатичная девушка, вежливая. «Здравствуйте, Светлана Ивановна! Серёжа так много о вас рассказывал!» Улыбалась, помогала на кухне, расспрашивала про рецепты.
Я радовалась — наконец-то сын встретил хорошую девушку. После института всё никак не мог устроить личную жизнь. А тут — красивая, умная, из приличной семьи.
Свадьбу сыграли через полгода. Я помогала с организацией, Настины родители — люди занятые, всё свалилось на меня. Не жаловалась — для единственного сына ничего не жалко.
Первый звоночек прозвенел, когда они вернулись из свадебного путешествия. Позвонила узнать, как долетели.
— Мам, мы только вчера вернулись! Дай отдохнуть! — в голосе Серёжи появилось раздражение, которого раньше не было.
— Сынок, я же просто спросить хотела…
— Всё хорошо, мам. Я потом позвоню.
Потом он не позвонил. Я ждала три дня, потом набрала сама. Трубку взяла Настя.
— Серёжа спит. Устал на работе. Передам, что звонили.
Стала замечать — когда звоню, всё чаще отвечает она. Серёжа то в душе, то спит, то занят. А когда удавалось поговорить с сыном, разговоры становились всё короче.
— Привет, мам. Да, всё нормально. Да, на работе порядок. Настя привет передает. Всё, мам, мне пора.
На фоне всегда её голос: «Серёж, ужин стынет!» или «Серёж, мы же собирались к моим родителям!»
Пыталась приглашать их в гости — вечно занятые. То у Настиных родителей день рождения, то друзья позвали, то просто «устали, хотим дома побыть».
А потом случился переезд. Серёжа позвонил, радостный:
— Мам, у меня отличные новости! Мне предложили работу в Краснодаре! Зарплата в два раза больше!
У меня сердце обливалось кровью. Краснодар — это же на другом конце страны!
— Сынок, но как же… А квартира? А я?
— Мам, ну что ты как маленькая? Квартиру сдадим. А ты… ты же сама справишься. Не маленькая.
Сама справлюсь. Конечно. Как справлялась, когда муж умер, а Серёже было всего двенадцать. Как справлялась, работая на двух работах, чтобы дать ему образование. Как справлялась со всем — одна.
Уехали они через месяц. Я помогала собирать вещи, Настя командовала: «Это не берем, старье. И это тоже. Светлана Ивановна, зачем вы это запаковали?»
На вокзале Серёжа обнял меня:
— Мам, не переживай. Буду звонить каждый день!
Настя стояла рядом, улыбалась. Но глаза холодные.
Первую неделю он действительно звонил. Рассказывал про новую квартиру, работу, город. Я слушала его голос и радовалась — пусть далеко, но мой сын счастлив.
Потом звонки стали реже. Через день. Через два. Через неделю.
— Мам, извини, работы много. Обустраиваемся еще.
— Сынок, может, приеду к вам? Помогу с квартирой…
— Не надо, мам. Мы сами. Настя говорит, нам нужно учиться быть самостоятельными.
Настя говорит. Эта фраза стала появляться всё чаще. Настя говорит, что звонить каждый день — это слишком. Настя говорит, что мамы должны отпускать своих сыновей. Настя говорит…
Подруга Валя пыталась меня успокоить:
— Свет, ну это нормально. Молодая семья, им нужно своё пространство.
— Валь, но он же совсем не звонит! Раз в две недели — и то если я сама наберу!
— Ну значит всё хорошо у них. Плохо бы было — сразу бы позвонил.
Логично. Но сердце-то не обманешь. Чувствую — теряю сына. С каждым коротким разговором, с каждым «мам, я занят», с каждым «Настя ждет».
Пробовала писать сообщения — отвечал односложно. «Всё ок.» «Работаю.» «Целую.»
Три месяца назад набралась смелости, позвонила:
— Серёжа, я соскучилась. Может, приеду на выходные? Давно не виделись.
— Мам, неудобно как-то. У нас однокомнатная квартира.
— Сынок, я в гостиницу могу…
— Мам, не надо. Настя говорит, ты слишком часто звонишь. Что ты меня контролируешь.
— Контролирую? Я просто хочу знать, как у тебя дела!
— Вот это и есть контроль. Мам, я уже взрослый. У меня своя семья. Пойми это наконец.
Он никогда так со мной не разговаривал. Никогда. Даже в переходном возрасте был ласковым, заботливым. А тут — будто чужой человек.
После того разговора я стала звонить реже. Раз в неделю. Потом раз в две. Боялась услышать раздражение в его голосе.
А сегодня… Сегодня последняя ниточка оборвалась.
Сижу на кухне, смотрю на телефон. Может, попробовать с другого номера? Купить новую симку?
Нет. Это унизительно. Звонить родному сыну с подставного номера, как какой-то навязчивой бывшей.
Достаю альбом со старыми фотографиями. Вот Серёжа в первый класс идет — с огромным букетом, улыбается во весь рот. Вот на выпускном — красивый, взрослый. Вот мы вдвоем на море — ему шестнадцать, обнимает меня, смеётся.
Где тот мальчик, который прибегал ко мне с каждой царапиной? Который засыпал только под мои сказки? Который говорил: «Мамочка, когда вырасту, куплю тебе большой дом!»
Слёзы капают на фотографии. Размазываю их рукой.
Звонит телефон. Сердце екает — может, Серёжа? Хватаю трубку.
— Алло!
— Светлана Ивановна? Это Марина Петровна, ваша соседка.
Разочарование такое, что хочется бросить трубку.
— Да, Марина Петровна.
— Я тут в магазине вашего Серёжу видела! С женой. Приехали, видать!
Что? Серёжа здесь? В нашем городе? И не позвонил?
— Вы… вы уверены?
— Конечно! Я же его с пелёнок знаю! Точно он. С женой продукты выбирали. Я ещё поздороваться хотела, да они в другую сторону ушли.
Кладу трубку. Руки трясутся уже не от валерьянки. От обиды. От боли. От понимания.
Сын приехал в родной город и не сказал мне. Не позвонил. Не зашёл. Будто меня не существует.
Что она ему наговорила? Как сумела настроить против родной матери? Или он сам… сам решил, что мать ему больше не нужна?
Набираю Валин номер:
— Валь, можно к тебе приеду? Одной невмоготу.
— Конечно, Светик. Что случилось?
— Серёжа в городе. И не позвонил мне.
— Ох, Света… Езжай скорее. Чайник поставлю.
Одеваюсь, выхожу из дома. На улице весна, всё цветёт. Молодые мамы с колясками, дети на качелях. Когда-то я тоже гуляла здесь с Серёжей.
Может, Настя беременна? Может, поэтому приехали — к врачу? И поэтому не позвонили — не хотят раньше времени говорить?
Сама себя обманываю. Знаю же — дело не в этом. Дело в том, что я стала лишней в жизни собственного сына.
У Вали на кухне тепло, пахнет пирогами.
— Садись, родная. Рассказывай.
Рассказываю. Про звонок Насти, про блокировку, про то, что видели Серёжу. Валя слушает, кивает, наливает чай.
— Знаешь, Свет, я тебе как подруга скажу — отпусти ты его.
— Как отпустить? Он же сын!
— Вот именно. Сын, а не собственность. У него своя жизнь теперь.
— Но почему он меня вычеркнул из неё? Что я сделала не так?
— А может, ничего? Может, это она такая — собственница? Ревнует его ко всем, даже к матери?
— И что мне делать?
— Жить, Света. Своей жизнью жить. Работа у тебя есть, здоровье пока тоже. Найди себе занятие. В хор запишись. На йогу ходи. Не сиди дома, не жди звонка.
— А если он опомнится? Если позвонит?
— Позвонит — поговоришь. Не позвонит — что ж, значит, так надо.
Еду домой в маршрутке, смотрю в окно. Валя права, конечно. Надо учиться жить без Серёжи. Как когда-то научилась жить без мужа.
Но там была смерть. Понятная, окончательная. А здесь — сын жив, здоров, где-то ходит по улицам, смеётся, живёт. Просто без меня.
Дома снова сажусь с альбомом. Перелистываю страницы. Может, я правда слишком опекала его? Может, звонила чаще, чем нужно? Может, Настя права — я душила его своей любовью?
Нет. Раз в день позвонить взрослому сыну — это не преступление. Узнать, как дела — не контроль. Предложить приехать в гости — не навязчивость.
Просто моему сыну больше не нужна мать. Он выбрал жену. И это его право.
Закрываю альбом, убираю на полку. Выключаю телефон — всё равно он больше не позвонит.
Иду на кухню, готовлю ужин. Для себя одной. Как и завтра. И послезавтра. И всегда теперь.
На столе лежит кулинарная книга — хотела новый рецепт попробовать, для Серёжи. Он любит мясо по-французски, хотела научиться готовить по-новому.
Теперь не нужно.
Открываю окно — весенний воздух врывается в кухню. Где-то там, в Краснодаре, мой сын ужинает с женой. Смеётся, рассказывает о работе, строит планы. Без меня.
А я буду учиться жить дальше. Одна. Как умею.
Завтра схожу в тот хор, про который Валя говорила. Или на йогу. Или ещё куда-нибудь. Буду заполнять пустоту, которая образовалась там, где раньше был сын.
Может, однажды он вспомнит. Позвонит. Скажет: «Прости, мама.»
А может, и нет.
И я должна быть готова к любому варианту.
Потому что дети вырастают. Уходят. Заводят свои семьи. И не всегда в этих семьях есть место для родителей.
Это больно. Это несправедливо. Но это жизнь.
Моя новая жизнь. Без сына.
