— Катенька, доченька, как я рада, что ты приехала! — Марья Васильевна раскинула руки для объятий, но Катя остановилась в дверях, не делая шага навстречу.
— Мам, ты сказала, что срочно. Что случилось?
Мать опустила руки, улыбка немного потускнела, но всё ещё держалась на лице.
— Проходи, проходи. Чаю попьём, поговорим. Я пирожки испекла, твои любимые, с капустой.
Катя прошла в квартиру, где прожила восемнадцать лет. Ничего не изменилось — те же обои в цветочек, тот же запах валерьянки. На стене фотографии: в основном Стас — в садике, в школе, на выпускном. Её фото можно было пересчитать по пальцам.
— Садись, — мать суетилась у плиты. — Как доехала? Муж как? Когда внуков подарите?
— Мам, давай к делу. У меня билет на вечерний поезд.
Марья Васильевна поставила на стол чайник, тарелку с пирожками. Села напротив, сложила руки на коленях.
— Катя, я хочу, чтобы ты помирилась со Стасом.
Катя поперхнулась чаем.
— Что? Мам, ты серьёзно?
— Абсолютно серьёзно. Он твой брат, твоя кровь. Самый родной человек.
— Самый родной? — Катя поставила чашку так резко, что чай выплеснулся на скатерть. — Ты издеваешься?
— Катенька, ну что ты так? Детство прошло, вы оба взрослые люди…
— Детство прошло? — Катя встала, начала ходить по кухне. — А ты помнишь моё детство, мам? Помнишь, как я в семь лет стирала его вещи, потому что ты работала? Как готовила обед в десять, стоя на табуретке?
— Ну надо же было помогать…
— Помогать? Я была ребёнком! А ты сделала из меня прислугу для своего золотого мальчика!
Марья Васильевна поджала губы — привычный жест, когда разговор шёл не так, как она планировала.
— Не преувеличивай. Обычная помощь по дому.
— Обычная? Помнишь, как я готовилась к олимпиаде по математике? Полгода готовилась. А в день олимпиады Стасик заболел — животик у него. И ты оставила меня с ним дома!
— Он же болел…
— У него было несварение от того, что сожрал полкило конфет! Которые ты ему купила!
Катя села обратно, сжала виски пальцами. Воспоминания накатывали волнами, каждое больнее предыдущего.
— А помнишь мой выпускной? Я весь год копила на платье. Работала после школы в магазине. И что? Стас взял мои деньги — ему на компьютерную игру надо было. А ты сказала: «Ну что ты, он же не специально, верни брату».
— Катя, это было давно…
— Для тебя — давно. А для меня — вчера. Знаешь, что я надела на выпускной? Старое платье Ленки Соколовой. Она пожалела, отдала. А мой любимый братик в это время рубился в свою игрушку, купленную на мои деньги.
Мать молчала, разглядывая скатерть.
— А помнишь, как он сломал мой ноутбук? Первый ноутбук, который я сама купила, уже в универе. Он злился, что я не дала ему поиграть, и швырнул об стену.
— Он вспыльчивый…
— И что ты сказала? «Ну что ты хочешь, у него трудный возраст». Ему было девятнадцать лет, мам! Какой трудный возраст?
— Катя, хватит копаться в прошлом. Сейчас другое время. Стас изменился.
— Изменился? Когда я последний раз звонила, он обозвал меня крысой, которая сбежала из дома. Очень изменился, да.
— Он просто… он скучает по тебе.
Катя рассмеялась. Горько, зло.
— Скучает? Мам, он никогда не видел во мне человека. Для него я была обслугой. Той, кто готовит, стирает, убирает. Кто должен уступать, молчать, терпеть.
— Не говори так о брате!
— А как мне говорить? Как о самом родном человеке? Который ни разу в жизни не сказал мне спасибо? Который радовался, когда мне было плохо?
— Он не радовался…
— Радовался! Помнишь, когда я не поступила в мед с первого раза? Он ходил по квартире и пел: «Катька-неудачница, Катька-дура». А ты смеялась. Говорила: «Не обращай внимания, он шутит».
Марья Васильевна встала, подошла к окну. Спиной к дочери — чтобы не видеть её глаз.
— Катя, послушай. Есть важная причина, почему вам надо помириться.
— Какая причина может быть важнее двадцати лет унижений?
— Тётя Вера.
Катя замерла.
— Что с тётей Верой?
— Она… она болеет. Рак, последняя стадия. Врачи говорят — месяца три, не больше.
Тётя Вера — единственный человек в семье, который любил Катю. Старшая сестра отца, которая всегда заступалась, поддерживала, помогала. Когда отец умер, именно она стала для Кати опорой.
— Почему ты мне не сказала?
— Она не хотела тебя расстраивать. Но дело в том… У неё дом в Подмосковье. Большой, хороший. Она хочет оставить его тебе.
Катя подняла голову. Что-то в голосе матери заставило насторожиться.
— И?
— И я считаю, это неправильно. Стас — мужчина, ему нужнее. У него семья растёт, второй ребёнок на подходе. А ты с мужем и так неплохо живёте.
Вот оно. Истинная причина «примирения».
— То есть ты хочешь, чтобы я отказалась от наследства в пользу Стаса?
— Не отказалась. Просто… поделилась с братом. По-семейному.
— По-семейному? — Катя встала, начала собирать сумку. — А по-семейному — это когда всё Стасу, а мне объедки?
— Катя, не уходи! Давай поговорим!
— О чём говорить? Ты позвала меня не для примирения. Ты позвала, чтобы я в очередной раз уступила твоему золотому мальчику. В очередной раз отдала ему то, что принадлежит мне.
— Но он же твой брат!
— Он мне никто! — Катя повернулась к матери. — Понимаешь? Никто! Братом его сделала бы любовь, забота, поддержка. А что было у нас? Я для него была бесплатной прислугой, а он для меня — источником боли.
— Катя, ты преувеличиваешь…
— Я преуменьшаю! Знаешь, сколько раз я плакала из-за него? Из-за тебя? Сколько раз мечтала сбежать из этого дома?
— И сбежала! Бросила мать!
— Я спасалась! От тебя, от него, от этого ада, который ты называла семьёй!
Марья Васильевна заплакала. Достала платок, промокнула глаза.
— Я всё для вас делала… Одна вас растила…
— Ты растила Стаса. А я росла сама. И знаешь что? Я благодарна тебе. Правда. Благодарна за то, что научилась обходиться без матери. Без семьи. Без любви.
— Катя…
— И знаешь, что я сделаю? Поеду к тёте Вере. Буду рядом в её последние месяцы. Потому что она — единственный человек, который меня любил. По-настоящему. Не за то, что я удобная, послушная, полезная. А просто так.
Катя пошла к двери. Мать бросилась следом.
— Катя, постой! Ты не можешь так уйти!
— Могу и ухожу.
— А как же Стас? Дом?
Катя остановилась в дверях. Повернулась.
— Да пошла ты со своим Стасом.
И ушла, хлопнув дверью.
К тёте Вере Катя приехала на следующий день. Та открыла сама — худая, бледная, но с прежней тёплой улыбкой.
— Катюша! Вот радость-то!
Они обнялись. Катя почувствовала, какая тётя стала лёгкая, почти невесомая.
— Тёть Вер, почему не сказала?
— А что толку расстраивать раньше времени? Проходи, я чай поставлю.
Дом тёти Веры всегда был для Кати убежищем. Сюда она сбегала подростком, когда дома становилось невыносимо. Здесь её ждали, любили, понимали.
— Мама сказала про вашу болезнь. И про дом.
Тётя Вера усмехнулась.
— Марька твоя не теряет времени. Небось уже план составила, как Стасу всё отдать?
— Откуда вы знаете?
— Знаю я её. Звонила тут, намекала. Мол, Стасику трудно, дети, ипотека. А я ей говорю — пусть работает, как все люди.
— Тёть Вер, мне не нужен ваш дом…
— Знаю, что не нужен. Ты не за домом приехала. Но дом всё равно будет твой.
— Но…
— Никаких «но». Я всё уже решила. Документы у нотариуса. И Марьке твоей ничего не светит. Я в завещании отдельно прописала — если будет оспаривать, всё в детский дом уйдёт.
Они пили чай, разговаривали. Как раньше, когда Катя прибегала из школы вся в слезах.
— Тёть Вер, а почему мама меня не любила?
— Любила она тебя. По-своему. Просто… Стас был мальчик. Долгожданный. Она три выкидыша до него пережила. А ты… ты просто была. Сама по себе. Сильная, самостоятельная. Она решила, что ты справишься.
— И я справилась.
— Справилась. Но какой ценой? Я смотрела, как ты взрослеешь раньше времени, и сердце разрывалось. Хотела забрать тебя к себе, но Марька не отдала. Гордость её не позволила.
— Лучше б отдала.
— Может, и лучше. Но что теперь об этом? Ты выросла хорошим человеком. Вопреки всему.
Катя осталась у тёти. Позвонила мужу, объяснила ситуацию. Он понял, поддержал.
— Конечно, оставайся. Я приеду на выходные.
Следующие три месяца Катя провела в доме тёти Веры. Готовила для неё, читала вслух, просто сидела рядом. Иногда тётя рассказывала истории из прошлого — про отца Кати, про их детство.
— Знаешь, твой папа всегда говорил: «Катька у меня особенная». Гордился тобой. Жаль, не дожил, не увидел, какая ты стала.
— Я его почти не помню.
— Он тебя обожал. Носил на руках, песни пел. Говорил: «Моя принцесса». Может, поэтому Марька так к тебе… Ревновала.
Мать звонила несколько раз. Катя не брала трубку. Приезжал Стас — пьяный, агрессивный. Требовал «поговорить по-семейному». Катя вызвала полицию.
— Ты крыса! — орал он, пока его выводили. — Тётку обработала! Дом отжала!
Тётя Вера смотрела из окна, качала головой.
— Весь в мать. Жадный, наглый. И ведь не понимает, дурак, что дело не в доме. Дело в том, кто рядом в трудную минуту.
Тётя Вера умерла тихо, во сне. Катя нашла её утром — лицо спокойное, умиротворённое.
На похороны приехали немногие. Мать с братом стояли в стороне, бросали злые взгляды. После церемонии Марья Васильевна подошла.
— Довольна? Дом отхватила?
— Мам, тётя умерла. Неужели даже сейчас ты думаешь о доме?
— А о чём думать? О том, что родная дочь лишила брата наследства?
— Я никого не лишала. Тётя Вера сама решила.
— Ты её обработала! Втёрлась в доверие!
— Я просто была рядом. Просто любила её. Чего ты никогда не умела.
Мать замахнулась, но Катя перехватила её руку.
— Не надо, мам. Мы обе знаем, что я сильнее. Физически и морально. Ты сама меня такой сделала.
— Я тебя прокляну!
— Проклинай. Мне всё равно.
Катя развернулась и ушла. Больше они не виделись.
Через год в доме тёти Веры было шумно и весело. Катя с мужем сделали ремонт, обустроились. В комнате, где когда-то Катя пряталась от мира, теперь жила их дочка — трёхмесячная Вера, названная в честь тёти.
— Знаешь, — сказал муж, укачивая малышку, — я рад, что мы здесь. Это правильное место для нашей семьи.
— Тётя Вера была бы счастлива. Она всегда мечтала о том, чтобы дом был полон детского смеха.
— Думаешь, твоя мать когда-нибудь захочет увидеть внучку?
Катя покачала головой.
— Вряд ли. Для неё существует только Стас. И его дети — настоящие внуки. А наша Верочка… Она даже не знает о ней.
— Может, оно и к лучшему?
— Конечно, к лучшему. Я не хочу, чтобы моя дочь росла, думая, что она хуже чьих-то детей. Что она должна уступать, молчать, обслуживать.
Маленькая Вера заворочалась, открыла глаза — карие, как у прабабушки.
— Привет, принцесса, — прошептала Катя. — Ты у нас самая любимая. Самая лучшая. И никто никогда не заставит тебя думать иначе.
За окном цвёл сад — тётя Вера любила розы. Белые, розовые, жёлтые — целое море цветов. Катя часто выходила туда с дочкой, рассказывала о женщине, которая подарила им этот дом. Не просто дом — место, где можно быть счастливой. Где тебя любят не за что-то, а просто так.
Потому что настоящая семья — это не всегда кровные родственники. Иногда это люди, которые видят в тебе человека. Которые рядом, когда трудно. Которые любят.
Просто любят.
